Развод. Свекровь - а я говорила! (СИ). Страница 9

Я молчу. Не потому, что нечего сказать, а потому что слушаю, как из нее выходит та боль, которую она явно держала и копила внутри годами.

Только бутерброды готовые ставлю на стол, в красивой тарелке, рядом чашка. Любимая свекрови, она сама ее принесла сюда и сказала, что пить будет только из нее.

Аделаида Степановна с благодарностью кивает и надкусывает бутерброд, мычит от удовольствия. Я присаживаюсь напротив. Она продолжает свой непростой рассказ.

— Я пыталась. Дочь вот свою смогла отстоять. А это… — машет рукой с тяжелым вздохом. — Думала, разведусь, уволюсь и возьмусь за него. Дотяну. Перевоспитаю. Да поздно уже было. Вырос мальчик! Стал вылитый папаша! Он к тридцати всё еще ждал, что его хвалить будут за то, что сам себе одежду погладил и галстук к костюму подобрал.

Тут я хотела бы прокомментировать, что Кеша и этого не делал, тоже меня просил, но решаю не портить спич свекрови ненужными вставками. Она оборачивается ко мне. В голосе не осталось ни злости, ни жалости. Одна только усталость. И смирение.

— Мне стыдно, Луша. Перед тобой стыдно. Что я? Я мать, он со мной не живет, а вот ты… С тобой он поступил по-свински. И мне стыдно, что я передала тебе такого недотепу! Стыдно, что ты одна всё тянула, а он лежал на диване и ждал вдохновения. Так что я приняла решение. Кеша идет на хрен к своему папаше. У того есть жилплощадь, пусть и Музу туда тоже забирает. Пусть пишут гениальный роман и читают его по ролям на досуге!

Она выпрямляется, расправляет плечи, смотрит на меня в упор.

— А ты будешь жить тут. Потому что ты платила ипотеку. Потому что ты в эту квартиру вложилась. Потому что ты, в отличие от Кеши, хоть что-то в этой жизни делаешь и живешь достойно!

— Сп-пасибо… — только я могу сказать я, ведь до конца еще так и уяснила, как свекровь сделала такой апгрейд самой себя.

От “эта квартира по документам моя”, до “оформим ее на тебя”.

А она уже буднично попивает чай, заедая его бутербродиком. Будто подружка, которая забежала ко мне в гости рассказать последние сплетни, а не злыдня-свекровь, невзлюбившая меня с первого взгляда и поднимающая на свадьбе торжественный тост за мой будущий развод.

Аделаида Степановна вдруг замирает.

— Постой-ка. Ты вроде говорила, Кешка деньги с твоей карты снял?

— Сто тысяч, — киваю. — Сегодня. Он пароль знал, а я не подумала сменить. Сто тысяч ушло Кеше на карточку.

Свекровь, крякнув, разворачивается и хватает телефон с воинственным видом.

— Та-а-к. Сейчас мы выясним, Маркес он или ворюга!

Набирает номер. Выражение такое, что мне самой страшно становится.

На месте Кеши я бы трубку не брала. Но он, конечно же, отвечает.

Наверняка думает, что мамуля простила и звонит ему для того, чтобы разрешить “вертаться взад”. Плохо он свою маму знает…

— Кешенька, — сладко поет она в трубку. — Это твоя мама. Скажи-ка мне, мой дорогой Маркес, ты, случайно, сто тысяч с Лушкиной карты не переводил? Что? Ну-ну. Значит, если через десять минут не вернешь — я сама с ее телефоном пойду в полицию. Нет, не шучу. Посадят за кражу — там и Муза твоя, глядишь, стихи начнет писать, между делом, в перерывах между посещениями тебя в тюрьме. Только на самом деле не будет она передачки тебе носить! Никто, кроме Луши, не будет о тебе заботиться! Но ты, болван, этого не понял. Всё, Кеша! Я жду!

Кладет трубку. Вид довольный, как у человека, который выиграл миллион и знает, куда его потратит.

— Вернет, — говорит она уверенно. — Даже не сомневайся. Мое слово для него закон.

И почти сразу приходит уведомление — деньги зачислены на карту.

Свекровь победно поднимает чашку с чаем!

А я молчу. Потому что, если сейчас хоть что-то скажу — разревусь.

А реветь при свекрови, которая только что вытолкала собственного сына из квартиры ради тебя, — это как минимум неприлично.

Аделаида двигается ближе, берет из вазочки конфетку и протягивает мне, нимая фантик.

— Съешь, сладкое успокаивает. Глюкоза поднимается, мозги работают. Всё хорошо, да? Ладно. Живи. И не реви! Не из-за кого тут горевать. Всё у тебя будет хорошо, Луша. Потом, когда развод оформите, я сделаю дарственную. На тебя. А Кешке хватит уже всё прощать. Пусть случившееся будет ему уроком! Вот!

Она снова поднимает вверх кружку с чаем, как кубок, а я… жую конфету, думая, что если о таком написать в книге — никто не поверит.

Глава 9. “Ишь ты, вернулись”

Глава 9. “Ишь ты, вернулись”

Утро начинается неожиданно приятно — с аромата свежезаваренного кофе и веры в то, что жизнь налаживается.

С улыбкой на лице вхожу на кухню, где свекровь уже вовсю готовит завтрак.

После вечерних откровений Аделаида Степановна осталась ночевать — никогда бы не подумала, что мы со свекровью можем болтать полночи как подружки!

Я обнаружила у Кеши в загашнике бутылочку игристого винца, в общем — время мы провели отлично.

Со свекровью, да, да! Вы не поверите!

Перекреститесь, свекровененавистницы, но это так!

Хорошо, что на работу с утра не надо — суббота!

Да, мы не просто болтали, мы проводили время продуктивно — собирали вещички нашего непризнанного гения.

— Представляете, сейчас найдем у него рукопись гениального романа? — сказала я заговорщицки, после полбутылочки брюта.

— Опубликуем под твоим именем! Заработаем бабла! — подмигнула мне свекровь. — Хотя я сомневаюсь, что мы у него найдем что-то более связное, чем сочинения пятиклассника, и более длинное, чем его… его…

— Что? — удивилась я, ну не может же она… Она же всё-таки его мама!

— Его нос, вот что! У Кешки нос как у моей свекрови, царствие ей небесное, тьфу. Так, с этих полок я всё убрала, давай дальше.

Ночь прошла плодотворно.

В гостиной стоят те самые баулы челночников и мой веселый чемодан — решила пожертвовать.

— Доброе утро!

— Доброе! У нас сегодня блины со сметаной и сырники, доставай чашки, кофе я тоже сварила.

Вытаскиваю кружку из шкафчика и замираю, поворачиваясь к Аделаиде — мы обе слышим возню за дверью. Словно мышь скребется.

Или крыса.

Очень большая крыса с длинным носом.

Щелчок замка.

Кеша! Етить его… Стоп, его маму трогать нельзя!

Застываю с кружкой в руках. А свекровь, нарезавшая докторскую, невозмутимо поднимает нож и брови.

Страх во мне сменяется спокойствием.

Даже не сомневаюсь, что рядом с Аделаидой мне нечего бояться.

Дверь скрипит. По ногам ползет сквозняк, пахнет знакомыми дешевыми духами. Потом я слышу писклявый голосок Музы:

— Кеша, давай скорее! Да не бойся ты! Мы возьмем только самое необходимое! Не покупать же всё с нуля! Это и твои вещи тоже! Ты заслужил!

О, вот это номер!

Неужели Муза и правда пустила Кешу на свою жилплощадь. Но тратиться на него не хочет, зачем? Что ж. Может, она не такая дурында, как я.

Мы стоим на кухне и видим, как эти двое ползут на четвереньках, а на лицах у них балаклавы! Ну что за идиотский спектакль, господи!

— Это каким это местом он заслужил! — Громогласный голос свекрови заставляет их замереть, потом они резко встают и с криками кидаются к выходу.

— А ну стоять! — продолжает “мамо”, выходя в коридор с огромным ножом в руке.

— Мама?

— И тебе привет. — Голос у нее ледяной, как морозильная камера. Говорит вроде спокойно, но интонация такая, что лично я бы уже бежала до Канадской границы. — Сынок, ты что, не слышал, что незваный гость хуже татарина?

Кешино лицо вытягивается. Его шок в шоке. Это видно даже под балаклавой.

— Сними шапку, не позорься, горе луковое.

Кеша стягивает с лица черную тряпку, в глазах вся боль непризнанного таланта. Он вздыхает.

— Мам, ну что это за гость? Да еще и незваный. Чего ты начинаешь? Я же твой сын! Единственный!

— У меня еще есть дочь.

— Мам, да мы просто за вещами! Мы буквально на минутку.

— Как воры? А что мешало позвонить, предупредить? Что мешало нормально поступить?