Женщины. Страница 29

— Сегодня пришла почта. Смотри, что прислал мой брат Уилл. — Барб протянула Фрэнки фотографию, вырезанную из газеты, — Белый дом и люди без счета перед ним. На одном из плакатов можно было разобрать «Джонсон вон!». На другом — «Ради чего мой сын погиб во Вьетнаме?».

— И правда, ради чего? — сказала Фрэнки, откинувшись на спинку стула.

— Мама прислала газету со статьей о протестах в Вашингтоне. Сотни тысяч людей собрались у Мемориала Линкольна.

Фрэнки не знала, что на это ответить, по правде говоря, она даже не знала, что об этом думать. Мир протестов и хиппи был так далек. Чем он мог помочь мальчишкам, которые здесь умирали? Скорее, наоборот. Из-за этих протестов парни чувствовали, что их жертвы напрасны, или еще хуже — что они делают что-то неправильное.

— Мир сошел с ума.

— Да-а, — протянула Барб, — не то слово. Слышала, Канада требует, чтобы США прекратили огонь в Северном Вьетнаме? Канада. Уж если они открывают рот, мы точно свернули не туда, — заключила Барб, выдыхая дым.

— Да.

Заголовок на первой полосе свежих «Звезд и полос» сообщал: «Война почти окончена. Победа близка».

То же самое писали после смерти Финли. Но сколько еще жертв было потом.

В войне нет победителей. По крайней мере, не в этой. Лишь боль, смерть и разрушения. Хорошие парни возвращаются домой или сломленными и искалеченными, или в похоронном мешке. На гражданских сбрасывают бомбы, целое поколение детей теряет родителей.

Как эти смерти и разрушения могут остановить коммунизм? Разве может Америка поступать правильно, сбрасывая бомбы на деревни, где живут одни дети и старики, и выжигая напалмом все вокруг?

В середине ноября на Центральное нагорье пришла жара. Вездесущая грязь высохла и превратилась в мелкую красную пыль, которая покрывала все вокруг, проникала в легкие и глаза, подкрашивая слезы. Фрэнки постоянно протирала лоб мокрой тряпкой, но это не спасало — пыль забивалась в морщинки, тонкой причудливой сеткой ложилась вокруг глаз, оттеняла белизну зубов. Капли красного пота стекали по вискам, ползли по спине. Жара сводила с ума не хуже дождя и грязи. Спать было совершенно невозможно, поэтому после работы все собирались в Парке и слушали американскую музыку, пытаясь заглушить шум войны.

— Отдыхай, Фрэнки. — Гэп взял ее за плечи и развернул к выходу из операционной. — Барб ушла час назад.

Фрэнки кивнула. Неужели она на секунду заснула? Сил спорить не было. Она сняла маску, перчатки, операционный халат и бросила в мусорку.

Улица. Солнечный свет.

С непривычки она заморгала. Который час? Какой сегодня день?

Вперед, Фрэнки.

Она вышла на дорожку, кругом сновали люди, уставшие и неразговорчивые. Двери столовой то и дело открывались и закрывались.

Перед моргом на двух небольших подмостках лежали носилки. Рядом были сложены мешки с телами.

Фрэнки медленно подошла к носилкам, на которых лежал мертвый солдат. Она надеялась, что ему не пришлось умирать здесь в полном одиночестве. Это был молодой — слишком молодой — темнокожий парень. У него не было ног, осталась только одна рука, она безвольно свисала с носилок, почти касаясь окровавленной земли.

Фрэнки потрясла его молодость. Ей самой был только двадцать один год, но она чувствовала себя старухой. Все эти парни шли в армию в основном добровольно, а здесь в них стреляли, их рвали на части. Большинство из них были черными, или латиносами, или бедняками, которые попадали во Вьетнам сразу после школы. У них не было родителей, которые, подергав за ниточки, могли бы уберечь их от армии, определить в Национальную гвардию или пристроить в колледж, у многих из них не было девушки, которая согласилась бы за них выйти. Некоторые шли добровольцами, чтобы самим выбрать род войск, иначе во время призыва их бы отправили неизвестно куда.

Потерянное поколение. Ее поколение.

Лицо парня было испачкано кровью и грязью. На лбу поблескивала полоска потной чистой кожи, которую раньше прикрывала каска. Фрэнки гадала, кем он был и во что верил. У всех этих ребят была своя история. Каждый из них думал, что будет жить вечно, что у него будет свадьба, работа, будут дети и внуки.

Рядом валялась каска, она подобрала ее. Внутри каски лежал полароидный снимок.

Парень в белом смокинге и черных брюках, на лице очки в роговой оправе. Под локоть его держит чернокожая девушка в длинном платье и длинных белых перчатках.

На белой рамке под фотографией написано: «Выпуск 1966 года». А на обороте: «Возвращайся, Биз. Мы тебя любим».

Фрэнки аккуратно вытерла фотографию и положила парню в карман.

— Скоро ты поедешь домой, — тихо сказала она, коснувшись его щеки. — Для твоей семьи это будет кое-что значить.

Где-то вдалеке прогремел выстрел, раздался взрыв, а затем тишина.

Фрэнки слишком устала видеть смерть молодых ребят. Вместо того чтобы пойти к себе в хижину, она отправилась в Парк. Там были расставлены стулья, показывали фильм. Треск проектора искажал диалог.

Фрэнки понимала, что ни один фильм не избавит ее от одиночества, не сможет притупить нового, острого ощущения приближающейся смерти, но быть среди людей было лучше, чем совсем одной. Она села рядом с Барб, та протянула ей свой стакан.

— Что смотрим?

— «Большой побег».

— Опять?

Один стакан, подумала Фрэнки. Всего один.

Свой первый выходной за две недели Фрэнки и Барб решили провести в Парке, они сидели рядом с термоящиком и потягивали шипучку. Барб вслух читала письмо из дома.