Твоя наследница (СИ). Страница 43

Никогда не хочу пугать дочь подобными «сюрпризами».

— Теперь можно? — уточняет Амина, когда я приближаюсь и, заглянув в глазок, отступаю на шаг в сторону.

— Открывай.

Даю позволение и сжимаю кулаки, гася нервную дрожь.

Встреча, которая произойдет с секунды на секунду. Какой она будет?

Ведь там, пока еще ничего не подозревая, стоит Давид.

Что это? Интуиция? Предчувствие? Или за совсем короткое время между отцом и дочерью образовалась такая крепкая связь, что он ощутил жгучую потребность быть здесь и сейчас?

— Доброе утро, красавицы, — здоровается мужчина, одаривая нас теплой улыбкой, — а я вам звонил минут десять назад. Никто трубку не взял. Вот решил подняться.

Давид переводит взгляд с меня на Амину и обратно и немного сдвигает брови, замечая некую заторможенность реакции.

Киваю на приветствие и сосредотачиваю все внимание на кудряшке. Она, будто застеснявшись, переступает ногами и чуть прижимается к дверному полотну, но в следующий момент, явно вспомнив о своей боевой натуре лидера, вначале чуть слышно, а потом более громко произносит:

— Па-па?

Оборачивается ко мне в поисках поддержки.

Улыбаюсь и киваю, показывая, что я здесь, рядом. Этого становится достаточно. Амина чуть качается с пятки на носок и срывается к отцу.

Цикал реагирует молниеносно. Подхватывает дочь и поднимает её высоко над головой. Та счастливо смеётся и цепляется-цепляется за него руками, стараясь обнять покрепче, прижаться теснее.

— Папа. Папа! — произносит с каким-то придыханием.

Я же прикусываю кулак, чтобы не разреветься. Внутри горит и жжет от переживаний за собственное дитя. Ни разу не видела, чтобы Амина с такой радостью реагировала на кого-то.

— Сокровище моё, — глухо выдыхает в кудрявую макушку Давид.

Слышу, как проседает его голос, как душат и плющат его эмоции, вижу, как в карих глазах вместе со слезами закручивается буря.

Отец и дочь обнимаются, что-то шепча друг другу, совсем ненадолго забывая обо мне.

Испытываю ли я ревность?

Не могу подобрать однозначного ответа. Скорее всего, нет, или, может быть, самую каплю. Для меня более важно состояние ребенка и его покой. Его счастье.

Но вместе со всем я четко понимаю, как в этот миг меняется наш с дочерью мир, ломается привычный уклад, создавая нечто совершенно новое и неизведанное.

Даю двум близким людям побыть немного вдвоем и ухожу на кухню. Думаю, Давид не откажется от чашки кофе, когда немного придет в себя. Я так уж точно себе заварю.

Готовлю любимый напиток и забираюсь с ногами на подоконник.

Куда там мы торопились сегодня идти? В поликлинику?

Ничего, успеем. Целый день впереди.

А еще надо бы в магазин заехать, прикупить продуктов к ужину.

Гоняю по кругу всякие глупости, стараясь разгрузить голову от переживаний, и пялюсь в окно, совсем не замечая, что за ним происходит.

— Юля.

Давид возникает рядом совершенно бесшумно, заставляя вздрогнуть. Ловит мою руку, которая вдруг норовит выпустить чашку из ослабевшего захвата. Убирает посуду куда-то себе за спину. Сам же нависает, прожигая меня взглядом.

Нет, ничего устрашающего от него не исходит. Напротив. Нечто другое.

Будоражащее. Почти неуловимое, но безмерно чувственное.

Дыхание обрывается, грудь опаляет жаром. Безотрывно смотрю в карие глаза, которые с каждой секундой становятся темнее и темнее. И тону в их глубине. Или, наоборот, сгораю в огне, что разгорается в зрачках все ярче, готовясь испепелить меня дотла.

— Давид, а Амина? — выговариваю непослушными губами, не имея сил отвернуться и разорвать чувственную нить, что связывает нас все сильнее.

— У себя в комнате. Рисует мне свой портрет. Ведь у меня совсем нет ее фотографий.

— Она в порядке?

— Мне кажется… Нет, я уверен, что из нас троих она оказалась самой стойкой к таким новостям. Когда ты ей сказала?

— Да вот… — качаю головой, стараясь вспомнить точное время, и понимаю тщетность этого занятия. Я даже не знаю, сколько уже сейчас натикало. — Когда завтракали.

— Ты сама в порядке? — Давид несколько раз касается моей щеки, ласково поглаживая скулу. — Бледная с утра.

— Наверное, а ты?

— Я счастлив, Юль. Ты сделала меня безмерно счастливым человеком, — Цикал склоняется ниже. — Спасибо тебе, маленькая.

Знаю, что хочет меня поцеловать. И не делаю ничего, чтобы его остановить.

Зачем?

Если тоже этого хочу.

Задерживаю дыхание и прикрываю глаза, когда его губы касаются моих.

____

А в понедельник около одиннадцати дня, когда у меня в салоне появляется «окно» между посетителями, и я решаю передохнуть и выпить чашечку кофе, звонит телефон.

Мимолетно удивляюсь, с чего вдруг я понадобилась заведующей детского сада, ведь вопрос со справками мы закрыли еще в пятницу. И застываю статуей, тщетно стараясь протолкнуть в легкие переставший вдруг поступать воздух, потому что слышу:

— Юлия Леонидовна. Амина пропала. Их группа ходила в музей…

Дальше речь не улавливаю.

Чашка выпадает из задрожавших рук и, ударяясь о кафельный пол, разлетается на мелкие осколки, как и мое спокойствие.

Но разве это имеет сейчас значение?

Глава 35

ДАВИД

— Придушу урода собственными руками, когда доберусь, — выплевываю обещание, отключая вызов.

Откладываю телефон подальше, чтобы не раздавить в приступе гнева, и на пару мгновений прикрываю глаза. Надо успокоиться.

Нервы мне — не сторонники, а вот холодная голова и четкий расчет — да.

Юля набрала меня через пару минут после того, как отзвонились парни, заметившие неясную активность Зубкова. И сказала то, о чем я и сам начал смутно догадываться.

Скунс активизировался и ударил по самому незащищенному месту. А ведь заведующую садом только на днях предупреждали, что Амине нельзя покидать закрытую территорию дошкольного учреждения без оповещения меня или матери. Забыла или проигнорировала?

Это она зря. Ошибок я не прощаю.

И Владюша зря на моё покусился. Ой, зря.

Думает, пошел с козырей и сразу в дамки прорвется?

Наивный дурак.

Теперь он собственной шкурой ответит за каждую минуту нервов моей девочки. А то, что Юля в истерике, хоть и старается держаться, я понял сразу, пусть она и прикрывала рукой динамик, когда говорила.

Как бы не старалась храбриться, я чувствую ее, как самого себя. Даже сейчас прекрасно представляю, что она собирается делать, куда нестись, не думая о себе, и кому звонить. Котова не будет сидеть на месте, как не проси, потому что это — Котова.

Моя девочка. Сильная, смелая, боевая. Настоящая львица, готовая рвать за своего детеныша любого противника. И еще до конца не осознающая, что у нее уже есть тот, кто порвет за нее еще раньше.

Сглупил Зубков. Сильно сглупил, посчитав меня обычным богатым лошком. Небось рассчитывал, что я всего лишь нахмурю бровки, погрожу пальчиком за косяк с порошком и забуду о его существовании. Побоюсь лезть в бандитские разборки.

Хренушки там было. Не побоюсь ничего и никого, особенно когда такая гниль обитает в моем городе. Там, где живет моя семья.

Как чувствовал. Слежку с мудака не снимал ни на один день. И то, что хорёк не засек ее по сей день, говорит лишь о профессионализме моих людей. Зубков еще то ссыкло и перестраховщик.

— Не надо его душить, есть идея получше, — выдает начальник безопасности на мое заявление. — Мне вчера вечером Гришка, опер из Владивостока, интересную инфу скинул. Так что есть мыслишка, куда этого убогого пристроить.

— Да? — перевожу взгляд на Ивана, попутно выталкивая себя из кресла и быстро направляясь к выходу.

Стоит перехватить Юлю до того, как она сорвется выцарапывать глаза Зубкову.

А она сорвется. И никакая охрана ее не удержит.

Это я прекрасно сознаю, потому и спешу.

Сам разберусь с гадёнышом. По-мужски. А моя девочка пусть занимается своими девчачьими делами, а главное, улыбается почаще.