Женщины. Страница 30

— Лейтенант Джонсон.

Барб подняла глаза.

Рядом стоял Говорун, местный радист, худощавый парень из Небраски с румяными щеками и тонкой шеей, похожей на коктейльную палочку.

— Лейтенант Джонсон, лейтенант Макграт, у меня для вас сообщение от лейтенанта Мелвина Тернера.

— Кто это вообще? — спросила Барб.

— Койот, мэм, он из Морских волков.

— А, твой дружок по водным лыжам! — Барб повернулась к Фрэнки.

— Он просил передать, что сегодня вечером в Сайгоне пройдет охрененная — его слова, мэм, — охрененная прощальная вечеринка и будет ужасно грустно, если две главные зажигалки Вьетнама ее пропустят. Самолет уже ждет вас на аэродроме.

— Звучит как приказ, Говорун. Я предпочитаю бумажные приглашения, — сказала Фрэнки.

— На гербовой бумаге, — добавила Барб.

Говорун занервничал.

— Судя по тону, Койот не спрашивал, мэм. Наверное, он решил, что вы будете не прочь немного развеяться. Самолет скоро улетит. У него сейчас рейс по поставкам.

Барб сложила письмо.

— Спасибо, Говорун.

— Ненавижу, когда решают за меня, — сказала Фрэнки.

— И ни во что не ставят, — добавила Барб.

Они улыбнулись и хором сказали:

— Валим!

Медсестры кинулись в хижину собирать вещи.

Меньше чем через пятнадцать минут Фрэнки и Барб, переодевшись в гражданское, уже садились на борт грузового самолета. Они даже успели обменять свои денежные сертификаты на вьетнамские донги.

В Таншонняте Фрэнки и Барб встретила военная полиция и проводила до джипа. Они запрыгнули на заднее сиденье.

Фрэнки впервые видела Сайгон днем — зрелище невероятное. В городе царил хаос: улицы кишели танками, вооруженными солдатами и военными полицейскими, пешеходы и велосипедисты сражались за пространство на дороге, между машинами то и дело проносились мопеды, на которых умещались целые семьи. Их джип проехал мимо худощавой вьетнамки, которая сидела на корточках на углу дома и резала овощи на деревянной доске.

Военные автомобили соревновались с мотоциклами и велосипедами. Машины сигналили. Велосипедисты жали на клаксоны. Люди кричали друг на друга. Трехколесные тук-туки нагло петляли между мотоциклами, оставляя за собой клубы черного дыма. Там, где не работали или не справлялись светофоры, движение регулировали полицейские Сайгона, которых американцы прозвали Белыми мышами за их белую форму.

Правительственные здания были окружены колючей проволокой, мешками с песком и металлическими бочками. На углу улицы был устроен усыпанный цветами мемориал, там буддийский монах совершил самосожжение в знак протеста против действий южновьетнамского правительства. Скоро полиция все уберет, но завтра цветы появятся снова.

Джип остановился у отеля «Каравелла», который занимал половину квартала.

Фрэнки выпрыгнула из машины, закинула на плечо потертую, выцветшую сумку и поблагодарила водителя.

За ней вылезла Барб.

— Черт, от этих поездок в горле совсем пересохло.

Они улыбнулись друг другу и вошли в стеклянные двери отеля.

Фрэнки и Барб провели весь день в старом французском квартале, с его великолепными постройками и зелеными улицами. Подруги будто смотрели на прекрасный уголок Парижа через замутненное стекло. Легко можно было представить, каким этот город был раньше, когда французские колонизаторы ели здесь фуа-гра и пили хорошее вино, а вьетнамские повара и официанты едва сводили концы с концами, пытаясь прокормить семью на гроши.

В полдень они зашли в небольшое французское бистро с белыми скатертями, свежими цветами и официантами в костюмах. Фрэнки была поражена, насколько это место не соответствует военному положению страны. Они словно прошли через волшебный портал и перенеслись в прошлое.

— Просто смирись, — сказала Барб, легонько коснувшись ее руки. — Скоро мы вернемся в нашу дыру.

Барб прекрасно понимала чувства Фрэнки. Она взяла ее под руку, и они вместе прошли к столику у окна, где заказали ланч.

Шум и гомон большого города почти не проникали в бистро, а сладковатый аромат рыбы и бульона вытеснял вездесущий запах выхлопных газов и дизельного топлива. После еды Фрэнки и Барб прогулялись по магазинам, купили новую одежду, кроссовки, сандалии и ароматизированный лосьон для тела. Фрэнки купила футболку с надписью «Вьетнам на лыжах». Обе заказали себе аозай из мягкого прозрачного шелка, а еще Фрэнки купила для мамы целый рулон дикого шелка серебристого цвета и латунную гильотину для сигар своему отцу.

В шестнадцать пятнадцать они вернулись в отель и стали готовиться к вечеринке.

Какое блаженство. Горячая вода, много, очень много горячей воды. Душистое мыло и лосьоны.

Фрэнки надела новое фиолетовое платье с белым поясом и сандалии. Впервые за восемь месяцев она посмотрела в зеркало. Глаза все еще ярко-голубые, бледная кожа в веснушках, потрескавшиеся губы не спасает даже помада, волосы как воронье гнездо.

Лицо сильно осунулось, руки как палки.

Барб подошла к Фрэнки и обняла. Они вместе смотрели в зеркало. На Барб были темно-синие штаны клеш и белая рубашка с ярким шелковым галстуком. Повязка на голове подчеркивала, как отросло ее афро.

— Я и не думала, что так похудела, — сказала Фрэнки. — Зачем я купила это нелепое платье? Я как Грэйс Келли на фронте.

— Оно напомнило тебе о доме. Печенье только что из духовки. Папа с мартини в руках. Хотя в твоем случае мама.

Барб была права. Фрэнки купила это платье, потому что оно напомнило о доме, о маме, о той жизни, к которой стремились все девочки в пятидесятые, когда миром правили сплошные условности.

И пусть Фрэнки была девственницей, но она точно больше не хотела быть «хорошей девочкой». Жизнь слишком коротка, чтобы упускать ее из-за каких-то правил, которые придумало старшее поколение.

Фрэнки переоделась, теперь на ней были новые сине-белые клетчатые брюки и белая облегающая блузка с рукавами-фонариками. Перед выходом она добавила к образу белый ремень.

— Ну все. Пошли.

Они поднялись в бар на крыше, с наслаждением поужинали, любуясь хаосом ночного города. В двадцать пятнадцать у выхода из отеля их встретил полицейский. Они проехали по оживленным, переполненным улицам и остановились перед неказистым на первый взгляд клубом, где над дверью висел плакат с черной надписью «Бон вояж, Ястреб!». Внутри оказалось довольно мрачно, от одной стены до другой тянулась барная стойка, перед ней толпились офицеры в форме и гражданском, они похлопывали друг друга по плечу, поздравляли и пили коктейли с настоящими кубиками льда. Вьетнамские официантки сновали в толпе, протирая столы, разнося еду и напитки. Часть столиков сдвинули к стенам, освободив место для танцев. Несколько парочек уже танцевали в центре зала под аккомпанемент трио музыкантов. Мелодия была Фрэнки незнакома. Над головой шуршали два вентилятора, они не охлаждали горячий воздух, а только гоняли его по залу.

У бара стоял Койот, он заметил Фрэнки и помахал. Затем нерешительно подошел, и это напомнило Фрэнки о доме, о первых свиданиях и школьных танцах. Никакого летчицкого нахальства.

— Прекрасно выглядишь, Фрэнки. Можно пригласить тебя на танец?

— Можно, — сказала она.

Все это было до нелепости старомодно, словно совсем из другой жизни, и Фрэнки рассмеялась.

Он притянул ее к себе и потащил танцевать. Его рука опустилась на ее бедра.

Фрэнки быстро вернула руку на талию. От «хорошей девочки» в ней осталось больше, чем она думала.

— Кажется, ты что-то перепутал. Я не из таких.

— Ни в коем случае, Фрэнки. Ты из тех, кого приводят домой похвастаться перед мамой. Я понял это, как только увидел тебя на том пляже.

— Именно такой я и была, — сказала она. — И кстати, спасибо за приглашение.

— Я думал о тебе со дня нашей встречи, — сказал Койот.

Следующая песня была намного энергичнее, Койот так завертел ее в танце, что у Фрэнки закружилась голова и сбилось дыхание. На один прекрасный миг она стала обычной девушкой в объятиях парня, который считал ее особенной.