Новая жизнь (СИ). Страница 2

— Воды кипячёной! — рявкнул он. — И чистую тряпку, быстро!

Спутница метнулась, а толпа загудела. Старуха — худая, с крючковатым носом — шагнула ближе, теребя крест на шее.

— Скверна в ней, доктор! — прошамкала она. — Живица рвётся, вишь, нога чёрная! Надо Марфу звать, травницу, она заговор знает…

Артём стиснул зубы. Живица? Скверна? Это что еще за сборище странных людей? Но спорить некогда. Все потом. Сейчас главное — пациент.

Он осторожно ощупал ногу — Марьяна вскрикнула, дёрнувшись. Кость, похоже, цела, но связки порваны, а гематома растёт. Надо дренировать, промыть, наложить шину. Но чем? Он оглядел саквояж, потом толпу.

— Доску, — бросил мужикам. — Прямую, чистую. И верёвку.

— Иван Палыч, — мягко шепнула спутница. — А ритуал проводить не будете? Помолиться бы. От Скверны бы очистить…

— Доску! — не сдержавшись, рявкнул Артем.

Мужики засуетились, а Артём поймал взгляд пострадавшей девушки. Её глаза, мутные от боли, смотрели с надеждой и страхом.

— Доктор… — прошептала она. — Не отрежете ноженьку?

Он выдавил улыбку, как делал в реанимации.

— Не отрежу. Держись.

Но в голове билась мысль: без антибиотиков, без стерильности, без всего — как? Есть определенный риск.

Спутница вернулась с миской дымящейся воды и куском холстины.

— Вот, Иван Палыч, всё, что есть!

Артём кивнул, уже промывая руки. Потом склонился над Марьяной, стараясь игнорировать гул толпы и едкий запах сырости, пропитавший хибарку. Свет единственной лампы дрожал, отбрасывая длинные тени на стены.

— Больше света! — строго сказал доктор и старухи зашевелились, разжигая лампы.

Девушка на скамье застонала тише, надсаднее, с жутким присвистом. Время утекало, как песок сквозь пальцы.

— Потерпи, Марьяна, — пробормотал Артём, больше для себя, чем для неё. Его пальцы, привыкшие к стерильным перчаткам и точным инструментам, теперь дрожали, когда он ощупывал распухшую голень — не привыкли к такой антисанитарии.

«Кожа горячая, багровая, с синюшным оттенком у щиколотки. Перелома, кажется, нет, но связки точно порваны, а гематома давит на ткани. Если не снять давление, начнётся некроз. И это без учёта инфекции, которая уже, поди, ползёт по крови из грязной ссадины.»

Он снова заглянул в саквояж. Пузырёк с мутной жидкостью — йод? Спирт? Или какая-то местная дрянь? Артём выдернул пробку, понюхал — резкий запах ударил в нос. Похоже на спирт, но разбавленный. Лучше, чем ничего.

— Иван Палыч, вот доска! — прогундосил мужик с бородой, сунувший ему кусок шершавого дерева, пахнущего смолой. Рядом другой протянул верёвку — грубую, с торчащими волокнами, будто сплетённую из старых мешков. — Сгодится?

— Нормально, — буркнул Артём, хотя ничего нормального тут не было. Он бросил взгляд на спутницу, ту самую девушку с веснушками, которая теперь стояла у скамьи, теребя подол юбки. — Как тебя зовут?

— Аглая я, — ответила она, чуть растерявшись. — Иван Палыч, вы чего? Забыли, что ли?

— Запамятовал, Аглая. Со сна. Держи её, — он кивнул на Марьяну. — Крепко, но не дави. И не давай дёргаться.

Аглая кивнула, опустилась рядом с пациенткой и обхватила её плечи. Марьяна слабо шевельнулась, пробормотав что-то неразборчивое. Её глаза, мутные от боли, поймали взгляд Артёма.

— Доктор… больно… — прошептала она.

— Знаю. Потерпи, — он постарался улыбнуться, но вышло криво. В голове билась мысль: «Без анестезии, без антибиотиков, без рентгена. Это не операция, это мясницкая лавка».

Артём взял скальпель, протёр его куском холстины, смоченной в мутном спирте. Лезвие тускло блеснуло в свете лампы. Толпа затаила дыхание, только старуха в углу зашептала, теребя крест:

— Скверна, ох, Скверна… Живицу бы, Живицу…

— Тихо! — рявкнул Артём, и старуха осеклась. — Все, кто не помогает, — вон отсюда!

Мужики зашаркали ногами, но никто не ушёл. Любопытство пересиливало страх. Артём стиснул зубы и повернулся к Марьяне.

— Будет больно, но недолго. Дыши глубже.

Он ощупал голень ещё раз, нащупывая место, где гематома была плотнее всего. Надо сделать разрез, выпустить кровь, промыть. Простейшая процедура сейчас казалась подвигом. Он приставил скальпель к коже, чуть выше щиколотки. Рука дрогнула. «Ты делал это тысячу раз, — мысленно одёрнул он себя. — Не в операционной, так в полевых условиях. Давай».

— Аглая, держи крепче.

Та кивнула, сжав плечи Марьяны. Артём нажал на скальпель. Кожа поддалась, брызнула кровь — тёмная, густая. Марьяна вскрикнула, дёрнувшись так, что скамья скрипнула. Аглая прижала её сильнее, шепча что-то успокаивающее. Толпа ахнула, кто-то выругался. Артём не поднимал глаз, сосредоточившись на разрезе. Кровь текла обильно, но не пульсировала — артерия цела. Уже хорошо.

— Тряпку, — бросил он, не глядя. Аглая сунула ему холстину. Артём промокнул кровь, стараясь не занести в рану ещё больше грязи. Гематома начала спадать, но ссадина на локте всё ещё сочилась — грязь, смешанная с кровью, выглядела как верный путь к сепсису. Доктор плеснул спирт на рану, Марьяна снова вскрикнула, её тело выгнулось.

— Простите, доктор… — прохрипела она, стиснув зубы.

— Ничего, ты молодец, — проговорил Артем автоматически, как в реанимации, но голос дрожал. Он промыл разрез кипячёной водой, выдавливая остатки крови. Кожа вокруг разреза посветлела, но опухоль не спадала полностью. Надо накладывать шину, фиксировать ногу. И молиться, чтобы инфекция не пошла дальше.

Он взял доску, приложил к голени, обмотал верёвкой — туго, но не пережимая. Марьяна дышала тяжело, но уже не кричала. Аглая погладила её по волосам, что-то напевая. Артём вытер пот со лба рукавом. В горле пересохло.

— Бинты, — сказал он, протянув руку. Аглая подала моток, пахнущий сыростью. Артём начал бинтовать, стараясь не думать о том, что эти тряпки, скорее всего, кишат бактериями. Закончив, он выпрямился, оглядев свою работу. Нога зафиксирована, кровотечение остановлено. Но без антибиотиков шансы Марьяны — пятьдесят на пятьдесят. Если повезёт.

— Всё, — выдохнул он, отступив от скамьи. Толпа загудела, кто-то зашептал молитвы. Старуха снова забормотала про «Скверну», но Артём её не слушал. Он смотрел на Марьяну, чьё дыхание стало ровнее, но лицо всё ещё было бледным, как полотно.

— Жить будет? — спросил бородатый мужик, теребя шапку в руках.

— Если не начнётся заражение, — ответил Артём, чувствуя, как усталость наваливается свинцом. — Будем следить за ней.

Он повернулся к Аглае, которая всё ещё держала Марьяну за руку.

— Ты молодец, — сказал он тихо. — Спасибо.

Аглая кивнула, но в её глазах мелькнуло что-то странное — то ли уважение, то ли подозрение.

— Иван Палыч, вы… чудной какой-то нынче, — пробормотала она. — Словно не вы.

Артём промолчал. В голове крутился вихрь: «Где я? Что это за место? Почему меня все упорно называют Иваном Палычем?» Самое время найти на эти вопросы ответы.

— Воды, — бросил он, и кто-то сунул ему ковш с ледяной водой. Артём выпил, чувствуя, как холод пробирает до костей.

Толпа у скамьи продолжала гудеть, мужики перешёптывались, то и дело крестят на икону. Их голоса сливались в гул, от которого голова Артёма раскалывалась сильнее.

— Всё, — бросил он, выпрямляясь. — Хватит тут толпиться. Идите по домам. Представление закончилось. Пациенту нужен покой и тишина.

Мужики замялись, но бородатый, что принёс доску, кивнул и начал выталкивать остальных к двери. Бабы зашаркали следом. Старуха вышла последней, кинув напоследок:

— Живицу бы, доктор… Без Живицы не справитесь.

Дверь скрипнула, впуская порыв холодного ветра, и хибара опустела. Остались только Артём, Аглая и Марьяна, чьё дыхание было единственным звуком в тишине. Аглая сидела рядом с пациенткой, поправляя ей волосы, но её взгляд то и дело скользил к Артёму — цепкий, изучающий, подозрительный.

— Аглая, — начал доктор, опускаясь на лавку у стены. Ноги гудели, будто он пробежал километр по грязи. — Где остальные? Врачи, медсёстры? Кто ещё тут работает?