Столичный доктор. Том VIII (СИ). Страница 11

Пациенты, которые могли ходить, выходили на крыльцо, ловили нас за рукава: «Что с нами будет?» — и в глазах каждого я видел одно и то же: страх. Я не знал, что им сказать.

Вечером, когда на Мукден опустились первые холодные сумерки, я вышел во двор. Нужно было ехать на вокзал. Не только для встречи с Лизой. Мне ещё предстояло уговорить начальника станции выделить хотя бы пару теплушек для транспортировки больных.

Я постоял пару мгновений под серым небом. А потом крикнул:

— Жиган! Запрягай. Поедем.

Вокзал Мукден-Главный жил своей обычной лихорадочной жизнью. Гудки паровозов, крики носильщиков, гомон толпы, запах угля и махорки. Я прошел в кабинет начальника станции, но его не оказалось на месте. «Будет с утренним поездом из Харбина», — буркнул дежурный. Облом.

Я вышел на перрон. Ветер трепал полы шинели. В воздухе уже чувствовался влажный запах весны, смешанный с гарью и тревогой. Я смотрел на рельсы, уходящие на север, в сторону Харбина, и думал о Лизе. Сколько лет прошло? Неужели уже десять? Визиты к Агнесс перед отъездом не в счет — так, мельком практически виделись, толком даже не поговорили. Сергей Александрович погиб, дети оставлены неизвестно на кого… Какая сейчас Лиза? Ожесточилась? Или наоборот… Но ведь именно мне она прислала телеграмму о санитарном поезде! Кто же ее надоумил изменить решение в пользу госпиталя? Узнать бы имя этого «доброжелателя». Более чем уверен, всё это этапы одной интриги, а Трепов и Лиза и не ведали ничего.

Поезд из Харбина прибыл с опозданием, окутанный клубами пара. Из вагона первого класса, в сопровождении какого-то важного чиновника в шинели и фуражке, сошла она. Великая княгиня. Годы почти не изменили ее. Та же точеная фигура, гордая посадка головы, темно-карие глаза под вуалью дорогой шляпки. Лиза была одета в элегантное дорожное платье темного сукна, на плечах — соболья горжетка, в руках маленькая дамская сумочка. На голове элегантная зеленая шляпка с поднятой наверх вуалеткой. Выглядела она здесь, на грязном перроне маньчжурского вокзала, как экзотическая птица, случайно залетевшая в курятник.

Я посмотрел прямо в глаза. Увидел новые морщинки, усталость. Но нет. Мать моих детей не ожесточилась. Она в каком-то смысле расцвела!

Княгиня огляделась, и ее взгляд остановился на мне. Я стоял неподвижно, метрах в десяти. В ее глазах мелькнуло удивление, потом — узнавание. Легкий румянец тронул ее щеки, появилась робкая, нежная улыбка. Лиза сделала шаг в мою сторону, потом остановилась, словно в нерешительности. Чиновник что-то говорил ей, но она, казалось, не слышала.

Я не мог больше стоять столбом. Это было бы глупо. Медленно подошел, поцеловал руку.

— Ваше императорское высочество, рад видеть вас, здесь в Маньчжурии. И примите мои соболезнования!

Улыбка на губах Лизы сошла на «нет».

— Евгений Александрович… Князь! Я тоже не ожидала. Хотя… генерал Трепов писал, что вы здесь командуете госпиталем.

— Командовал, ваше императорское высочество, — поправил я с горькой иронией. — До этого утра. Теперь этот госпиталь, вернее, здание, которое он занимал, переходит в ваше распоряжение. А мы… мы получили новый приказ. Нас отправляют на передовую.

На ее лице отразилось искреннее изумление:

— Я слышала, ваш госпиталь только начал работать…

— Распоряжение свыше, Елизавета Федотовна, — я пожал плечами. — Военная необходимость. Или что-то еще. Не нам судить. Так что… добро пожаловать в наш скромный монастырь. Надеюсь, вам там будет удобно. Мы постарались привести его в относительный порядок. Мой помощник, Михеев, и главная сестра Волконская введут вас в курс дела. Я, к сожалению, должен заниматься сборами. Нам предписано освободить помещение к полудню.

— Нет, нет! Я вас не отпущу! Андрей Никанорович, — Лиза повернулась к чиновнику. — Мне нужно обсудить с князем все вопросы, займитесь сами выгрузкой.

Мы пошли по перрону в сторону вокзала.

— Женя, — начала она тихо, почти шепотом, перейдя на «ты», как в былые времена. — Мне очень жаль… Я не знала… Вернее, я знала, что здесь есть госпиталь, который нужно будет… заменить. Но даже не подозревала, что это твой… И что вас отправляют на передовую. Я сейчас же пошлю телеграмму в Царское. Пойдем к начальнику вокзала.

Лиза опустила вуалетку на лицо, подхватила меня под руку и буквально потянула в конец перрона. Мы ускорили шаг.

— Как дети? — нейтрально спросил я.

Княгиня тут же остановилась, начала рассказывать о сыне, как его берегут от любых травм, комната обита войлоком, вся мебель без углов… Не дай бог расшибет коленку, внутреннее кровотечение в синяке, знаем, проходили…

— Женя, умоляю! Придумай лекарство от этой ужасной болезни! — Лиза даже остановилась, вцепилась мне в руку. — Это совершенно невозможная жизнь. Особенно для мальчика. Он же хочет бегать, прыгать…

На самом деле помимо тех рекомендаций, что я уже дал княжескому семейству несколько лет назад насчет диеты, которая сгущает кровь и избегать всего, что ее разжижает — например, аспирина, порекомендовать было особо нечего. И в двадцать первом веке гемофилия еще не побеждена.

— Постараюсь! — пообещал я. — Ужасная болезнь, коварная и пока без особых перспектив насчет лечения. Но работа идет. Как дочь?

Лиза тут же достала из сумочки фотокарточки детей. Начала мне их показывать. Как же время быстро летит! Дети растут, а я даже их повидать не могу.

Наконец, мы дошли до кабинета начальника вокзала, и оказалось, что на месте есть его заместитель. Он долго раскланивался и заверял Великую княгиню в своих самых искренних верноподданнических чувствах. Телеграмма тут же была составлена и мигом отправлена. Нам предложили чай.

— Пока ничего не надо! — я показал хозяину кабинета глазами на дверь.

И тот мигом нас оставил вдвоем. Ты бы с таким же рвением теплушки искал, когда я тут час назад лбом двери пробивал. Жигана на тебя нет.

И тут Лиза бросилась мне на грудь.

— Ты не представляешь… каково это — хоронить. И стоять. Смотреть на гроб. А потом… в тюрьме. Я была у них. Каляев… он гордился. Он считал, что стал выше. Сказал, что дал миру знак. А я… я ничего не могла ему сказать. Только молилась. Только молчала.

Я неловко обнял княгиню, погладил ее по спине. Какая же тяжелая судьба! И как мне ей помочь? Все, что я мог — это просто гладить, шепча на ухо какие-то успокаивающие глупости.

— Не уезжай никуда, прошу тебя! — Лиза наконец, успокоилась, достала платок из сумочки, промокнула глаза. — Останься со мной, я всё улажу! Ты даже не представляешь, как мне нужна поддержка!

Я тяжело вздохнул, произнес:

— Ты, наверное, не в курсе… Но я в Мукден не один приехал. Со мной жена.

Боже… Зачем я это сказал? Лиза меня оттолкнула, прошла к окну. Молча достала пудреницу, зеркальце и начала приводить себя в порядок.

— Агнесс… Она, как и ты, тоже решила поехать на войну. Никого не спросив, — по-глупому начал оправдываться я.

— Никогда! Слышишь? Никогда она не будет как я!

Да что ей за вожжа под хвост попала⁈

Глава 6

ВОЙНА. Французскій почтовый пароходъ, везущій въ Японію нѣсколько пушечныхъ лафетовъ, зашелъ въ Шанхай, а тамошній французскій консулъ настоялъ на томъ, чтобы они были выгружены и задержаны до заключенія мира.

ТОКІО. Морской министръ графъ Ямамото говорилъ въ палатѣ депутатовъ о послѣднемъ сраженіи и указывалъ на то, какъ трудно осуществить попытки закрытія входа въ Портъ-Артуръ при наличіи у императорскаго флота подводныхъ лодокъ; въ близкомъ будущемъ нельзя ожидать успѣха. Ямамото утверждалъ, что воинскій духъ возродился у русскихъ со времени пріѣзда адмирала Макарова и утопленія Микасы. Онъ выразилъ предположеніе, что русская эскадра послѣ ремонта выйдетъ изъ порта для новаго боя.

Вернулся я в госпиталь уже в темноте, ближе к полуночи. Двор монастыря, ещё днём гудевший, как муравейник, теперь казался опустевшим — только возле инфекционного отделения двое солдат молча курили, приглушённо переговариваясь, затаптывая окурки в грязь. Сборы почти завершили: под навесом стояли аккуратно уложенные ящики с перевязочными материалами, буржуйки остывали, а на крыльце кто-то оставил флягу. Казалось, весь наш маленький мир затаился в ожидании.