Фрейлина (СИ). Страница 42

Когда «открыли» этот эфир?.. Если применение ему нашли пока только в развлекательной сфере. А могли бы бесплатно освещать дома, теплицы, улицы… С него могут работать маяки и еще куча всего.

Принять факт существования неисчерпаемой энергии, как уже доступной в это время, было трудно. Я всегда понимала скептиков — сама такая, но правы оказались энтузиасты. Таких, кстати, хватало…

Мне не раз задавали вопрос — как при свечном способе освещения сохранились потолочные фрески и лепнина? Мол, сколько тех служб в сельской церкви, а выбеливать закопченные потолки приходится каждый год.

Людям хотелось объяснений со сказкой или чудом, наподобие вот такого эфира, но приходилось их разочаровывать — факт то, что до средины XIX века царские резиденции в России освещались исключительно свечами. Позже появились масляные лампы. Еще позже был газ, потом электричество.

Но свечи были всегда. Вплоть до 1917 года. Сохранились документы на закупку — огромные партии доставлялись из Парижа, наши не дотягивали до заграничного качества — коптили сильнее. Сложились определенные нормы их расходования, и они известны. Например, одной фрейлине полагалось в сутки четыре стандартных белых свечи, одна желтая ночная и три сальных.

А чистили потолки и стены… Зимнего дворца, к примеру — летом. Когда весь двор переезжал в летнюю резиденцию. И чистили хлебом. Его пористая структура позволяла мягко очищать от копоти фрески, лепнину и другие элементы декора, не повреждая их.

И мне бы тоже хотелось…

Так хотелось, чтобы кто-то так же — простыми словами разубедил меня в странной природе этих шкаликов. Так проще жить, легче и понятнее. Но вот беда… я уже подержала один такой в руках — пустой и беспроводной. И снова эта дрянь занимала все мысли, отвлекая.

Но музыка впечатляла, танцоры мне тоже нравились. Нравилось всё — потемневшее небо, грустная луна на нем, красиво окруженная ночными облаками, ее дрожащее отражение на воде. Солнце первый раз полностью скрылось за земной кромкой и «гражданские» сумерки потихоньку превращались в «навигационные» — на небе уже просматривались звезды, по которым раньше и ориентировались.

Голоса вечером и над водой звучали как-то иначе. А стоило музыке чуть стихнуть, в заросшем камышом и кубышкой углу пруда сразу же начинали «петь» лягушки.

А потом Львов объявил новый романс… автора, то есть меня, назвали, но на поклон не вызвали, к счастью. Прячась за спинами девушек, я слушала, прикрыв глаза. Пел молодой мужчина и пел, конечно, иначе, чем я. Музыку не переврали — нет, и он прочувствовал романс, что важно. Просто… каждый кто пел, пел его немного по-своему. И каждый раз он звучал иначе, оставаясь неповторимым.

А потом слуга накинул мне на плечи… плед? Покрывало? А в руки сунул корзинку с клубникой.

К сцене вышел Константин со скрипкой в руках…

Глава 22

Плед я оставила на спинке скамьи. Тянул он на подарок или нет, неважно. Просто — чужая вещь. А клубника — просто гостинец, ее принять можно.

Сойдя с парома, растерянно поискала взглядом Илью и лошадь, но сумерки, даже светлые, странно меняли зрение — чуть дальше… и видно уже так себе. А еще начались общая толкотня и суматоха: от лодок и парома подходили люди, суетились, встречая их, слуги; одна за другой отъезжали кареты, всхрапывали, звякали сбруей и глухо топали лошади. Все это двигалось, путалось… И я не стала ждать или звать, а пошла прямо к месту, внимательно глядя под ноги, чтоб не запнуться о травяную кочку.

Странно… молодое тело. Я в этом возрасте буквально на крыльях летала, а здесь почти постоянная усталость. А у них тут чахотка в моде… хоть бы не это.

Мужчина уже оседлал лошадь и ждал меня у той самой деревины.

— Раньше уйти было — никак… Ты голоден, Илья Ильич, хочешь? — устало предложила я клубнику — на самом донышке правда. Девочки тоже скромно угостились — по ягодке: — Я так наелась ее с утра… медведь столько не съест. Ты же без еды, так хоть ягода…

— Со мной поделились, покормился я, барышня. Не извольте беспокоиться.

Я кивнула — ладно… нет, так нет. Позволила поднять себя в седло и почти привычно уже уцепилась за седельную луку. Илья вел лошадь шагом и нес корзинку. Мимо неспеша проезжали всадники, поскрипывая рессорами, тяжело проплывали груженые экипажи.

Руки и губы у меня пахли клубникой. И ужасно хотелось плакать… Сейчас уже было можно — никто не видит.

— Барышня, — остановившись вдруг, позвал меня Ильич: — Не побрезгуйте — чистая одежка, может набросите? Носом вон шмыгаете… Отсыреете совсем, пока дойдем до места.

— Д-давай, — согласилась я. Он солдат, значит человек закаленный, а я и правда продрогла. Или это нервы?

Укутавшись в его куртку — только недавно введенная Николаем удобная кавалеристская форма для нижних чинов (выставки исторического костюма были моей слабостью — ни одну не пропустила) и немного согревшись, я опять вернулась к слезам — нечаянно и как-то очень естественно. Навалилось все разом, собралось до кучи… доброта и забота почти незнакомого человека, вина за то, что ждал меня полдня, клубника, скрипка эта… воспоминания проклятые!..

Павильоны на островах закрывались для посещения в октябре и до конца апреля. Мы называли это время «просушкой» — «закрыть на просушку». Постоянная влажность влияла на внутренние интерьеры и состояние экспонатов… да что там! Даже в туристический сезон павильоны не открывали для посещения в сырую дождливую погоду.

А до открытия сезона нужно было высадить цветы и привести в общий порядок садики.

Работали профессионалы, конечно, мы помогали в порядке волонтерства. И был там один мальчик… очень талантливый мальчик. То ли садовник… да это неважно. С ним приезжала девочка. С большим уже животиком, тихая и улыбчивая, как солнышко. Для нее мы убирали ограждение с лавочки, и она сидела и просто смотрела, как работает ее мальчик. И он тоже часто поглядывал на нее, смотрел… Модная длинная челка мешала, и он собирал ее резинкой. Но привычка расчесывать волосы пятерней никуда не делась. Делая перерыв в работе и сдернув рабочую перчатку, он медленно проводил пальцами по бритому виску. Глядя на свою девочку.

Мне было тогда… да, наверное, лет двадцать восемь? И, наглядевшись на них… никогда до и после этого я не чувствовала настолько огромного желания любить и быть любимой. Даже не желание — острая потребность, необходимость. Больно, горячо, нежно… несбыточно! Их чувства буквально электризовали воздух, заряжая его… или питая собой эфир — кто знает?

Просто взгляды…

Я долго болела потом этим несбыточным. Успокоилась со временем, прошло конечно. А сейчас вернулось с немыслимой силой. Вдруг, внезапно! До отчаянных слез и знакомой боли в груди. Буквально размазав меня этой своей несбыточностью.

Здесь я ни в ком не искала мужской интерес, даже в голову не приходило. Вначале вообще было не до того… да не до всего — жила в постоянном стрессе и страхе разоблачения. Жила в напряжении, выверяя каждый свой шаг и подбирая слова согласно здешней разговорной манере — хорошо, писем и мемуаров этих времен читано было немеряно.

Но вот я ожидаемо задумалась о смысле своего существования здесь, принимая кстати вариант с Весниным. И тут же осознала, что можно придать ему настоящий смысл, приняв на себя миссию корректора и попытавшись сделать будущее хоть немного лучше. Ведь волею судьбы я оказалась буквально в эпицентре принятия решений, в зоне влияния, можно сказать.

Ну не зря же это⁈

И тут почти сразу представилась возможность… нереально удачный шанс — близкое знакомство с влиятельным человеком. И я схватилась за эту единственную возможность! Спешила донести, убедить… влияла блин, как могла, зная, что времени мне отпущено критически мало. Где-то косячила в волнении и на эмоциях — характер мой оставался при мне, он никуда не делся.

И что-то я успела, в чем-то меня услышали.

Но думаю… не случись того самого мужского интереса, слушать вообще бы не стали. Отвели бы взгляд, прошли мимо, отмахнувшись, как от мухи. Но пушистые ресницы, детские губки бантиком и претенциозная попытка судить о вещах серьезных — смесь та еще, похоже. Раз зацепило.