Русские не сдаются! (СИ). Страница 20

— Силу и ловкость развивать надо, чтобы жиром не заплывать. Одними экзерсисами и маневрами воинскую науку не постичь. А что если пришлось бы нам бегать по лесам? Так выдохлись бы солдаты, ещё не добежав до леса, — отвечал я.

Кажется, что всем давно известно, даже в нынешнем времени, что отжимания формируют силу, или поднятие тяжестей полезно для развития силы и придания рельефа мышцам. Нет, не известно, а нужно растолковывать! Недостаточно, когда вся наука рукопашного боя заключается в поворотах с ружьём с примкнутым штыком с «отнесением оружия перед себя», как это прописано еще в Петровском Воинском Уставе.

Так что потренироваться сегодня не удалось. Полтора часа из двух, отведенных на занятия, приходилось объяснять и показывать, что да как. А Кашину, въедливому субчику, еще и объяснять, для чего всё это. Можно было бы, конечно, лишь приказывать, а потом хоть измываться над солдатами. Но я считал, что когда воин знает, для чего у него пот стекает по спине, то более усердно будет заниматься.

— У меня есть к тебе дело, Иван, но сие тайна… — в очередной раз подумав, заговорил я на опасную тему с Кашиным, когда солдаты были отправлены умываться. — Мне нужно, дабы ты поучил меня бою на шпагах. Она у тебя есть, ты же умеешь?

Сержант сделал шаг назад, выпучил глаза, силясь во мне только ему ведомое рассмотреть. Не знаю, что он хотел высмотреть, надеюсь, не другого человека в теле его командира. Ну и не умалишенного.

— Ваше благородие, да куда же мне до вас? Вы же признанный умелец на шпагах, — казалось, с трудом заново обретя дар речи, сказал сержант.

Ну, а что мне нужно было делать, чтобы освоить шпагу? Дуэль-то не за горами, как оказалось. Я, как тот Д’артаньян, не успел прийти в расположение, а уже получил вызов.

Так мало того, что меня Данилов на лоскуты порежет, ещё же и опозорюсь. Не то чтобы я проникся мундиром и теперь считаю себя гвардейцем, которому неуместно бегать от драки. Но в прошлой жизни везде оставался воином, в этой сложилось так, что вновь защитник Родины. И понятие чести — всегда со мной, в мыслях, в плоти и крови. И нужно быть готовым эту честь защитить, отстоять.

— В лес пойдём, там и станем тренироваться, дабы никто не видел, — заключил я, когда Кашин все же согласился стать моим инструктором.

— В лес? Так там ить враги. Неровен час, постреляют нас из-за кустов, — недоумённо сказал Кашин.

— И это непорядок, что мы будем бояться в лес ходить. Нужно выбивать вражину, чтобы не гуляли там, где русскому воину отдыхать приходится! — заявил я, выстраивая у себя в голове план действий для моего отряда.

Нужно только согласовать со своим командованием то, что я собираюсь делать. Так что уже завтра с утра я намеревался пойти к полковнику Лесли с предложением организации экологической акции: «Очистим лес от французов вместе!» Ну не сидеть же сиднем, когда готовится генеральный штурм Данцига? Обстрелы, кстати в том числе из тех орудий, что я доставил под крепость, уже идут вовсю, с редкими перерывами, а войска готовятся на штурм.

А я не могу в таких условиях просто сидеть и выжидать результата. Не такой я человек. Не для этого же мне дадена новая жизнь? И спросить-то некого, зачем.

— Так что пойдём, потренируемся на какой поляне, ну, а после обсудим, как бить врага станем, — сказал я и направился за своей фузеей, а заодно за парой пистолетов.

Мало ли, может, действительно, встретим француза в лесу!

Петергоф

3 июня 1734 года

Парк в Петергофе был наполнен людьми. Истинная резервация — или, может, причудливый ковчег, сохраняющий все виды разнообразия человеческого? Если кто-нибудь, не знавший о причудах русской императрицы, попал бы в этот сад, то подумал бы, что человечество сплошь уродливо в своём облике. И речь отнюдь не о цвете кожи, или даже о росте, хотя и он играл свою роль.

Здесь было огромное множество карликов. Сновали на ходулях, словно великаны — высокорослые, но явно нескладные люди, бегали шуты и арлекины. Были темнокожие, люди с некоторыми отклонениями в облике — например, парочка экземпляров отличались необычайно большим носом. Или следовало выделяться узкими глазами, хотя последнего было мало, желательно еще иметь ярко выраженное косоглазие. Была и одна женщина с усами, которым могли бы позавидовать некоторые мужчины.

Императрица Анна Иоанновна, наверное, собирала вокруг себя множество уродцев, чтобы они компенсировали ту нескладность внешности, которой обладала сама русская самодержавная царица. Если бы не статус повелительницы, то она могла бы занять свое достойное место в этом «ковчеге».

Анна Иоанновна была грузной женщиной, даже со скидкой на время, когда пышные женщины более ценились, чем худощавые «селёдки». Она была черноволосой, с излишне густыми бровями, высокого роста, выше многих, даже очень многих, мужчин. Гора с пышными сросшимися бровями и руками — пудовыми булавами.

Однако внешность играла куда как меньшую роль, чем-то величие, которое даже ловчее, чем корону, несла племянница Петра Великого.

Сложно увидеть в нынешней царице ту Анну Иоанновну, коей она была ещё лет пять назад. Нынешняя вдова на троне — истинная русская императрица, куда как более подходящая на роль таковой, чем друга вдова, Екатерина Алексеевна, бывшая без мужа… Да никем, вообщем, только обжорой и той, кто не мешала управлять страной другим.

Анна Иоанновна, большая и несуразная, ждущая своего часа, а после непокорная, как Россия. Она имела волю, она порвала кондиции, добилась прибытия фаворита Бирона, она собрала команду, чтобы те служили, пока сама императрица пребывает в развлечениях.

Уже давно убрали и сожгли ошмётки порванных императрицей кондиций, которые должны были ограничивать власть Анны Иоанновны. И в тот момент, как большие руки царицы рвали требования Тайного Совета по ограничению власти государыни, и рождалась новая личность. А умирала Аннушка, что жила вдовой и могла себе позволить есть гуся только раз в неделю, и то не всегда.

Лёгкий ветерок, пришедший с Финского залива, уносил прочь дым от пороха, образовавшегося после выстрела из штуцера. А государыня стояла у окна и наблюдала, как сражённая ею косуля мучается в предсмертной агонии. В этот момент никто не имел права на слово. Даже, казалось, всесильный фаворит императрицы Эрнст Бирон молчал.

— Говори! — позволила, наконец, императрица своему фавориту.

— Матушкья, свежьяя бужьянина подана к столу, — сказал Бирон и выдохнул.

— Бужьянина! — передразнила императрица и громоподобно рассмеялась. — И когда ты уже выучишь русский язык? Впрочем, Эрнестушка, что такого важного ты хочешь мне сообщить, коль упоминаешь моё любимое лакомство? Расположения моего хочешь, экий ты плут! Всё тебе мало?

Более всех остальных кушаний, если только не брать в расчёт сладкое, которое императрица поглощала без счёту, именно буженина нравилась Анне Иоанновне. И когда фаворит упоминает об этом блюде, значит чего-то хочет. Только лишь с виду она оставалась недалёкой женщиной, глупой, чтобы не понимать, когда ею манипулируют. Понимала, и очень даже. Но эти обстоятельства её даже забавляли. Пусть думают, что она глупа. Нет, она ленива, очень ленива, даже для того, чтобы показывать свою сообразительность.

Эрнст Иоганн Бирон старательно, с искренним рвением учил русский язык, который ему давался, впрочем, нелегко. По крайней мере, всяко хуже, чем другому немцу, Остерману, одному из соперников Бирона. Следовало бы отметить, что у Иоганна друзей, как таковых, и не было, сплошь соперники, если не враги. Но пока именно он — ночной гость в спальне Императрицы, все они не осмелятся на него даже косо посмотреть [Есть свидетельства того, что фаворит учил русский язык, например, есть блокнот Бирона, в котором он записывал русские слова и выражения].

Как только императрица отошла от окна, прямо на месте, у шутливой скамейки, егеря стали разделывать убитую косулю. Животное, конечно, было специально подогнано под окно императрицы, чтобы она смогла выстрелить и тем самым либо зарядиться хорошим настроением на весь последующий день, либо же расстроиться, если бы промахнулась.