Космонавт. Том 2 (СИ). Страница 34

Практические занятия проходили на аэродроме в районе Бекетовки. Мы отрабатывали пилотирование на учебно-тренировочных самолётах, выполняли фигуры высшего пилотажа, тренировались в групповых полётах и учились действовать в строю. Особое внимание уделялось отработке взлётов и посадок в различных условиях, а также изучению способов предотвращения аварийных ситуаций.

Дежурства были неотъемлемой частью нашей жизни. Мы несли службу по училищу, контролируя порядок, дежурили по аэродрому, обеспечивая безопасность полётов, помогали в организации питания в столовой и обслуживали технику в парке. Каждая такая смена превращалась в маленькое испытание на прочность.

Полёты занимали особое место в нашей подготовке. Мы тренировались на учебных самолётах, выполняли фигуры пилотажа, отрабатывали взлёты и посадки, учились действовать в группе и осваивали ночное пилотирование. В воздухе время текло иначе, каждый манёвр требовал полной концентрации, а каждая посадка становилась маленьким триумфом.

Будни были насыщены до предела. Мы учились самоорганизации и планированию времени, осваивали командную работу и взаимовыручку, учились принимать решения в стрессовых ситуациях и держать удар. Каждый день приносил новые испытания: сложные полёты в непогоду, экстремальные ситуации на земле, тяжёлые наряды на дежурствах, сложные зачёты и экзамены.

Зима тянулась своим чередом: размеренные дни, заполненные учёбой, тренировками и полётами, без происшествий и ярких событий. Пока в конце февраля не случилось событие, которое стало спусковым крючком для очередного крутого виража в моей жизни.

Нас собрали в учебном классе для инструктажа перед прыжками с парашютом. Инструктор, седой ветеран с множеством нашивок, расхаживал перед строем, чеканя каждое слово:

— Повторяю ещё раз: проверка снаряжения — ваша личная ответственность. Каждый должен проверить свой парашют трижды. Особое внимание стропам и замкам. Приземление на заснеженную поверхность требует особой осторожности. И помните: снег может скрывать ямы и камни. Приземляемся на полусогнутые ноги, группируемся.

Мы внимательно слушали, запоминая каждое слово. После инструктажа отправились на аэродром, где нас ждал транспортный самолёт. Внутри было тесно и шумно от разговоров. Самолёт гудел, как разъярённый шершень. Мы сидели на холодных металлических скамьях, пристёгнутые ремнями, будто посылки на почте. Я заметил, как Кольцов что-то чертит в своём блокноте.

— Опять свои схемы рисуешь? — поддел я его, устраиваясь рядом.

— Да так, — отмахнулся он, пряча блокнот. — Думаю над новой системой расчётов для посадки.

Мы обменялись шутками, вспоминая прошлые прыжки и делясь опытом. Время летело незаметно, пока самолёт не начал набирать высоту.

Зелёная лампа мигнула. Первая пятёрка встала, сгорбившись под тяжестью парашютов. Люк распахнулся и ледяной ветер ворвался в салон. Один за другим парни исчезали в молочной пустоте.

— Готовься, — толкнул я Кольцова, когда инструктор дал команду готовиться к выходу.

Мы проверили друг у друга снаряжение, ещё раз перепроверили все замки и карабины. В иллюминаторе виднелось бескрайнее небо, и я предвкушал захватывающее ощущение свободного падения, когда на короткий миг в целом мире существуешь только ты и стихия вокруг.

— Пошёл! — прозвучала команда инструктора.

Кольцов первым двинулся к выходу, а следом шагнул и я, подчиняясь рефлексам, выработанным за месяцы тренировок.

Первая секунда — удар холода по лицу. Вторая — рёв ветра в ушах. Третья — дыхание перехватывает и на секунду сердце замирает, а затем возобновляет начинает учащённо биться. В голове веду отсчёт. Рука тянется к кольцу. Рывок, будто кто-то дёрнул за лямки рюкзака и купол расправляется над головой, превращая падение в парение.

Внизу, метрах в трёхстах, Кольцов болтался под перекошенным куполом. Его парашют закрутило в спираль, стропы спутались в узлы.

— Выравнивай! — заорал я, но ветер унёс мои слова.

Андрей дёрнул за стропы, пытаясь выровнять купол. Парашют резко сложился с одной стороны.

Приземлился я жёстко, но по всем правилам — перекатом через плечо. Сорвав шлем, побежал к месту, где Кольцов лежал, обхватив голень. Лицо его было белее февральского снега вокруг.

— Нога… — он скрипнул зубами, когда я подбежал. — Заклинило при ударе…

Инструктор, подоспевший следом, внимательно осмотрел ногу. Лицо его после осмотра помрачнело.

— Всё плохо, — с болью в голосе поинтересовался Андрей.

— Жить будешь, — отозвался инструктор и посмотрел на меня. В его глазах я прочёл обеспокоенность и сразу понял, что с ногой Кольцова что-то не так. — Помоги ему добраться до транспорта и сопроводи в санчасть.

Я только кивнул, понимая, что сейчас не время для разговоров. Нужно было как можно скорее добраться до санчасти, пока Андрей не потерял сознание от боли.

— Пошли, — сказал я, помогая ему подняться. — Врачи быстро тебя на ноги поставят.

Кольцов слабо улыбнулся, опираясь на моё плечо:

— Надеюсь, что так и будет. Не хочется пропускать занятия.

Мы медленно двинулись к автомобильной стоянке, но вскоре нас догнал Зотов и подставил плечо с другой стороны. Андрей благодарно кивнул и опёрся о Степана. Втроём мы продолжили наш путь в санчасть.

— Перелом? — обеспокоенно спросил Зотов.

— Нет. Вывих вроде, — Кольцов попытался сделать шаг и резко выдохнул. — Вот же ш…

Мы с Зотовым довели Кольцова до санитарной машины и бережно усадили его на заднее сиденье. Андрей стиснул зубы, но не издал ни звука — только пальцы его с силой впились в сиденье так, что костяшки побелели.

— Терпи казак, атаманом будешь, — процитировал я Гоголя и хлопнул Андрея по плечу, прежде чем захлопнуть дверь.

Грузовик, взревев мотором, тронулся, оставляя за собой глубокие колеи в снегу. Мы с Зотовым переглянулись и молча зашагали к учебному корпусу — занятия никто не отменял и нам ещё предстояло отсидеть положенные лекции.

Вечером, когда объявили свободное время, я отправился в санчасть узнать как там дела у Кольцова и выяснить, насколько у него серьёзная травма.

На улице уже было темно, да и температура упала ниже ноля. Я поёжился, запахнул одежду поплотнее и зашагал в нужном направлении.

Санчасть тонула в темноте, лишь несколько окон слабо светились жёлтыми пятнами. В коридорах стояла мёртвая тишина, нарушаемая только далёким позвякиванием инструментов где-то в глубине здания. Я уже направлялся к палате, где должен был лежать Кольцов, когда из-за угла неожиданно появилась Наталья.

— Курсант Громов, часы приёма окончены, — отрезала она, скрестив руки на груди. В тусклом свете ночника её глаза казались ещё холоднее обычного, а тени подчёркивали резкие черты лица.

Я сделал шаг вперёд, сохраняя невозмутимое выражение лица:

— Наталья, позвольте не согласиться с вами. Когда речь идёт о друге, правила могут быть несколько… гибкими. Я всего на минуту. Просто узнаю, как он.

Девушка вздохнула и, чуть смягчив голос, произнесла:

— У вашего друга не просто вывих, а сложный перелом. Возможны осложнения.

Наталья поправила белый халат, который почему-то казался особенно белоснежным в этом полумраке.

— Приходите завтра, — добавила она, но я заметил, как её взгляд задержался на моём лице чуть дольше обычного.

Я позволил себе лёгкую улыбку:

— Наталья, вы, как всегда, очаровательно строги. Но знаете ли вы, что в медицине есть понятие «терапевтическое воздействие»?

Девушка смутилась нахмурилась, но от своего не отступила:

— Правила есть правила, курсант.

Я шагнул ближе и со значением проговорил:

— Наталья, позвольте заметить, что вы единственная, кто на данный момент, способен превратить строгий регламент в небольшой компромисс.

Её взгляд скользнул по моему лицу, губы едва заметно дрогнули в улыбке.

— Компромисс? — переспросила она, чуть приподняв бровь.

Я выпрямился во весь рост, глядя ей прямо в глаза: