Хрустящие булочки от попаданки (СИ). Страница 26
Рейвенн молчал, только неотрывно следил за мной, и под его задумчиво-ледяным взглядом мне было ужасно неуютно.
– К слову, об этом! – вдруг подхватил молчавший доселе Казимир и повернулся ко мне. На лице у него тоже плавала улыбка, но она делала его ужасно похожим на змею, приготовившуюся напасть.
Осторожнее, Наталья, рявкнул мне внутренний голос, он опять готовит какую-то подлянку!
Но я не покажу, что испугалась, пусть внутри всё и вопит от паники. А Казимир… поможет мне потянуть время и остудить хлеб, вот!
Я расправила плечи, прищурилась и медовым голосом осведомилась:
– У вас какой-то вопрос, господин Грубер?
Казимир вздёрнул брови.
– Нет, что вы, госпожа Лави, – протянул он, – я просто хотел сказать, что мы все очень ждём возможности наконец-то попробовать ваш хлеб! Уверен, что на вкус он такой же восхитительный, как и на запах.
– Да! Да! Точно! Режьте его поскорее! – загалдели члены комиссии, придвинувшись ближе к столу. От меня не укрылось, какими жадными глазами они смотрели на хлеб.
Впрочем, не только они. Элиза и Маркус тоже несмело подошли, с сомнением поглядывая на меня и словно спрашивая, можно ли им тоже…
От этого стало в разы обиднее. Они мне так помогли, а я рискую угостить их совершенно некондиционным хлебом! Да что ж это такое-то?!
Всё, что я могла – это послать Казимиру полный негодования взгляд. Он знал! Он сто процентов знал эту особенность свежеиспечённого хлеба, как и то, что его нельзя резать сразу же после печки.
Знал, и всё равно настаивает на этом!
Видимо, все эмоции проступили на лице, потому что Эрнест с тревогой посмотрел на меня. Только отступать некуда. Придётся резать…
От меня не укрылось торжествующе-ехидное выражение глаз Казимира, когда я со вздохом взяла в руки нож. Похоже, ему не терпелось воочию лицезреть мой позор…
Ладно. Была не была.
Хлеб действительно испёкся на славу. Золотисто-коричневую корочку, словно бусины, украшали самые разные семечки, да и форма у хлеба была идеальной – красивая половинка шара. В процессе выпечки тесто поднялось равномерно и не просело.
К тому же, странное тепло, непонятно, откуда взявшееся в руках, тоже сыграло свою роль. Именно благодаря ему удалось добиться почти идеальной формы…
Как же жалко его резать!
Я не удержалась, и положила ладонь на хлеб, ощутив приятный жар. Нет, как бы я ни тянула времени, его всё равно прошло слишком мало. Вот-вот придётся нарушить всю эту красоту, и мои труды пойдут насмарку…
И вдруг вновь произошло что-то странное.
По рукам пробежала волна дрожи, словно меня ударил разряд статического электричества. Я вздрогнула, но руку не убрала: что-то удержало.
В пальцах появилось покалывание, какое бывает, когда дотрагиваешься до льда. Оно быстро распространилось на всю ладонь, и внезапно я отчётливо почувствовала, как тепло в хлебе пошло на убыль.
Словно я… словно моя ладонь выкачивала его, как насос!
Что за чудеса?!
Я потрясённо уставилась на булку и на всякий случай огладила её и второй ладонью.
Сомнений не было. Хлеб уже практически остыл.
Сердце взбудораженно заколотилось. Как такое может быть? Сначала мои руки греют тесто, а теперь – наоборот?!
Но времени и возможностей удивляться не было. Самое главное – то, что хлеб уже можно нарезать!
– Что вы там копаетесь? – недовольно окрикнул меня Казимир.
Я резко выдохнула, почувствовав, как с плеч словно свалилась тяжеленная глыба.
Повернулась к Груберу и остальным, вооружилась ножом и торжественно объявила:
– Прошу внимания, господа! С гордостью представляю вам мой хлеб!
На мгновение у Грубера на лице проступила снисходительная усмешка, но он тут же стёр её.
Краем глаза я заметила, как Орландо поднялся со своего места, а Эрнест сделал шаг ко мне, словно желая оградить меня от герцога.
– Вперёд! – громко скомандовала я и вонзила нож в самую середину булки.
Он вошёл легко, и я без особых усилий разрезала булку напополам. Отодвинула половинки друг от друга и только тогда решилась развернуть их срезом вперёд к зрителям… и наконец-то взглянуть на них самой.
Не скрою, в первую секунду меня вновь обуяла паника. Больше всего я боялась увидеть ту самую злополучную картину: осевший и превратившийся в некрасивый ком мякиш.
Я даже зажмурилась на мгновение!
Однако дружный хоровой возглас восторга тут же заставил меня открыть глаза. И, как только я опустила их на хлеб, мне тут же захотелось прыгать от радости и хлопать в ладоши.
С виду мякиш был идеальным. Воздушно-пористым, аппетитного молочно-белого цвета, идеально сочетающегося с коричневой корочкой.
– Потрясающе! – пробасил один из членов комиссии. Он смотрел на хлеб и едва ли не облизывался, – Я весь в нетерпении! Можно ли попробовать?
И первый протянул руку к хлебу.
– Нет! – вдруг взвизгнул Казимир, и я даже удивилась: откуда у него прорезался такой неприятный высокий голос, – Не трогайте его!
Все тут же замерли.
Глава 32
– Почему это? – возмутилась я и вздрогнула: в унисон со мной то же самое вырвалось и у Рейвенна.
Мы с неприязнью взглянули друг на друга, а потом перевели взгляды на Казимира. Тот вздрогнул, со страхом посмотрев на Орландо, но не отступил.
– Потому что вымесить и испечь полноценный хлеб за такой короткий срок невозможно! – выплюнул он, и его лицо едва ли не позеленело от ненависти.
Он повернулся к Леопольду и, ткнув в мою сторону пальцем, громко заявил:
– Я напомню уважаемой комиссии, что правила этого испытания запрещают пользоваться какими-либо видами магии! Здесь же налицо грубая попытка это правило нарушить! Я надеюсь, что всем очевидно следующее: госпожа Лави использовала мощный магический импульс, чтобы в рекордно короткий срок замесить тесто, а потом – остудить хлеб!
И, не дав никому – и мне в том числе – опомниться, он стукнул кулаком по столу, отчего все вздрогнули, и прошипел:
– Я требую снять госпожу Милену Лави с состязания и отобрать у неё это помещение! В назидание подобным мошенникам, так сказать.
От негодования я побледнела и почувствовала, как у меня запылали уши и почему-то кончик носа.
– Позвольте, господин Грубер! – мой голос зазвенел от негодования, – Я протестую! Я не ведьма, я пекарь, посвятивший ремеслу годы жизни. Быстрое поднятие теста — это результат правильного замеса, температуры и времени. А что до остывания хлеба — я просто знаю, как обращаться с продуктом, чтобы он быстрее дошел до нужного состояния. Это не магия, а знание своего дела. Я не использовала никакой магии…
И осеклась. На меня нахлынуло очень неприятное осознание.
А как я докажу, что не пользовалась магией? Налицо все признаки: странное потепление рук, а потом – покалывание в них и явное ощущение высасывания тепла из хлеба!
Вдруг это и впрямь магия, только какая-то неявная? Я слишком мало знаю об этом мире, вдруг тут и такое есть!
Видимо, на лице у меня отразилось сомнение, потому что Казимир расплылся в нехорошей глумливой улыбке и стал похож на ухмыляющегося шакала.
– Очень интересно! – проскрежетал он, – В таком случае, докажите!
На меня словно ушат холодной воды опрокинули. Вот я и попалась. Как мне это ему доказать?
– Я готов поручиться за Милену! – прорычал Эрнест и встал рядом со мной, – Она не использовала никакой магии!
Он обвёл тяжёлым взглядом всех собравшихся. Взгляд будто бы говорил: только попробуйте поспорить!
Все тут же притихли, словно придавленные его авторитетом.
Грейхаунд положил руку мне на плечо, и я замерла. Ощущение его могучего прикосновения было приятным, но как будто бы слишком неожиданным… да, я не знала, как правильно реагировать на него!
– Вы все знаете, кто я такой, – негромко, но жёстко отчеканил он, – знаете, что я прекрасно чую даже малейшие проявления магии. И могу с уверенностью поручиться – Милена ей не пользовалась!