Фрейлина (СИ). Страница 43

Внешность важна, кому это знать, как не мне? И вот она есть у меня — приемлемая… и даже приятная, пускай и не в моем вкусе. Тая юная копия своей мамы, а Елизавета Якобовна красивая женщина, совсем еще молодая. Может и я со временем… грудь превратится в Грудь, станут округлыми и мягкими руки-веточки…

Но мною и так уже интересовались. Совершенно нечаянно я заинтересовала собой даже не одного, а двух мужчин.

Вот только Сережа Загорянский, незаметно проникший в душу глубже, чем мне хотелось бы, не предпринял даже попытки… хотя и обозначил свою симпатию. И если подумать… скорее всего, он уже несвободен. Еще не женат, но помолвлен может быть. Прервать помолвку, в это время означало глубоко оскорбить и опозорить не только невесту, но и всю семью. Ее родственники могли вызвать на дуэль и вызывали… и убивали. Поэтому рвали помолвки крайне редко, в исключительных случаях. Она дело чести, данное мужчиной слово — уже почти брак.

Может я и выдумала ее, но очень похоже, что «совсем нечего вам предложить» от Загорянского той же природы, что и Дубельтовское «не смогу просить вашей руки». Серьезная, весомая причина этому должна быть.

Но та наша прогулка и романтическая атмосфера свадебного вечера, пронизанная таинственностью эфирного света и звучащая в унисон с красотой парка, уютом крытой аллеи… Плюсом ко всему этому — интересный молодой мужчина в парадной морской форме. А я живой человек, между прочим. И все-таки женщина, как оказалось.

Любовью это точно еще не было, но отпусти я себя и разреши… С ним могло бы — запросто. И даже обязательно…

С Константином — нет, здесь я всегда настороже. Понимание недопустимости, невозможности и несбыточности всегда было и есть. Но разбередил он, растравил снова душу! Скрипкой своей, клубникой, вальсом, взглядом в мою сторону… так похожим на взгляд того мальчика. Хотя я могла понять неправильно… в почти темноте «навигационных» сумерек. И лучше бы так оно и было.

Но он и правда играл для меня — на скрипке, а мог еще на рояле, органе, виолончели.

Восторженный, порывистый и взрывной, как отмечали современники. С поразительной способностью держать себя в руках — как уже знала я.

Бесконечно уважая отца, в юности он как-то встал перед ним на колени, признавая мудрость и высокое превосходство — мальчику свойственны были порывы. Верующий, в отличие от матери… впрочем, как и все моряки, особенно в эпоху парусного флота, он регулярно посещал храм и даже пел в церковном хоре. Хотя и сам Николай, с его звучным баритоном, часто стоял на клиросе вместе с певчими.

Костя… будучи на полголовы ниже братьев, даже в юности выглядел величественно, как ни один из них — это признавали современники и я с ними согласна. И как жаль… как же мне жаль было сейчас, что не для меня он — этот мужчина. Далеко не мальчик уже… С привитой с детства ответственностью за свои поступки, склонностью к внутренней дисциплине, по-военному собранный и амбициозный.

Может и правда… и даже скорее всего — он был бы лучшим императором, чем Александр.

Хмыкнув, я вытерла глаза и огляделась — мы подходили к домику. Уже встав на землю, я погладила лошадку, почесала ей между ушами — добрая скотинка. Отпустив Илью, поднялась в дом, а дальше было немного суеты, как обычно… уютные огоньки свечей на бюро и прикроватном столике, Ирма со свежей ночной рубашкой.

Неплохо? Намного лучше, чем можно бы ожидать. Всё для меня складывалось на удивление удачно, нужно признать уже это и перестать играть в дохлую кошку. Слезы для слабых.

— Барышня, из почтовой конторы добежали — еще днем прибыло вам письмо, — вручила мне горничная плотный пакет, подвигая ближе подсвечник. Письмо было от Елизаветы Якобовны.

Первая мысль — случилось что-то? И даже сердце дернулось. Я заспешила, разрезая верхнюю бумагу и разворачивая исписанный лист. Понимая и принимая для себя через это беспокойство, что маменька давно уже не чужой для меня человек, важный.

Вначале она кратко рассказала о делах в имении (видно понимая, что Тая далека от этого), обрадовала, что нога у Миши почти зажила, но сокрушалась, что легкая хромота останется, а значит о военной службе речь уже не идет.

Но она уже все решила:

'… буду приучать его к хозяйствованию. И мне на старость подмога, да и вы с ним, думаю, мирно обойдетесь. Коль и оставлю на него имение, то оговорю, чтобы половина дохода отписывалась тебе. Для острастки (искушения случаются) будет за исполнением сего приглядывать человек честный и знающий. Отпишись не расстроилась ли ты, все же наследство было бы целиком твоим. Да и будет, если согласия твоего на мое решение не станет. Но Мишу сильно жаль оставить безо всего, хороший он и способности к управлению имеются.

Об этом говорила я и с Весниным Андреем Сергеевичем, бывшего к нам проездом. Недовольства своего по этому поводу он не выказал. Гостевал три дню, говорили мы много и показалось мне, что он не так много смыслит в сельском хозяйствовании. Был невнимателен к моим разъяснениям и отзывался поверхностно, что и понятно — призвание его и обязанность состоит в лечебном деле.

Письмо отправляю с ним. Думаю, что вскорости состоится и ваша с ним встреча, а там и помолвка. Человек он приятный и обходительный, да и с виду хорош, а я хочу тебе только счастья.

Маменька твоя. Елизавета Якобовна Шонурова.

Писано двадцать осьмого числа месяца июня'.

Устно маменька выражалась более прогрессивно, но это общая тенденция — поверять бумаге речь более вычурную и «грамотную». Я столько подобного перечитала в свое время… А уж выспренные стихи пиитов! Того же Жуковского…

В той части, где о наследстве, письмо меня не расстроило.

Так сложилось, что о нем я думала в последнюю очередь. За незнакомого Мишу порадовалась — пусть выздоравливает, но вот упоминание о Веснине… Думать о нем сейчас не хотелось.

Уже лежа в постели, я все обсасывала в уме подробности вечера, понимая со всей ясностью — интерес ко мне высочества уже не тайна для тех, кто везде имеет глаза и уши.

И наша прогулка по Александрии, и вальс, и катание на лодке… трудно не соотнести со всем этим его упорный взгляд в сторону фрейлин во время игры на скрипке. И то, как он играл, тоже… Музыка умеет сказать. Даже когда мы сами еще толком не знаем — стоит ли говорить и о чем собственно?

Но если отбросить глупые мечты — вздохнула я, устраиваясь на подушке удобнее — чем все это может грозить мне?

Ну-у… во-первых, вот прямо скоро примчится Веснин. И не на крыльях любви (что-то не спешил он с этим, гостя у маменьки), а потому, что будет велено. Да и письмо мог занести сам, а не оставлять на почте.

Во-вторых, так же вот прямо скоро… меня или отправят к тем родственникам в Питер, или изолируют в этом домике. Не в буквальном смысле, понятно, но службу при Ольге Николаевне однозначно можно считать законченной.

В-третьих… это вряд ли, конечно, но могут лично указать мне моё место, строго предупредив.

И все это, в принципе, не так страшно. Просто нужно быть готовой.

Косте не позволят бесконтрольно свалиться в любовь. Папенька уже присмотрел для него невесту по статусу и в интересах империи. Так же поступили с Ольгой, допустив то, что было выгодно кому-то, а не ей. И только Мария Николаевна с ее сволочным характером смогла отстоять и себя, и свои интересы. Выйдя замуж на свое усмотрение, она просто освободилась от девичества, после чего и пустилась во все тяжкие.

Но Костю и заставлять не придется. Скоро отец отправит его в поездку по Европам с наказом обязательно заглянуть в Альтенбург и посмотреть там одну из принцесс — Александрину… что-то там еще два раза… Саксен-Альтенбургскую.

Ее портреты писали Винтерхальтер, Гау и Каульбах, ей посвящал вальсы и кадрили Штраус, и она по праву считалась одной из красивейших женщин своего времени.

Но эффектная внешность была ее главным и единственным козырем, закрывающим недостатки воспитания и образования. К глупым выходкам, громкому хохоту и визгам принцессы относились как к шалостям ребенка. И даже хриплый гортанный голос, резонирующий с внешностью, не портил приятное впечатление.