Женщины. Страница 28

Следующие десять часов все операции они с Гэпом делали в темноте, изредка переглядываясь в свете фонариков.

Раненые продолжали прибывать, поток покалеченных людей после сражения в Дакто казался нескончаемым.

Среди них было много вьетнамцев-южан — солдат, местных жителей и детей. Все было битком: палаты, коридоры, морг.

В какой-то момент Фрэнки поняла, что шум почти стих.

Вертолеты не приземлялись, не взлетали, не кружили, ожидая разрешения на посадку. Бомбы не падали. Машины «скорой помощи» не громыхали по неровным дорогам.

В операционной снова загорелись лампы, неожиданно и слишком ярко.

Гэп стянул с головы медицинскую шапочку и опустил маску. Он оказался старше, чем Фрэнки думала, — плотный мужчина с крупными порами и легкой щетиной, которая, наверное, успела вырасти во время «наплыва».

— Отличная работа, Макграт. Что ж, как тебе первый день в Плейку?

— Такое тут постоянно?

Гэп пожал плечами. Глупый вопрос: Фрэнки отлично знала, что во Вьетнаме нет ничего постоянного. Все двигалось, строилось, умирало, приезжали новые люди, возводились здания, прокладывались дороги и в одночасье исчезали. Гэп бросил халат и прочее в переполненный бак и вышел.

Фрэнки стояла в операционной, не в силах сдвинуться с места. Вокруг сновали люди, медсестры и санитары, — прибирались, складывали инструменты, вывозили каталки.

Вперед, Фрэнки.

Первый шаг дался с огромным трудом. Она была ошарашена, сбита с толку.

Фрэнки вышла из ангара. По хлюпающим звукам она поняла, что кроссовки пропитались кровью. Поясница нещадно ныла от напряжения.

За дверью послеоперационной она увидела нагромождение мертвых тел — в отделении неотложной помощи места не хватало, и они лежали прямо в проходе. Фрэнки никогда не видела столько раненых за один МАСПОТ.

В морге дела обстояли еще хуже. Тела в черных мешках были сложены штабелями, словно дрова.

В темноте слышались далекие звуки ракетного обстрела. В джунглях за поблескивающей колючей проволокой то тут, то там вспыхивали желтые искры. Враг находился прямо за забором — хватило бы и пулемета, — он наблюдал, маскировал мины, ставил растяжки.

Фрэнки завернула за ангар и увидела Барб, та сидела на земле, прислонившись к металлической стенке и подтянув колени к груди. На глаза была надвинута армейская панама.

Фрэнки сползла по стенке и села рядом.

Какое-то время они просто молчали. С гор доносилось эхо бушующей войны.

— Не на такой отдых мы подписывались, — наконец прохрипела Фрэнки, — я хочу вернуть деньги.

Трясущимися руками Барб достала косяк и закурила.

— Где обещанное шампанское?

— Из огня да в полымя. Чувствую себя как Фродо в Мордоре, — сказала Фрэнки.

— Не представляю, что это значит.

— Это значит — дай мне косяк.

Барб посмотрела на нее:

— Уверена, хорошая девочка?

Фрэнки взяла у нее косяк, глубоко затянулась и зашлась в кашле, перешедшем в смех.

— Смотри, мам, я пробую наркотики, — прохрипела она и заплакала.

— Боже, ну и ночка, — сказала Барб.

Фрэнки слышала, как у Барб дрожит голос, она знала, что сейчас нужно подруге, — нужна сильная Фрэнки. Она вытерла слезы и обняла Барб:

— Я здесь, подруга.

— Слава богу, — тихо сказала Барб. А затем еще тише, будто самой себе: — И как ты будешь тут одна?

Фрэнки сделала вид, что не слышит.

Глава двенадцатая

Во Вьетнаме находилось больше четырехсот пятидесяти тысяч американских солдат, сколько из них погибло или пострадало, можно было лишь гадать. В «Звездах и полосах» искать ответ было бессмысленно. Подготовка большинства новых бойцов занимала теперь от силы шесть недель. В отличие от Второй мировой, когда солдат тренировали взводами и отправляли в бой вместе с теми, кого они уже знали, сюда новобранцы прибывали одни, их забрасывали в разные уголки страны без товарищей, без людей, на которых они могли положиться. Программу подготовки сократили, чтобы поскорее отправлять солдат в бой. Фрэнки гадала, кому во время войны могла прийти в голову эта идиотская мысль, но ее мнения, конечно, никто не спрашивал.

В хорошие дни, когда раненых было немного и вертолеты летали где-то вдалеке, медсестры играли во что-нибудь, читали, писали письма домой и устраивали выезды в местные деревни. В плохие дни, лишь заслышав знакомый рокот двухвинтового вертолета «Чинук» — работяги-тяжеловеса, способного вместить больше двух десятков раненых, — Фрэнки сразу понимала, что скоро будет горячо. Иногда пострадавших было так много, а ранения столь серьезны, что врачам и медсестрам приходилось работать по восемнадцать часов кряду — реанимировать и оперировать солдат и гражданских, не прерываясь, даже чтобы глотнуть воды или перекусить.

Фрэнки научилась думать и двигаться гораздо быстрее. Теперь она умела делать то, о чем раньше боялась даже помыслить, — сама начинала операции, в одиночку зашивала раны, ставила дренаж. Гэп доверял ей вводить морфин, объяснял каждый свой шаг во время операций. И все это под взрывы, под проливным дождем и с обязательным отключением электричества.

Было три часа ночи, последнего пациента только что перевезли в послеоперационное отделение.

Ни шума вертолетов. Ни грохота взрывов. Ни воздушной тревоги.

Тишина. Даже дождь не стучал по крыше.

Фрэнки взяла швабру и начала смывать кровь с бетонного пола. В ее обязанности это не входило, но она все равно это делала. Хотя ноги еле держали, внутри бурлил адреналин.

Она пыталась вытереть лужу крови, но та лишь расплывалась и снова собиралась на прежнем месте.

В операционную вошел Гэп, кивнул санитару, который за столом у входа занимался бумагами, и подошел к Фрэнки. Хирург тронул ее за плечо:

— Оставь это, Макграт.

В его взгляде она видела грусть, жалость и понимание — Фрэнки знала этот взгляд. Все медики смотрели так друг на друга после МАСПОТа, когда единственное, что ты мог посчитать, — людей, которых не спас.

За последние десять дождливых дней Фрэнки больше сотни часов провела за операционным столом рядом с Гэпом. Она знала, что он никогда не потеет, независимо от погоды и сложности операции, знала, что напевает «Ну что за позор» [25] , когда все получается, и сердито цыкает, когда дела идут плохо. Знала, что он носит обручальное кольцо, очень любит жену и волнуется за сына. А еще она знала, что он крестится после каждой операции и что на шее рядом с жетоном у него висит святой Христофор — прямо как у нее.

— Выметайся отсюда, Фрэнки. В Парке намечается дискотека. Иди выпусти пар, а то сейчас взорвешься. — Он устало улыбнулся.

Фрэнки знала, что Гэп прав. Она сняла халат и вышла из операционной. По дороге завернула в свою хижину, взяла чистую одежду и полотенце.

Света в душевых не было, она быстро помылась и надела шорты с футболкой. Вернулась в хижину, сменила перепачканные кровью и глиной кроссовки на легкие плетеные сандалии с закрытыми носами и направилась в Парк, где уже вовсю гремели «Битлз».

У самодельного тики-бара трое мужчин курили и пили. Рядом шелестели пожухлые банановые ветки. Вокруг желтыми огоньками горели тики-факелы, отправляя в ночное небо клубы черного дыма.

Барб сидела в шезлонге рядом с колонками, курила и подпевала битловской «Эй, Джуд» [26] .

Фрэнки взяла стул и села рядом. Перевернутая картонная коробка служила столиком, на котором стояла полупустая бутылка джина и переполненная пепельница.

— Уже помылась, — заметила Барб. — И когда ты все успеваешь?

— Кровь забилась даже в подмышки. Это вообще возможно? И да, вода была холодной. Это стоит добавить в туристический буклет Плейку.

— С таким сервисом они не продадут ни одной путевки.

Фрэнки достала сигарету из пачки и закурила.