Другие грабли. Том 3 (СИ). Страница 31

— Но если все настолько изменится, может быть, никакого Гитлера уже и не будет, — заметила Ирина. — И Наполеона тоже. Будут совсем другие люди.

— Изменения накатывают волнами, — сказал я. — Если делать все за один затяжной прыжок, можно успеть грохнуть Гитлера до того, как его смоет волной изменения.

— Но зачем, если его все равно смоет?

— Для верности, — сказал я. — Разжечь пожар, а потом для верности в него еще керосинчику плеснуть.

— И так несколько раз, — сказал Виталик.

Хоть кто-то меня понимает.

Чингиз-хан был идеальной мишенью, чтобы его смертью раскачать временную линию. Он жил достаточно давно, чтобы вызванная с его помощью волна изменений перекроила большую часть известной нам истории. И он, безусловно, был нехорошим человеком, злым гением, одним из главных апологетов войны, от ликвидации которого человечество только выиграет.

И, быть может, даже станет чуточку гуманнее, хотя на это особенно рассчитывать не стоит.

— Кхм, — сказал профессор Колокольцев.

— Похищать его и воспитывать в Люберцах мы точно не будем, — сказал Виталик.

— Я просто хотел бы обратить ваше внимание на техническую сторону вопроса, — сказал профессор. — Допустим, убить Гитлера достаточно легко, потому что огромная часть его жизни изучена и задокументирована, и мы точно знаем, где его найти в тот или иной ключевой момент. Но Чингиз-хан… Все, что мы о нем знаем, это годы жизни и маршруты его военных походов. Но мы не имеем ни малейшего представления о том, где он был в тот или иной момент времени. Если Гитлера можно было застать в любимой пивной, подождав его там несколько часов, то где вы собираетесь искать монгольского кочевника, каким Темучин и был на заре карьеры? Как вы собираетесь прочёсывать степи Монголии в его поисках? Как выглядит Гитлер знают плюс-минус все, внешность же Чингиз-хана известна нам только по описаниям, верить которым за давностью лет и стремлением угодить текущей политической повестке, совершенно не стоит.

— Да, это проблема, — согласился Виталик. — А как все хорошо начиналось… Видимо, нам нужно сначала заняться разведкой, так сказать, на местности.

— Не хотелось бы тебя разочаровывать, но ты не похож на монгола, даже если тебя на лошадь посадить, — сказал Петруха. — Сколько ты со своим славянским лицом проживешь в той степи? До первого кочевника?

— Никакой разведки, — сказал я. — Наш враг сидит в будущем и может отслеживать то, что мы делаем. Пока мы впятером сидим в этом кабинете и строим планы, он ничего о них не знает. Но если мы отправим кого-то в определенный временной промежуток, они поймут, что мы что-то затеваем, и мы потеряем свой единственный козырь.

— Что-то я забыл, — сказал Петруха. — А в чем наш единственный козырь?

— Во внезапности, — сказал я. — Все нужно сделать за один проход, чтобы они не успели отреагировать. Каждое лишнее телодвижение будет увеличивать риски.

— Наверняка и в те времена существовали какие-то летописи, — сказала Ирина.

— Летописи существовали, и многие дошли до нас, но я сомневаюсь, что в те времена авторы озаботились точным проставлением дат, — сказал профессор Колокольцев. — Даже если нам удастся совместить календари.

— Но идея-то хорошая, — сказал Виталик. — Не хочется от нее отказываться. Я предлагаю попробовать нарыть инфы, мало ли, вдруг что и обнаружим.

— А поиски в нашем времени не привлекут внимания?

— Вряд ли хронопидоры следят за каждым из нас двадцать четыре часа в сутки, — сказал Виталик. — Можем Ирину в библиотеку отправить, она с их точки зрения вообще не при делах. Они ее и убить-то ни разу не пытались.

— Я согласна, — сказала Ирина. — Давайте попробуем.

— Так, стоп, — сказал Петруха. — Попридержите коней, я тут один нюанс хочу уточнить. Я правильно понимаю, что с коллективным самоубийством все уже согласились, осталось только методы обкашлять?

— Возможно, эта ветка никуда и не исчезнет, — сказал Виталик. — Просто перестанет быть основной.

— Но, учитывая масштаб предполагаемых изменений, скорее всего она растворится в океане вероятностей, — сказал профессор Колокольцев.

— Наверняка мы этого не знаем, — сказал Виталик. — Как не знаем, родимся мы при таком раскладе или нет.

— Я и говорю, самоубийство, — не сдавался Петруха.

— А что ты предлагаешь? — спросил Виталик. — Другие варианты искать? А что если других вариантов и нет? Судя по Трое, хронопидоры засели в этой ветке давно и плотно, они пытаются все контролировать, и похоже, что у них это отлично получается. Какой-то бабочкой их не подвинешь, хоть ты джигу на ее тельце станцуй. Теория малого вмешательства тут не сработает. Нам нужен масштабный хаос, и физрук — проводник его.

— Я боюсь, что мы сделаем хуже, — сказал Петруха.

— А я боюсь, что мы вообще ни хрена не сделаем, и мир накроется медным тазом, из обломков которого произрастут хронопидоры, — сказал Виталик. — У нас в стране вроде как демократия объявлена, так давайте проголосуем. Открыто, прямо здесь и сейчас. Я за хаос.

— Я тоже, — сказал я.

— Иначе было бы совсем странно, это же твоя идея, — сказал Виталик. — Дядь Петь, я так понимаю, что ты против?

— Я за поиски других путей.

— Значит, против, — сказал Виталик. — Итак, у нас два один. Профессор?

— Пожалуй, я воздержусь, — сказал профессор Колокольцев, скрестив руки на груди. — Я старше вас всех, так что в случае чего потеряю меньше остальных. Вы молодые, вам и решать.

— А так можно, да? — Петруха явно рассчитывал на другой ответ профессора.

— Так-то ты тоже не очень молодой, дядь Петь, — непринужденно заметил Виталик и повернулся к Ирине. — Мадемуазель, ваш голос решающий.

Ирина, сидевшая на соседнем стуле, незаметно сжала мою руку.

— Я доверяю мнению Василия.

— Кто бы сомневался, — сказал Петруха.

— Итак, ты в меньшинстве, — сказал Виталик. — Если хочешь, можешь во всем этом не участвовать, мы как-нибудь обойдемся. Главное, мемуары в ближайшее время писать не начинай, а то хрен знает, кто их в будущем прочитать сможет.

— Я от коллектива откалываться не намерен, — сказал Петруха. — Не так меня мама с папой воспитывали. Если решили, значит, решили. Я с вами.

— Ну вот и замечательно, — сказал Виталик. — Давайте я сварю кофе, а вы пока в порядке мозгового штурма еще кандидатур набросайте. Прикинем альтернативные, сука, варианты. Я бы еще Вашингтона мочканул, который Джордж. Так ли нужна Америке ее независимость? Что скажешь, Чапай?

— Я против, — сказал я.

— А я раньше и не подозревал тебя в низкопоклонничестве перед западом.

— Не в этом дело, — сказал я. — Концепция плана «Мочи козлов» заключена в его названии. Мы должны ликвидировать тех, кто этого действительно заслуживает. Гитлер, Чингизхан — они для своих времен однозначно козлы, а про Вашингтона я вообще ничего не знаю, кроме того, что он входил в число отцов-основателей и его на самой мелкой купюре рисуют. Если бы мы точно знали, что он нехороший человек, то да. Но что мы вообще о нем знаем, как о человеке?

— То есть, даже ради спасения человечества ты готов жертвовать только негодяями? Типа, вот этим можно древо раскачивать, а вот этим нет?

— У меня есть теория, что если мы уберем из истории негодяев, то этим сделаем ее лучше, — сказал я. — А если мы начнем валить всех подряд, основываясь только на их вкладе в историю, и неважно, что это был за вклад, то можем вообще черте куда прийти. Давай тогда еще Эйнштейна замочим или, если смотреть в глубь веков, Авиценну, например.

— Но я считаю, что нам все равно надо убрать кого-нибудь в западном полушарии, — сказал Виталик. — Для соблюдения, сука, мирового баланса.

— То есть, Гитлера тебе мало?

— А мы таки да?

— Почему бы и нет? — спросил я.

Для постороннего слушателя это, наверное, звучало бредово, но посторонних слушателей здесь не было. По крайней мере, я надеюсь, что их здесь не было, и детали моего плана, когда мы их разработаем, никогда не станут достоянием общественности, а значит, наши враги из будущего о них не узнают. Ну, или узнают, когда уже будет слишком поздно.