Кровавый год (СИ). Страница 31

Французы держались лучше, Их не бросила, как австрийцев, собственная кавалерия, они сохранили часть полковых пушек, а их колонны, ощетинившиеся штыками, казаки пробить не могли. Лишь кружили вокруг, выслушивая насмешки из рядов уставших и злых людей короля Людовика. На второй день остаткам корпуса стало не до смеха. Прискакали их давнишние обидчики конные егеря русского царя.

И пошла потеха! То из засады плюнут картечью легкие орудия, то, построившись в шеренгу, шассеры дадут несколько залпов, пока их не отгонит конница, то бросятся вместе с казаками на эту самую конницу и хорошенько ее проредят. Генерал Рошамбо с тоской представлял себе, как возрастут нападения, когда его солдаты доберутся до тюрингенских лесов. Надежды на спасение, как и возможность заключить с русским царем мир на почетных условиях, таяла на глазах — отправленные к русским парламентеры бесследно пропадали. Откуда ему было знать, что я отказался обсуждать любые варианты, кроме безоговорочной капитуляции, которая включит в себя, помимо всего прочего, добровольную сдачу в плен императора Иосифа II.

* * *

Марк-Антонио Еоланно, князь де Аллиано, вице-король Сицилии, чувствовал себя глубоко несчастным человеком. Его, знатнейшего представителя аристократии бывшей Арагонской короны, отправили в поход по приказу короля Фердинанда III, а все благодаря решению Карла III Испанского и личной просьбе папы. Все как всегда: папа попросил, король в Мадриде уступил и скинул вопрос на сына — король Сицилии тут же нашел крайнего в лице своего вице-короля, поручив ему командование собранным на скорую руку корпусом. Корпус — одно название, скорее дивизия из двух линейных полков пехоты и одного полка линейной кавалерии с незначительной артиллерией. Низверг, честно говоря, из рая в ад — из солнечной южной Италии с ее апельсинами и ласковым синим морем в студеную и сырую Германию с ее еретиками, лишенных благодати Святого Духа.

Какой в этом толк, если так называемый корпус безбожно опаздывал, просто физически не мог догнать войска антирусской коалиции, выступившие в поход на Саксонию? Да, испанцев довольно быстро перебросили морем из Палермо и Неаполя в Геную. Потом пришлось совершить тяжелейший переход через горы в Баварию, а далее в Тюрингию. И что? Где союзники? Растворились в этих жутких лесах, где жили одни лютеране.

Князь Марк-Антонио не мог не прийти в бешенство от того, в какие немыслимые, нечеловеческие условия его загнали в его-то годы и с его-то комплекций, ибо весил он немало. Всю дорогу, с трудом разместившись полулежа на подушках, пришлось покачиваться в паланкине, который несли восемь мавров-рабов (2). Карету вице-король отверг, боясь, что его вдобавок ко всем бедам растрясет.

Тюрингенские леса, проплывавшие темной стеной за окнами его роскошных носилок, вгоняли в тоску, лютеране самим фактом своего существования в этом краю бесили не на шутку. Теплый прием, оказанный князю в Айсфельде архиепископом Курмайнца, в этом оазисе католичества в пустыне протестантизма, — единственное светлое пятно во мраке. Пока князь дегустировал мясо на вертеле по-шмёльнски (великолепное блюдо!) и сырую рубленую свинину метт (благородного дона едва не вырвало, но он держался), войска отдыхали неподалеку, в жуткой дыре под названием Петерсберг — князь видел скрытую издевку судьбы в схожести названия с Петербургом, столицей Петра III. Сплошные Петры, прости господи!

Утренний выход корпуса задержала экзекуция. Трое пехотинцев из Итальянского полка разложили на сеновале дочку мельника, а ее папашу отколотили до полусмерти. Был бы он добрым католиком, солдат непременно бы повесили, но пострадавшие погрязли в еретическом невежестве — князь де Аллиано приказал ограничиться розгами.

Только собрались выступать, не успел вице-король поудобнее устроить свое тело на подушках паланкина, а мавры — поднять ручки носилок на плечи, как к селению подлетела растрепанная австрийская кавалерия. Она сопровождала своего императора. «Многовато для эскорта, но с чего такая честь для меня?» — подумал дон Марк- Антонио, прежде чем его ошарашили новостями.

— Какое счастье, что вы здесь! — приветствовал его австрийский император, выглядевший так, что у испанца глаза полезли на лоб — Иосиф II прибыл в Петерсберг в грязном мундире, без парика и с повязкой на голове. Одного взгляда на него дону Марк-Антонио хватило, чтобы понять: случилось нечто ужасное.

Австрийский монарх подтвердил его худшие опасения, стоя посреди деревенского подворья, по которому заполошно метались куры.

— Русские разбили нас в пух и прах. Войска отходят, и было бы неплохо их прикрыть от преследования. Пусть ваш корпус займет позиции у дороги. Попытка не пытка: можно попробовать снова собрать армию, хоть мы и потеряли весь обоз и артиллерию.

— У меня всего два полка линейной пехоты и пять эскадронов карабинеров и драгун.

— А, ваш корпус еще не подошел?

Князь вздохнул. Он не понимал, как объяснить союзнику, что названные им войска — это и есть корпус и что рассчитывать на них как на серьезную силу, способную задержать армию взбесившихся русских — несусветная глупость. С тех пор, как Бурбоны уселись на испанский престол, граница с Францией считалась защищенной навечно, надобность в сильной армии отпала и все усилия, деньги и внимание достались военно-морскому флоту. Быть может, линейные пехотинцы выглядели браво в своих меховых шапках с длинным красным шлыком, но как солдаты…

— То, что я назвал, сир, это весь мой корпус, иных войск не будет.

— Мы пропали! — еле вымолвил император. — Русские в семи милях отсюда, они доберутся сюда за полтора дня (3).

— Ни в коем случае! Испания этого не допустит! — затряс возмущенно князь пухлыми щеками. — Предлагаю немедленно отступить.

— Можно укрыться в Айсфельде, — задумчиво произнес Иосиф II.

Отправленные в город австрийские офицеры вернулись с плохой новостью — бюргеры Айсфельда, узнав о результатах битвы при Липпендорфе, благоразумно решили остаться в стороне и ворота открыть отказались. Им только не хватало налететь на контрибуцию на ровном месте.

— Я их император! Это же земли Священной Римской Империи! — возмутился не на шутку Иосиф II и схватился за сердце. Царь обещал его вырвать, но расставаться с ним не хотелось.

Простая уличная деревянная лавка без спинки, на которой, привалившись к стене дома, сидели император и вице-король, показалась Иосифу его эшафотом. За плетнем, ограждающим двор, суетились солдаты и не стихал гул встревоженных голосов.

— Сколько же у нас времени? — с опаской спросил князь, судорожно пытаясь сообразить, как элегантно оставить австрийцев с их проблемами и удалиться, не ввязываясь в драку с русскими, которым испанский недокорпус ничего плохого не сделал. — Я отправлюсь к майнцскому епископу и лично его попрошу вмешаться. После того издевательства надо мной, которое он назвал обедом, думаю, он прислушается к моей просьбе.

Вице-король заковылял к своему паланкину, раздавая попутно указания испанским офицерам — ему для короткого путешествия отчего-то понадобился эскорт из целого кавалерийского полка. Габсбург смотрел в его необъятную спину и молчал. Он плохо соображал после падения с лошади — наверняка, легкое сотрясение — и чувствовал себя совершенно разбитым, безумно хотелось спать, ибо всю ночь не слезал с коня. Австрийский монарх даже не понял, что ввел в заблуждение представителя испанской короны — русские могли появиться гораздо раньше, ведь с момента сражения прошло больше суток, а Суворов был уже хорошо известен скоростными маршами своей пехоты.

Так и случилось. Сначала из леса повалили разрозненные части и отдельные группки пехоты и всадников, потом раздались звуки трубы и приближающегося боя. Маленькое селение было забито до отказа — испанцами, которых в походных колоннах держали уже полдня, отдыхавшими австрийскими кавалеристами, числом больше людей князя де Аллиано, и самыми шустрыми беглецами, добравшимися до Петерсберга на своих двоих или на телегах обоза. Когда послышалась далекая ружейная пальба, все пришло в смятение, окончательно перемешалось, вспыхнули ругань и даже стычки, кое-кто — в основном, венгерские гусары — бросились под шумок наутек. Выбраться из этой толчеи паланкин вице-короля не смог, не помогли даже спешившиеся карабинеры и драгуны, попытавшиеся саблями в ножнах расчистить путь своему командиру. Военного опыта у дона Марк-Антонио не было, он впервые наблюдал дезорганизованную после поражения армию, когда всем небо кажется с овчинку. Его позолоченные резные носилки удостоились той же участи, что и артиллерийская «колбаса» по соседству, то есть безнадежно застряли в густой толпе запаниковавших людей.