Русские не сдаются! (СИ). Страница 19

Вскорости начал накрапывать дождь. Тот навес, что был над столом, не спасал — уже скоро дождь усилился и пошёл косо, так что спрятаться от ненастья можно было только в шатре.

Солдаты споро перенесли стол, три лавки, взятые в аренду у того же Саватеева. Пришлось ютиться на крайне ограниченном пространстве. Все же мой шатер был куда как меньше Миниха, где и пять десятков человек разместятся.

— В тесноте, да не в обиде! — произнес я известную присказку.

Не скажу, что с моими словами согласились все гости, наверное, и никто не согласился. Но деваться некуда. Начался настоящий ливень с грозой и молнией.

Однако через час обильного питья и поедания, как по мне, так слегка сыроватых колбасок, всем было уже абсолютно безразлично, в тесноте ли они находились, или в просторном помещении. Только один человек всё бросал косые взгляды.

Я хотел уже было подойти к Данилову, потребовать от него объяснений, но, с одной стороны, уединиться для разговора не было где, если только под дождем, с другой стороны — вездесущий, говорливый Смолин опередил меня, обращаясь к лейтенанту:

— Антон Иванович, а как же лихость да удаль показать?

— Дождь нынче. И без того в войсках хворых четверть. Еще и мне захворать? — вполне рассудительно ответил Данилов.

Но вскоре ливень сошел на нет, и вся наша компания, успев несколько набраться вином, вывалила наружу. Я, как и остальные, был в штиблетах, полуботинках, которые почти моментально пропустили воду, и ноги стали мокрыми. Первый путь к простуде.

— Лейтенант Данилов! — вопрошал ротмистр Саватеев, показывая на небольшой, размером скорее в грейпфрут, кочан капусты.

Теперь до меня дошло, зачем офицеры притащили с собой овощи. Сперва я подумал, что это еда. Нет, это мишени.

Смотря на меня, Данилов извлек из ножен свою тяжелую, армейскую шпагу и ухмыльнулся.

— Кидай! — с задором сказал Данилов, и Смолин подкинул капусту.

Два взмаха, и кочан был нашинкован. Два! Еле уловимых взмаха! Я невольно посмотрел в сторону, где стоял сержант Кашин, с расстояния взирающий на начавшееся представление. Иван Кашин также был впечатлен. Так что это не только я, по незнанию или неопытности в деле фехтовании, поразился мастерству лейтенанта. Данилов и вправду показывал что-то удивительное.

И с ним дуэлировать? А ведь я сам близок к тому, чтобы вызвать гордеца Данилова. Уже и терпения не хватает, чтобы выдерживать недовольную мину лейтенанта.

— Ставь! — радостно сказал Данилов.

Смолин понял его, и на деревянном прутике появилась луковица. Лейтенант отвернулся, закрыл глаза… Резко повернулся и точно срезал самую верхушку овоща своей тяжелой шпагой. При этом луковица, только чуть насаженная на прут, осталась на нем же.

И был в этот момент Данилов каким-то другим. Он словно ребенок веселился. Как дети часто хотят похвалы и внимания от родителей, радостно кричат: «Папа, смотри, как умею!» и делают ну совсем обычный прыжок вперед. Вот только нужно похвалить свое чадо, он же старался, прыгал. Эх… Потерял я свою семью. И похвалил бы Данилова, но как-то неуместно.

— А что, гвардия, так можешь? — сказал уже другой Данилов, с лицом неискренним, а наполненным злобой.

— А стоит? И с чего вы со мной, словно с мужиком говорите? — я решил не смягчать тона.

Во-первых, ну надоело. Каждому терпению приходит конец. Во-вторых, я так не умел, мое мастерство владения шпагой явно не дотягивало до уровня Данилова. И если сейчас, так сказать, не изменить информационную повестку, то придется признаться в отсутствии мастерства. Что подумают? Что гвардеец, который позиционирует себя боевым офицером, не способен что-то показать из своих навыков владения шпагой?

— А вы и есть мужик! — выкрикнул Данилов.

Я спокойно подошел к лейтенанту и коротким апперкотом пробил ему в бороду, отправляя строптивца в нокаут с одного удара.

— Вот так может мужик. А в остальном вы зарвались, сударь. Я ничего плохого вам пока не сделал. Но вы ведете себя, как свинья! — сказал я, спокойно отходя на несколько шагов назад.

Моментально между мной и лежащим в луже Даниловым оказались трое офицеров. Они стеной стали, но лицом ко мне. Наверное, бить с кулака не особо принято? Ну а если сильно хочется? Мне хотелось сильно, и я ударил.

— Дуэль… немедленно! — привстав на локтях, не поворачивая в мою сторону головы, сказал лейтенант.

— Как угодно, сударь! — решительно сказал я.

А в голове уже роились мысли, что я могу такого сделать, чтобы вмиг не быть проколотым, как кусок шашлыка шампуром. И тут только уповать на те ухватки и приемы, удары, что мне известны из будущего. Так что не факт, что сегодня — последний день моей второй жизни.

— Как старший в чине, я прошу вас, господа, извиниться друг перед другом! — потребовал Саватеев.

— Сие вопрос чести… — сказал Данилов, отряхиваясь от грязи. — И его решить нужно.

— Дуэли запрещены. Лишь только по окончанию войны… И тогда уж ваше дело, господа. Нынче же это дело и мое! — настаивал Саватеев. — Али каторга вам более мила, чем служба и честь защищать Отечество наше? Один офицер убитым будет, иной арестован и на каторгу сослан. А кто воевать станет?

Я молчал. Безусловно, ротмистр был прав. Ну какие дуэли, если война идёт? Однако я не мог быть миротворцем. Уже не мог.

— Лейтенант Данилов, есть ли нужда напомнить вам то, как вы тут оказались? — загадками говорил Саватеев, приводя, как оказалось, убийственный аргумент.

— Нет, ваше высокоблагородие! Пойду я, пожалуй, мундир очищу! Дуэль в сей же час, как закончится осада! — сказал Данилов и попрощался со всеми, кроме меня.

В дальнейшем вечер прошел скомкано и даже исполнение «Черного ворона» было пусть и воспринято, как что-то необычное, но не вернуло общение в непринужденное русло.

Следующий день прошел в почти ничегонеделании. Я лишь, как тот полководец, ходил да руками водил. Всё определял, где копать отхожие ямы, как организовывать дежурства, где оборудовать кострище для кипячения воды, а где для приготовления еды. Солдаты выкосили траву в нашем лагере, а также изрядную часть на ближайшем поле, почти до леса. Так что санитарное состояние лагеря стало действительно хорошим исходя из того, что в принципе возможно сделать в таких условиях.

Начался второй день. Я решил, что хватит нам прохлаждаться, если целый день благоустройства можно назвать «прохлаждением». Так что построил своих бойцов и стал определять задачи.

Моя эйфория от нового здорового тела постепенно сходила на нет, — уже понятно, что это самое тело не такое тренированное, как мне бы хотелось. Куда там мне нынешнему до меня в конце Отечественной войны, да и после неё ещё лет так тридцать! Силы мало, растяжки никакой, даже реакция меня не устроила. Думаю быстро, принимаю решения мгновенно, а вот для реализации задуманного требуется непозволительно много времени.

И это надо исправлять.

— Стройсь! — выкрикнул я, когда мои солдаты, недовольные ранней побудкой, как сонные мухи, вышли в одних портках и босиком на воздух.

Ещё и дождик моросил, ветер был порывистый. Лежать бы в палатках да мечтать о женщинах, а я их — на зарядку.

Построились… Пришлось объяснять, что на тренировках я хочу видеть бойцов не в колоннах, как на параде… Объяснил, как именно. И что, началась тренировка? Как бы не так. Боевые построения, как и маршевые, мои солдаты знали. А вот физические упражнения — считай, что и нет. Как можно учить солдат воевать, если они не умеют делать махи руками? Не говорю уже о более сложных упражнениях.

Но вначале всегда тяжело. Надеюсь, что только вначале. Так как битый час мы потратили на то, чтобы я объяснял стойки и порядок выполнения лишь некоторых, базовых для разминки упражнений, которые знает любой школьник в покинутом мной будущем. Даже изнеженные детки двадцать первого века, и те знали, как правильно приседать, делать махи руками и ногами, не говоря уж о тех, кто выпустился из советской школы.

— Могу спросить у вашего благородия, пошто сие нам? Ногами махать да руками? Стойкам, маршировке да ружейным приёмам обучены, но вы ихи не требуйте с нас, — высказался за всех сержант Кашин.