Мой чужой дом. Страница 24

Как чертик из табакерки, выскакивает убийственная мысль: а может быть, в глубине души мне хочется все разрушить? Будто стоишь в опасной близости от края железнодорожного пути в ожидании, когда у тебя перед носом промчится поезд, чтобы ощутить кожей мощный воздушный поток.

Как бы справилась с ситуацией Фиона? Она не позволила бы банковскому управляющему разбрасываться угрозами в отношении того, что ей дорого и нужно. Я выпрямляюсь.

– Среди бумаг есть договор на книгу. В следующем месяце придет вторая половина аванса. Если вы смогли бы потерпеть…

Поправив очки на узкой переносице, управляющий просматривает документы.

– Да, я вижу. Но меня беспокоит пункт, где говорится, что если вы не предоставите рукопись к определенной дате, то обязаны вернуть первую часть аванса… – Он поднимает взгляд на меня. – …а это внушительная сумма.

Спокойно. Вдох-выдох.

– Могу я узнать, миссис Филдинг, вы действительно сдадите книгу вовремя? По моим расчетам, срок наступает через двадцать один день. Вы укладываетесь в график?

Я думаю о рукописи, о сюжете, который преследует меня точно призрак, не дает спать и тянет туда, куда не хочется возвращаться, но куда необходимо вернуться. Пора с этим заканчивать.

Я изображаю улыбку.

– Конечно, не отступаю от графика ни на шаг.

Я выхожу из банка в холод послеполуденных улиц. Всего два часа дня, а вокруг уже мерцают фонари, разбавляя тусклым оранжевым сиянием густеющую синеву небосвода.

Надо сразу идти домой, прямиком к письменному столу. И писать-писать-писать. К несчастью, разговор с банковским управляющим выбил меня из колеи: на душе тревожно, мысли разбегаются.

Я бреду в противоположную от машины сторону мимо мастерской по изготовлению ключей. Обойдя хозяина, затаскивающего внутрь деревянный стенд, я останавливаюсь перед следующим, цветочным, магазином. Меня завораживают выставленные на тротуаре деревянные ящики с лилово-розовым вереском – есть что-то успокаивающее, умиротворяющее в нежности цветов.

Я толкаю бледно-желтую дверь, звякает колокольчик. Внутри чудесно пахнет цветами и осыпавшейся пыльцой. Пока я медленно иду среди витрин, воспоминания о холодном официальном приеме в банке улетучиваются: красота изящных лепестков, хрупкие розовые тычинки, сладкие ароматы поднимают мне настроение.

– Сейчас подойду, милочка, – приветливо говорит флористка, заворачивая букет стоящему перед ней покупателю.

Покупатель оборачивается. Это Марк. Равнодушно скользнув по мне взглядом, будто мы не знакомы, он продолжает разговор с флористкой.

– Думаю, цветы украсят ее комнату.

– Еще как! Тебе отдам за десятку.

– Очень любезно с вашей стороны, Мардж. Спасибо!

Я ухожу в дальний угол магазина, где выставлены ведерки с цветами: классическими розовыми розами, фрезиями в пурпурную крапинку, длинными веточками маргариток. Слышны шелест бумаги и звук вытягиваемой ленты.

– Как мама?

– Почти без изменений. До сих пор не чувствует правую руку. Никаких прогнозов. Возможно, никогда не почувствует.

– Проклятый инсульт. С каждым ведь может приключиться…

У Энид был инсульт? Господи, бедняжка! Вот почему Марк внезапно вернулся в Корнуолл. Вот почему я после приезда не видела ни Фрэнка, ни Энид. Надо отправить открытку. Будет ли это уместно? Энид мне нравится, несмотря на наши разногласия из-за перестройки дома. Разумеется, я пошлю ей открытку – в конце концов, мы соседи.

– Главная причина инсультов – стресс, – громко и отчетливо звучит голос Марка.

– Точно-точно, я слышала. У твоих родителей с домом на скале неприятное дело вышло, да?

Я ступаю как можно тише.

– Его приезжая купила.

– Так и думала. Видела, во что его превратили. Безразмерная громадина!

– Да, все загородила, даже свет в окна не попадает.

Флористка сочувственно цокает языком.

– Маме от меня большой привет. Когда ее выпишут, принесу ей морковный пирог.

Звенит касса; шелестит чек, укладываемый в кошелек; шуршит обертка букета, передаваемого из рук в руки. Делая вид, что поглощена выбором, достаю из ведерка несколько роз.

Судя по звуку шагов, Марк идет прямо к двери. Нет. Шаги в мою сторону. Марк неожиданно склоняется над плечом.

– Красивые, – говорит он, оглядывая розы. – Подарок особенному человеку?

– Нет. Просто для себя.

– А вы не считаете себя особенной? – Он снова буравит меня сумрачным взглядом. – По вам этого не скажешь.

Меня бросает в жар, к щекам приливает кровь.

– Розы. Классический выбор. Отлично будут смотреться на прикроватной тумбе. Рядом с кремовой лампой.

От удивления у меня открывается рот, но Марк уходит из магазина прежде, чем я успеваю что-то спросить.

В кафе «Мистер Жаб и дядюшка Выдра» пахнет застарелым, намертво въевшимся в истертый ковер табаком. Я заказываю полный бокал белого вина и сажусь у барной стойки. От наплыва мыслей гудит в голове, пальцы механически отгибают края бумажной подставки под напитки.

«Отлично будут смотреться на прикроватной тумбе. Рядом с кремовой лампой».

Явный намек на то, что он наведывался в мой дом – в том числе в спальню. Но как и когда? После завершения стройки Энид с Фрэнком нас не навещали, значит, описать обстановку не могли. Окна спальни выходят на море, внутреннее убранство со двора соседей не увидишь. Может быть, это Марк стоял тогда на пляже?

– За что вы так беднягу?

Я растерянно поднимаю взгляд. Криво улыбаясь, бармен кивает на разорванную в клочья подставку под напитки.

– Простите, – бормочу я, сгребая обрывки, и прячу их в карман пальто.

Я неторопливо иду мимо мигающих игровых автоматов к пустому столику, сжимая пальцами бокал – руки у меня трясутся. Сажусь, откидываюсь на спинку стула, пытаюсь расслабиться, но тело не слушается, будто одеревенело. Одним глотком я выпиваю половину бокала.

Если Марк знал, что дом выставлен на сайте аренды жилья, то мог из любопытства изучить выложенные фотографии. Я тщательно выбирала кадры, угол съемки, чтобы подчеркнуть просторность комнат и обилие света.

Я достаю из сумки телефон и начинаю просматривать снимки, подготовленные для сайта. Вот спальня: красиво заправленная кровать со свежими кремовыми простынями и взбитыми подушками. Тумбочка с лампой в кадр не попали. В социальные сети свою комнату я никогда не выкладывала. Может, Марк ляпнул наугад.

Хотя – у меня новое озарение – вдруг он заходил в дом, когда там гостили постояльцы? Мне вспоминается вырезанное на ножке стола слово «ЛГУНЬЯ». Неужели его работа? Что если он знаком с Джоанной и ее семейством? Возможно, он и предложил им снять мой дом? Нет… Слишком фантастично.

Я сжимаю пальцами виски. Вероятно, Марк познакомился с семьей Джоанны, представился слесарем и попросился внутрь под благовидным предлогом: проверить бак для воды или еще какую-нибудь мелочь. Вполне правдоподобно.

Но даже если ему удалось проникнуть в мой дом, мою спальню и мой кабинет, мне все равно не дает покоя вопрос: зачем?

Напрасно я заказала второй бокал. Или третий. За руль уже не сядешь. Приходится возвращаться домой через пляж пешком. Бессонница и алкоголь – убийственная смесь, пора бы мне усвоить, слишком сильно искажается реальность.

Моя одежда явно не предназначена для прогулок по темному пляжу: кожаные лодочки проваливаются в сырой песок, постепенно разбухая от влаги; тонкая куртка не греет, я вся в мурашках.

На берег с журчанием набегают и откатываются волны, оставляя на песке тонкие ручейки. Интересно, это прилив или отлив? Надо приучить себя проверять график. Вода пока в отдалении, насколько можно судить по тусклом блеску моря при неверном свете луны. Ничего, главное, не сбавлять шаг. До дома уже рукой подать.

Когда мы с Флинном купили дом на вершине скалы, то мечтали, как будем ужинать в городе в каком-нибудь баре, а потом возвращаться домой через бухту – идти, взявшись за руки, под шелест волн. И ветер в спину. Так романтично!