Столичный доктор. Том VIII (СИ). Страница 10

Я еще не вскрыл конверт, а уже почувствовал — беда. Сердце неприятно екнуло. Срочный вызов от Трепова? Что могло случиться? Я мигом вскрыл пакет. Внутри был короткий приказ явиться немедленно в штаб Маньчжурской армии к генерал-адъютанту Трепову по делу чрезвычайной важности.

— Жиган! — крикнул я, выходя на крыльцо. — Запрягай что-нибудь приличное! Срочно в штаб!

— Слушаюсь, ваше сиятельство! — Тит Кузьмич, всегда чувствовавший мое настроение, мигом организовал пролетку.

По дороге в штаб я перебирал в уме возможные причины вызова. Новости с фронта? Вряд ли Трепов стал бы вызывать меня для этого. Проблемы со снабжением? Вероятно, но почему так срочно и официально? Интриги? Самое вероятное. Мое назначение под эгидой Красного Креста и поддержка Воронцова-Дашкова явно не устраивали Наместника и его клику.

В штабе армии было суетно — повсюду сновали адъютанты, курьеры, офицеры с картами и бумагами. Воздух наэлектризован ожиданием. Японцы, по слухам, концентрировали силы у реки Ялу, и все понимали, что первое большое сражение войны уже не за горами.

Меня провели в кабинет Трепова без задержек. Генерал выглядел уставшим и чем-то раздосадованным. Он сидел за массивным столом, заваленным картами и телеграфными лентами. Рядом стоял его адъютант, бледный и напряженный.

— Проходите, князь, садитесь, — Трепов указал на стул напротив себя, не вставая. Голос его был сухим, официальным, без той теплоты, что проскальзывала во время визита в госпиталь. — Разговор будет коротким и, боюсь, не слишком приятным для вас.

Я сел, внутренне сжавшись. Предчувствия были нехорошими.

— Слушаю вас, ваше превосходительство.

— Получено распоряжение из Главного Штаба. Подписанное лично военным министром, — Трепов постучал пальцем по лежащей перед ним бумаге с гербовой печатью. — Ваш госпиталь, сим предписывается передать в оперативное подчинение Третьей Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. Вам надлежит немедленно, повторяю, немедленно, свернуться и в полном составе с имуществом и персоналом выдвинуться в район реки Ялу, в распоряжение командира дивизии, генерал-майора Кашталинского Николая Александровича. С Красным крестом директива согласована. Все ясно?

Я смотрел на него, не веря услышанному. На Ялу? На передний край? Под начало Кашталинского, известного своей прямолинейностью и неуживчивостью?

— Ваше превосходительство… это… это какое-то недоразумение! — мне захотелось выругаться — Мы не полевой госпиталь! У нас нет ни палаток, ни подвижных операционных, ни достаточного количества транспорта! Мы только начали принимать раненых здесь, наладили работу… Почему нас? Почему именно сейчас? Почему на Ялу⁈ Вы понимаете, что это не по совести? Несправедливо?

На мгновение Трепов замер. Будто эти слова попали в самую точку. В струнку, на которой он давно не давал играть. Взгляд стал жестче, но не на меня — куда-то в сторону, вглубь себя.

— Сам понимаю, князь… — выдохнул он наконец. — Лучше бы вы этого не сказали. Это не мое решение. Это приказ. Мне он так же противен, как и вам.

Трепов развел руками. На его лице отразилась смесь досады и бессилия.

— Сам не понимаю, князь. Вы, действительно, самый укомплектованный госпиталь из всех. Я отчитывался наверх. Но честное слово, не укладывается в голове. Я пытался возражать, доказывал Куропаткину абсурдность этого решения… Но приказ пришел не от него. Из Петербурга. Мне весьма жаль, Евгений Александрович, я рассчитывал на вашу работу здесь, в тылу… Но сделать ничего не могу.

Я молчал, пытаясь осознать масштаб катастрофы. Все наши усилия, все планы — прахом. Монастырь, который мы с таким трудом привели в порядок. Оборудование, отвоеванное Жиганом у интендантов… Все коту под хвост. И главное — люди. Мои люди, которых я теперь должен был вести под огонь. Агнесса, Михеев, Гедройц, Лихницкий, сестры…

— Но это еще не все, князь, — добавил Трепов, и я понял, что сейчас прозвучит второй удар. — Чтобы вы долго не раздумывали и не искали причин для задержки… Завтра утром в Мукден прибывает еще один госпиталь Красного Креста. Из Петербурга. С большим штатом, отличным оборудованием и… весьма влиятельной патронессой. — Он сделал паузу, внимательно глядя на меня. — Этому госпиталю предписано разместиться именно в вашем монастыре. Так что вам надлежит освободить помещение к завтрашнему полудню.

Вот так. Просто и цинично. Нас не только выгоняли на убой, но еще и лишали крыши над головой, вышвыривали на улицу, чтобы освободить место для «более достойных». Гнев и обида захлестнули меня.

— Кто… кто патронесса этого нового госпиталя? — спросил я глухо, хотя уже догадывался. Слишком много совпадений.

— Великая княгиня, — тихо ответил Трепов, не сводя с меня глаз.

Сердце сделало остановку. Потом еще одну. Я глубоко вдохнул, потом выдохнул. Да… В этом есть даже своеобразная забавная логика Рока. Какая ирония судьбы! Или… чей-то дьявольски тонкий расчет? Убрать меня с дороги, унизить, а заодно и продемонстрировать свое влияние.

Я резко встал.

— Все ясно, ваше превосходительство. Приказ будет выполнен. Разрешите идти?

— Идите, князь. Берегите себя. И людей. Кашталинский — рубака, но генерал толковый. Надеюсь, он оценит вашу помощь. Транспорт… Постараюсь распорядиться, чтобы вам выделили подводы, но сами понимаете — весна, распутица, все на учете. Боюсь, большей частью придется рассчитывать на себя.

Я кивнул и вышел из кабинета, не чуя под собой ног. Мир рухнул. Нужно было ехать назад и сообщать сотрудникам крайне неприятную новость. И… готовиться к встрече с Лизой на мукденском вокзале.

Возвращение в монастырь стало одним из самых тяжёлых моментов моей жизни. Ветер срывал пепел из печных труб, над двором гудели провода, и всё это казалось каким-то зловещим предзнаменованием. Я собрал в кабинете всех старших — Михеева, Агнесс, Жигана, Веру Игнатьевну, сестру Волконскую.

Когда я спокойно, почти отстранённо изложил суть приказа Трепова, на комнату опустилась тишина — вязкая, тяжелая, как перед взрывом. Первым её прорезал Михеев:

— На Ялу? К Кашталинскому⁈ Да там же фронт впритык! Они с ума посходили, что ли⁈ — он грохнул кулаком по столу, лицо налилось кровью. — Мы только-только встали на ноги. А теперь — в чистое поле, под снаряды? Это не госпиталь будет, а братская могила!

— И монастырь отдать? Завтра⁈ — выкрикнула сестра Волконская, всегда такая сдержанная. — Но мы же только все наладили! Это… это возмутительно! Против любых правил Красного Креста! Я пожалуюсь! В Петербург.

Вера Гедройц не сказала ни слова. Она закурила с деловитым спокойствием, как будто услышала о перебоях с мылом, а не о приказе, который мог стоить нам жизней. У неё, пожалуй, были все рычаги, чтобы вмешаться — она ведь могла написать туда, куда никто из нас не достучится. Но промолчала. Холодно, осознанно. И это молчание было громче криков.

Агнесс встала, подошла ко мне и взяла за руку, ее пальцы были ледяными. В ее глазах стояли страх и тревога, но и решимость.

— Я поеду, Женя, — тихо сказала она. — Куда ты, туда и я.

Только Жиган выглядел не таким уж потрясённым. Он почесал висок, прищурился:

— На Ялу, значит… Ну что ж, ваше сиятельство, не впервой нам из огня да в полымя. Дайте срок до утра, что-нибудь придумаю. А монастырь жалко, конечно. Столько сил вбухали. Но раз приказ… Устроимся и на новом месте.

Его деловитость немного отрезвила остальных. Началась лихорадочная, злая суета. Нужно было упаковать все — медикаменты, инструменты, перевязочные материалы, белье, кухонную утварь, личные вещи. То немногое, что мы успели накопить. Больные, те, кто мог ходить, с тревогой спрашивали, куда их теперь.

Я распорядился передать самых тяжёлых пациентов — нетранспортабельных, на вверенное лечение новому госпиталю. Остальных, по возможности, эвакуировать в тыл, к северу, пока не перекрыли дороги. Солдаты из охраны бегали между палатами, кто-то таскал ящики, кто-то путался под ногами, какой-то больной навзрыд плакал.