Столичный доктор. Том VIII (СИ). Страница 9

Я заглянул в рану. Да уж, приятного мало. Аппендикс гангренозный, изъязвленный, с прорвавшейся вершиной. Основание отёчное, сосудистое, рыхлое.

— Запустили солдатика, — пробормотал я. — Ну что ж, будем спасать. Вера Игнатьевна, держите петли кишечника салфетками. Лихницкий, шире крючки! Будем выделять отросток. Осторожно, не порвать!

Работа предстояла ювелирная. Нужно было аккуратно отделить отросток от спаек, не повредив соседние органы и не разлив еще больше гноя по брюшной полости. Гедройц ассистировала безупречно. Она предугадывала мои движения, вовремя подавала тампоны, придерживала ткани, ее замечания были краткими и по делу.

— Осторожнее слева, князь. Там подпаяна петля подвздошной кишки.

— Вижу. Пинцет… Ножницы Купера… Лигатуру на брыжейку…

Мы работали молча, сосредоточенно. Слышно было только звяканье инструментов, сопение Лихницкого и ровное дыхание больного под наркозом. Напряжение росло

Вокруг нас столпились старшие врачи и Михеев. Последний не удержался и позвал ординаторов посмотреть на сложную операцию. И правильно сделал. Будет докторам наука.

— Брыжейка перевязана, отсечена, — доложил я несколько минут спустя. — Теперь основание отростка… Кисетный шов… Перевязываем… Отсекаем… Есть!

Я извлек черный, зловонный кусок ткани и бросил его в таз. Самая опасная часть операции была позади. Теперь предстояла муторная рутина — санация брюшной полости. Вскрыли слепой карман в малом тазу — ещё гной. Снова промывание. Кишечник вялый, петли сереют.

— Промывать! Обильно! Теплым соленым физраствором! — скомандовал я. — Все карманы! Под печень! В малый таз! Да, да, вон туда, Вера Игнатьевна! Эй, кто там на наркозе? Больной шевелится!

Мы долго и тщательно промывали брюшную полость, удаляя гной и фибрин.

— Дренажи, — сказал я.

Гедройц уже держала резиновые трубки. Одну в таз, другую в латеральный канал. Вывел наружу, зафиксировал шелком.

— Вы прекрасно работаете, Вера Игнатьевна, — не удержался я от комментария, когда мы наконец закончили санацию и убедились, что брюшная полость относительно чиста — Хочу извиниться за нашего завхоза. Больше подобное не повторится.

— Это все пустое — отмахнулась Гедройц — Я воспитательную беседу с Пелагеей тоже провела. Будет ниже травы, тише воды.

Княжна работала не покладая рук, ее лицо оставалось непроницаемым, но в глазах горел огонь профессионального азарта.

— Замечательно. Просто отлично! — я еще раз похвалил Веру Игнатьевну — С такими навыками, наши хирурги останутся без дел.

Я обернулся к старшим врачам, подмигнул им. Ординаторы стояли насупленные и видимо прикидывали на себя — смогут ли они также ловко управляться с раной.

— Вы тоже неплохо держите скальпель, князь, — ответила Гейдроц мне, не прерывая работы. — Где учились так деликатно обращаться с тканями?

— Я начинал в московской университетской клинике.

— А я закончила хирургическую школу профессора Цезаря Ру в Лозанне.

— Почему вы здесь, Вера Игнатьевна? — спросил я прямо, когда я распустил ординаторов и мы устанавливать дренажи — С вашими связями, с вашим образованием… вы могли бы работать в лучших клиниках Петербурга.

Она на мгновение замолчала, ее взгляд стал жестче.

— В Петербурге, Евгений Александрович, дамам из общества положено заниматься благотворительностью, а не резать животы мужикам. Даже если у них диплом Лозанны. Меня не принимали всерьез. Смотрели как на диковинку, как на блажь богатой аристократки. А здесь… здесь война. Тут нужны руки, а не титулы. В этом месте я могу делать то, что умею и люблю — спасать жизни. И доказать всем этим… — она не договорила, но я понял, кому предназначался неоконченный выпад.

Она принялась ушивать рану.

— Рад, что вы здесь, — сказал я искренне. — Руки нам действительно нужны. И такие, как ваши — особенно. Операция прошла успешно, насколько возможно в столь запущенном случае. Прогноз осторожный, но шанс у солдата есть. И это во многом ваша заслуга.

Я посмотрел на часы. Операция длилась более двух часов — внутри было чувство удовлетворения от хорошо сделанной работы.

— Предлагаю вам должность старшего ординатора хирургического отделения нашего госпиталя, — сказал я, когда мы снимали перчатки и халаты. — На тех же условиях, что и остальные врачи. Работы будет много, обстановка скромная, никаких привилегий. Согласны?

Она посмотрела мне прямо в глаза. В ее взгляде читалась и усталость, и удивление, и какая-то робкая надежда.

— Согласна, Евгений Александрович. Спасибо за доверие.

— Не за что. Это не доверие, это профессиональная оценка, — поправил я. — Добро пожаловать в команду. И еще одно… Вера Игнатьевна. У нас тут есть… скажем так, экспериментальное средство. Панацеум. Слышали?

Гедройц покачала головой. А ну да, панацеум у нас секретный до невозможности. Хотя слухи уже пошли.

— Лекарство показало высокую эффективность при лечении многих инфекций, вам, как хирургу, возможно, будет интересно ознакомиться с его действием. Оно может пригодиться при лечении послеоперационных осложнений, сепсиса… Не уверен, что справится с перитонитом, но посмотрим. Впрочем, я знаю случай внутрибрюшинного абсцесса, излеченного именно этим препаратом.

Я внимательно смотрел на реакцию княжны. Она слушала серьезно, без тени скепсиса.

— Экспериментальное средство? На войне? Звучит интригующе, князь. И рискованно. Но если оно действительно работает… Готова ознакомиться — ваши научные заслуги широко известны. Подождите! Абсцесс… Это ведь вы, тогда, в Милане?

— Вот и договорились, — сказал я. — Отдыхайте. Завтрашний день будет не легче.

Княжна коротко кивнула и вышла из операционной своей твердой походкой. Я проводил ее взглядом. Да, эта женщина — кремень. Только вот война — это жернова. Сломают ли они этот кремень?

Глава 5

МОСКВА. Въ Первопрестльной печатается партія лубочныхъ картинъ (съ эпизодами изъ настоящей войны) съ китайскими надписями. Картины эти будутъ посланы въ Китай для раздачи населенію въ противовѣсъ подобнымъ же картинкамъ, раздаваемымъ японцами.

Бахмутское происшествіе.

Въ Бахмуте проявилось сильное броженіе умовъ, когда разнесся нелепый слухъ, будто еврейская фирма «Абрамовичъ» послала въ помощь японской арміи три вагона теплыхъ полушубковъ. Оказалось это, понятно, сущимъ вздоромъ. Виновные въ дальнѣйшемъ распространеніи означенныхъ слуховъ будутъ привлекаться къ отвѣтственности.

Еще неделя пролетела как один сумасшедший день. Койки заполнялись, но уже не только тифозными и дизентерийными — стали поступать раненые после стычек разведывательных разъездов к югу от Мукдена. Осколочные, пулевые… Пока не тяжелые, но это были первые ласточки грядущей бури. Операционная работала почти без перерыва.

Михеев оказался бесценным сотрудником, его опыт «скоропомощника» позволял мгновенно оценивать ситуацию и действовать решительно. Гедройц влилась в коллектив на удивление органично — всего один конфликт с Волконской, который я мигом загасил совместным чаепитем. Резковатые манеры княжны и папироска сначала вызывали перешептывания, но хирургическое мастерство быстро заставило умолкнуть скептиков. Она оперировала смело, точно, не боясь сложных случаев, и даже Михеев, старый волк, порой с уважением кивал, наблюдая за ее работой. Они составили отличный тандем, дополняя друг друга.

Я даже начал думать, что худшее позади. Дело ведь не в снабжении и прочем. Я на личные средства могу таких госпиталей не один организовать. Но кто же даст без воли людей в погонах хоть что-то делать? Визит Трепова прошел успешно, поддержка обещана, работа налаживается, команда собирается. Да, война, но мы во «всеоружии». Как же я ошибался…

Все началось с нарочного. Запыленный казак въехал во двор госпиталя в седле полумертвой лошади. В руках — пакет с сургучной печатью и лаконичной надписью: «Срочно. Лично в руки князю Баталову. От генерала Трепова».