Женщины. Страница 56

В первое Рождество на ферме она наконец решилась написать матери, и та незамедлительно ответила. Все в их семейном стиле: ни слова о той страшной ночи, из-за которой Фрэнки стремительно пересекла полстраны. Они с матерью встали на привычные рельсы, и, хотя дорога была извилистой, обе были твердо намерены больше не сходить с пути. Фрэнки хорошо запомнила то мамино письмо и частенько его перечитывала.

Фрэнки не говорила о своих проблемах и старалась не произносить слово «Вьетнам». Когда она чувствовала, что напряжение внутри нарастает, что гнев и печаль сдавливают горло, она натягивала улыбку и выходила из комнаты. Она поняла, что, повышая голос, она лишь пугает людей. Только тишина способна скрыть боль.

Поначалу вычеркнуть Вьетнам из жизни не получалось. Мир будто сговорился против ее исцеления.

Войну обсуждали везде. В барах, гостиных, по телевизору. И у каждого имелось свое мнение. Теперь большинство американцев выступали против войны, даже те, кто побывал во Вьетнаме. В 1969-м весь мир узнал об ужасной резне в Ми Лае, где американские военные убили около пятисот безоружных местных жителей — мужчин, женщин и детей. Разговоры о детоубийцах зазвучали с новой силой, ветеранов становилось все больше, многие из них возвращались домой наркоманами.

Америка проигрывала войну, это было очевидно для всех, кроме Никсона, он продолжал врать людям и отправлял во Вьетнам все больше солдат, многие из которых возвращались домой в черных мешках.

Страну захлестнула волна насилия, которая обострила противоречия между старыми и молодыми, богатыми и бедными, консерваторами и либералами. Подруги Фрэнки справлялись с этим по-своему. Этель заканчивала третий курс в ветеринарном колледже, а в свободное время помогала отцу на ферме. Они с Ноем начали поговаривать о свадьбе и детях. Каждое воскресенье оба ходили в церковь и не пропускали ни одного футбольного матча местной школьной команды. А их любовь к запеканкам и криббеджу породила немало шуток у подруг. Этель выросла на этой ферме, в окружении этих людей, здесь же она собиралась и упокоиться. Поэтому она не высовывалась, честно делала свою работу и не заводила разговоров на острые темы. «Война скоро кончится, — повторяла она, — а я останусь здесь навсегда. Мои дети вступят в местные организации, а я, похоже, буду заправлять родительским комитетом».

Барб была другой во всех отношениях. Она стала активным участником движения «Ветераны Вьетнама против войны». Ходила на собрания. Протестовала. Рисовала плакаты. Выступала против войны и за принятие поправки о равных правах. Участвовала в марше за безопасный аборт и базовое медицинское обслуживание для всех женщин. А когда не пыталась изменить мир, то работала в баре. Она говорила, что это лучшая работа для женщины, которая еще не нашла себя.

Фрэнки, в отличие от подруг, вернулась к медицине. Она смирилась с предрассудками и пренебрежением к ее военному опыту и просто старалась продемонстрировать свои навыки. Она работала больше и усерднее других медсестер, выкладывалась по полной, посещала разные курсы. Со временем она снова станет операционной медсестрой, а пока поработает в травматологии.

Этим апрельским утром она встала до рассвета и оделась для верховой езды. На улице было холодно, в воздухе стояла весенняя свежесть.

Она полюбила сладковатый южный воздух, полюбила утренний туман, лежащий на зеленой траве. Все это утишало бурю, что готова была в любой момент подняться внутри нее. Вишневые деревья вдоль дороги стояли в розовом цвету. Этель была права, когда однажды сказала, что верховая езда дарит чувство покоя.

Фрэнки полюбила зеленые поля, черные конные изгороди, деревья, которые каждый сезон выглядели по-новому. Сейчас на каждой ветке розовели маленькие цветы в обрамлении яркой зелени листьев. Но больше всего Фрэнки полюбила лошадей. Этель и в этом оказалась права. Верховая езда целительна — почти как дружба.

Она пролезла между перекладинами изгороди и направилась в конюшню. В густом белесом тумане она едва различала свои ботинки.

В конюшне пахло навозом, свежим сеном и зерном, которое хранилось в больших металлических бочках. Лошади заржали при появлении Фрэнки.

Она остановилась у последнего стойла с левой стороны и открыла задвижку. Из стойла выступила Серебрянка, фыркая и вытягивая губы в ожидании угощения.

— Привет, девочка, — сказала Фрэнки, протягивая руку в перчатке.

Ела Серебрянка неаккуратно, зерно больше рассыпалось по полу, чем попадало в рот. Фрэнки вывела кобылу из конюшни, быстро оседлала, а затем, прижав колено к животу лошади, затянула подпругу.

Вскоре Фрэнки и Серебрянка были на тропе и галопом пустились сквозь туманную завесу. Почувствовав, что лошадь устала, Фрэнки перешла на рысь, а затем и на шаг. Домой они возвращались спокойной иноходью.

В конюшне Фрэнки накормила и напоила других лошадей и завела Серебрянку в стойло, а затем направилась в свой маленький домик. Утреннее солнце заливало сиянием зеленеющие поля. Слева располагался хозяйский дом, где жили Этель с отцом, — покатая крыша, большое, гостеприимное крыльцо и беленые деревянные стены. Справа от дома стоял небольшой сарай, в котором раньше жили рабочие. За последние полтора года сарай превратился в небольшой двухкомнатный коттедж, там и поселились Фрэнки и Барб. Все трое подруг научились сносить стены, возводить новые, меняя планировку, устанавливать сантехнику, красить. Они часами бродили по барахолкам, превращая чужой хлам в собственные сокровища. Вечерами собирались у закопченного камина и подолгу болтали. Темы для разговоров у них никогда не заканчивались.

Преодолев несколько ступенек, Фрэнки поднялась в их единственную ванную, приняла душ и переоделась.

Она вышла на работу еще до того, как Барб встала с постели.

В конце двенадцатичасовой смены в операционной Фрэнки попрощалась с коллегами и села в машину — старенький «форд фалкон», который они делили с Барб. По дороге из города она слушала кассету Джона Денвера и подпевала.

Она подъехала к пивной, где подрабатывала Барб, и припарковалась между старыми фургонами постоянных клиентов, которые любили приезжать именно в это время. К дощатой стене был прислонен велосипед Барб.

Внутри было темно и пахло плесенью, пол был усыпан опилками, бархатные стулья до блеска стерлись за сто лет обслуживания постоянных клиентов.

Барб работала здесь последние несколько месяцев и надолго задерживаться не собиралась. По крайней мере, так она говорила. Скоро она подыщет что-нибудь получше, поближе к городу, где чаевые будут посолиднее. Но эта пивная была недалеко от фермы, и работа там оставляла Барб время на все ее общественно-политические дела.

Барб стояла за барной стойкой, через плечо перекинута мокрая тряпка, на голове красно-бело-голубая повязка. Огромные золотые кольца в ушах поблескивали на свету.

Фрэнки устроилась на табурете.

— Привет работягам.

— Джед! Я на перерыв, — крикнула Барб.

Через минуту ее босс Джед вышел из подсобки и заменил ее.

Барб захватила две ледяные бутылки пива и направилась к Фрэнки. Летом в заведении станут подавать барбекю на красных пластиковых тарелках, но только когда потеплеет.

Фрэнки открыла бутылку, сделала большой глоток и, опершись на стол, вытянула ноги. Глядя на Барб, она нахмурилась.