Интервенция (СИ). Страница 25

— На упразднении медной монеты и бумажной ассигнации можно неплохо заработать, — задумчиво произнес Бесписьменный, уже начавший прокручивать в голове варианты реформы.

Перфильев упрямо помотал головой.

— Неправильно сие. В народе говорят: золото у барина, серебро у купца, серебряная копейка у лавочника, а у мужика медный пятак. Негоже царю народному крестьянина обижать. Каков мелкий размен на рынках будет?

— Верные слова говоришь, Афанасий Петрович. И совету твоему последуем. Мелкая монета нам нужна. Пятачок и копеечку медную оставим. Обязательно. Но и мелкую золотую монету надо сделать. Приравнять к серебряному рублю. Или к двум.

«И постепенно вытеснить серебро. Но об этом вы, ребята, узнаете позже».

— Хватит ли нам золота? — встревожился Рычагов.

— Есть у нас внутренние резервы, господин министр финансов. Сейчас я вам расскажу.

Смотреть на лица членов правительства после изложения моего плана было сплошным восторгом! Наверное, соратники мои и думать не думали, что царь может встать на кривую дорожку фальшивомонетчика высочайшего класса.

(1) Славония — старое название Словакии.

(2) Контрибуции составляли важную часть бюджета наполеоновской Франции, но не основную. В 1805 г. от Австрии было получено 100 млн франков — пятая часть бюджета страны за тот год. Другие доходы — это кабальные торговые договора. Французские товары не облагались пошлиной.

Глава 10

Еще до Рождества в одном из приемных залов Зимнего я принял делегацию Императорской Академии наук в ее полном составе, и, честно признаться, эта встреча оставила после себя неоднозначное ощущение. Завершилась она следующей ремаркой с моей стороны:

— Господин Эйлер, я вас глубочайше ценю как ученого, но это же ни в какие ворота не лезет!

Великий математик за годы своей слепоты, от которой он избавился совсем недавно, разучился скрывать выражение лица, и оно отразило еще больший скептицизм, чем мое уважение к нему.

— Я слышал о вас удивительные вещи, ваше величество, — твердым голосом ответил мне вице-президент Академии, — но позвольте все же нам, академикам, судить, в верном ли направлении развивается Российская наука.

С трудом сдержался, чтобы не взорваться. Мало того, что флагман этой самой науки был обезглавлен (его президенты Разумовский и самодур Владимир Орлов удрали за границу, от чего Академия только выиграла), так вдобавок — и превыше всего — большинство из 60 академиков не могло похвастать серьезными успехами. И сейчас они спрятались за спиной маститого деятеля мировой науки. Зачем? Чтобы скрыть свое ничтожество?

Есть такая замечательная профессия на свете — удовлетворять собственное любопытство за счет государства. Это про ученых кто-то сказал — довольно метко, если хорошенько подумать. Не то чтобы я людей науки не уважал, вовсе нет… Но и не мог не испытывать к ним некоторой настороженности. Так и тянуло спросить: а что ты, сукин сын в парике и черной мантии, сделал полезного для державы? В чем практическая польза от тебя, живущего на мои деньги?

Глупо с подобным аршином лезть даже к завалящему лаборанту и, тем более, к академику. Кто знает, а вдруг он совершил или вот-вот совершит открытие, которое прославит в веках не только персонально его, но и Россию? Он даже может об этом не догадываться — пути научного познания извилисты и загадочны, как сама жизнь. Всё я прекрасно понимал — и все равно ничего с собой поделать не мог. Как заказчик, как главный деньгодатель, я хотел видеть результат своих финансовых затрат на ту же Академию, на содержание ее членов здесь и сейчас. Дайте руками потрогать или, на худой конец, глазами посмотреть, прочитать, услышать.

Ничего удивительного, что мой подход академики разделяли. Только с обратным знаком. Хочешь от нас результат, гони деньгу. Вот так — просто и доходчиво. Как платите, так и работаем. Или иначе: вы делаете вид, что нам платите, а мы делаем вид, что работаем. Все, как в позднем СССР.

Конечно, на встрече с академическим сообществом эти виртуозы искусства красноречия мне эту мысль донесли в столь витиеватых выражениях, что нужно было сильно поднапрячь мозги, чтобы все это сообразить. Я сообразил. Проникся. И задумался.

Два направления, бесспорно, следует отнести к реальным достижениям.

Выдающиеся Академические экспедиции под общим руководством академика Палласа за шесть лет — во время, между прочим, тяжелой войны — совершили реальный научный подвиг, проведя описание обширных территорий Поволжья, Урала и Сибири, а также на Русском Севере, в Прикаспии и на Кавказе. Собрали богатейшие коллекции региональных природных и биологических ресурсов. Кавказский поход моего казанского визави Иоганна Гюльденштедта был составной частью этой эпопеи. Я был несказанно рад его видеть среди собравшихся — уже в мантии академика, а не профессора. Впрочем, все участники Академических экспедиций заслуживали серьезной награды лично от меня, о чем я не преминул сообщить собравшимся. Вставить шпильку Палласу за непозволительные шалости всегда успею. (1)

Второе направление сводилось не к большой группе ученых, а к одному лицу, к почтенному Леонарду Эйлеру — подлинной глыбище российской науки. Мне не хотелось его хоть чем-то унизить в присутствии коллег. А посему я свернул обмен мнениями и, наплевав на приличия, подхватил старика под руку и утащил в свой кабинет. И там припер его к стенке неопровержимыми фактами. Например, тем, что вице-президент Академии годами не посещал ее заседания, и не потому, что ленился, а потому, что там сложилась невыносимая атмосфера.

Старик пустил слезу:

— Ну, что вы хотите, государь? — всхлипывал он. — Этот Орлов, он же довел Академию до полнейшей анархии. Он уволил большинство художников, продал за бесценок многие книги, отказал во вступлении в наши ряды выдающимся французским ученым, а принял лишь Дидро и Гримма. Последний за семь лет ни разу не выступил с публичным докладом. Академия в долгах. Здание в отвратительном состоянии. Химическую лабораторию разграбили. Вы правы, ваше величество, я перестал туда ездить на заседания.

Увы, Америки мне великий ученый не открыл. Я уже все это знал, и у меня был план.

— Гатчина. Я передам Академии дворец моего сына, но оставлю его на своем коште, буду оплачивать кабинетными деньгами (2). Хорошо, что там еще не приступали к внутренней отделке. Все оборудуем в соответствии с пожеланиями ученых. Лаборатории, жилые помещения…Но и дам им план научных изысканий, которые требуется выполнить, чтобы отработать мою щедрость. И туда отправятся только те, кто действительно будет работать, а не благодушествовать за пожизненным званием академика.

Эйлер промокнул платком слезящиеся глаза и грустно усмехнулся.

— И кто же будет решать, кто достоин, а кто нет? Сборище академических болтунов? Или очередной временщик?

— Вы будете решать. Лично! Только вам доверяю. Екатерине была нужна не Академия, а выставка. Перед друзьями-просветителями хвалиться. Мне же нужны открытия! И те, кто их сможет внедрить или показать пути, как это можно сделать.

Эйлер долго сопротивлялся, не желая взваливать на плечи такой груз, становиться объектом черной зависти и интриг, шельмования перед европейским научным сообществом коллегами. Наконец, он сдался, выговорив себе двух помощников в рангах вице-президента и ученого секретаря по своему выбору, и был настолько любезен, что осведомился, не может ли он оказать мне какой-то услуги.

— Можете. Мне нужны лучшие мастера фейерверков, химик, готовый работать с взрывчатыми составами, и толковый математик, — честно изложил я свою потребность.

— Боже, и вы туда же, в игрушки? Вы! Тот, кого называют Арканумом и обладателем чистого знания⁈

— Нет, почтеннейший учитель, речь о другом. Мы будем создавать чудо-оружие.

После этой памятной встречи прошло почти три месяца. В самые сжатые сроки я получил готовый прототип и тысячу заготовок для начинки моих… ракет. Да-да, все проще паренной репы: я «создал» «Катюшу» для своей армии.