Когда она любит (ЛП). Страница 40

Он просто потеряет голову.

Козимо долго смотрит на меня, а потом кивает. — Не мое дело.

Я прохожу мимо него, понимая, что принятое решение уже не отменить.

Сегодня вечером мне придется признаться мужу.

ГЛАВА 27

РАФАЭЛЕ

Мы с Джино выходим на его террасу, и он ведет меня к прямоугольному бассейну, полному кои. Рыбы словно призраки в темной воде, они всплывают на поверхность всего на несколько секунд, прежде чем снова исчезнуть.

— Им не холодно зимой?

Джино следит взглядом за движением одной из них. — Они выносливы. Бассейн достаточно глубок, чтобы они могли плавать у дна, даже когда верхняя часть замерзает.

— Они могут жить подо льдом? — Звучит как кошмарный сон с клаустрофобией.

— Могут. — Улыбка растягивает его губы. — Впечатляет, не правда ли? Одно из моих самых ранних детских воспоминаний - как мы с мамой сидели у пруда с кои и смотрели, как они плавают. Она брала меня с собой в японский сад в Бруклине и рассказывала мне историю о кои, которые забрались на водопад. Японская легенда. Рыба, которой удалось преодолеть испытание - плыть против течения в водопаде, - превратилась в грозного дракона. Она говорила мне, что независимо от того, насколько невозможным кажется преодоление той или иной ситуации, прохождение через нее сделает меня сильнее.

Горький привкус наполняет мой рот. Я не помню, чтобы у меня были такие моменты с матерью.

Отец не любил, когда она проводила со мной много времени, поэтому большую часть моего детства мы жили отдельно. Она всегда была с девочками, а за мной ухаживал целый зверинец нянек, ни одна из которых не задерживалась надолго. Когда мне исполнилось одиннадцать, он отправил маму с девочками в дом в Хэмптоне. К тому времени я был рада, что она уехала. Это означало, что она будет в безопасности от него.

— Похоже, она была хорошей матерью.

— Так и было. Она оставила нас слишком рано

Джино сцепил руки за спиной и подошел к краю террасы.

Только толстый лист стекла и черные перила не позволяют порыву ветра сбросить нас с крыши здания. Под нами раскинулся Центральный парк - темная прореха в море бетона и небоскребов.

Джино проводит рукой по своей бороде. — Мне любопытно... Как твой отец объяснил тебе наши напряженные отношения?

— Он сказал, что это из-за того, что он убил одного из твоих дядей.

Он всегда утверждал, что это был несчастный случай, но, зная моего отца, это наверняка было ложью.

Джино выдохнул низкий смех.

— Конечно, он назвал бы тебе эту причину. Наверное, он и сам в это верил. — Он кладет руки на перила. — У моего отца было одиннадцать братьев. Он ладил примерно с половиной из них. Одного из них он задушил голыми руками из-за ссоры, связанной с машиной, которую его брат одолжил, не спросив разрешения. Другой был настолько жестоко унижен моим отцом, что повесился. Мы сложная семья. Дядя, которого застрелил ваш отец, откровенно говоря, не имел никакого значения.

Я смотрю на него. — Тогда что же произошло на самом деле?

— Как ты, я уверен, понял, находясь в моем доме, я неравнодушен к воде. Но твой отец... Он любил огонь. Знаешь ли ты, что еще до того, как он убил моего дядю Альдо, он сжег один из моих складов дотла холодной декабрьской ночью?

Огонь.

Воспоминание пронеслось во мне.

Мой отец сжигал лица тех, кого допрашивал. Он хватал их за шиворот, тащил к камину и совал их лица в пламя. Когда я был ребенком, он иногда заставлял меня смотреть. Я долгие годы подавлял это воспоминание.

Джино продолжает: — Я никогда этого не забуду. Это было в канун Рождества девяносто первого года. Ты тогда еще даже не родился, верно? Я был с семьей, и Вита приготовила пир. Я до сих пор помню ту огромную жареную индейку. Она выглядела так, будто ее взяли прямо из рекламы на канале Food Network.

Он усмехается.

— Я не мог дождаться, чтобы попробовать ее. Думаю, я съел всего один кусочек, прежде чем мне позвонили. Они кричали, что горит склад. Мне пришлось оставить ужин, чтобы пойти проверить. Вита выглядела так, будто собиралась меня убить, но на складе было товаров на двадцать миллионов долларов, а в те времена это было очень много для моей семьи. К тому времени, как я приехал туда, спасать было уже нечего. Пожар сжег все дотла.

Да, это похоже на моего отца. Он любил все разрушать.

— Я прошел через дымящиеся обломки и нашел обугленный труп. Охранника. В ту ночь у нас был только один, потому что мы думали, что никто не посмеет покуситься на Рождество? — Джино звучит недоверчиво. — Никто из нас не является добропорядочным гражданином, но для таких, как мы, семья что-то значит.

Я поджимаю губы. Мой отец был прежде всего доном. Для него семья не входила даже в первую десятку его приоритетов. Он по-своему заботился обо мне, но когда речь заходила о моей матери и сестрах... Он относился к ним как к имуществу, лишенному мыслей и чувств. Он был не из тех, кто сочувствует чужой семье. При всех своих жестких правилах и традициях он плевал на все основные ценности нашей семьи.

Он уважал только одну вещь - силу. Именно поэтому ему было противно умирать слабым человеком.

Я повернулась к Джино.

— Давай не будем держать наши семьи в этом десятилетнем противостоянии из-за того, что произошло еще до моего рождения. Позвольте мне отплатить вам за ущерб, нанесенный моим отцом.

Он поднимает плечо.

— Я ценю этот жест. Правда. И, возможно, мы сможем начать с этого. Но я не могу обещать, что этого будет достаточно, потому что в ту ночь пострадал не только мой бизнес.

Предчувствие скользнуло по моему позвоночнику.

— Ты теперь женат. Однажды ты можешь разочаровать свою жену так же, как я разочаровал свою в то Рождество, и если ты любишь ее, то, возможно, тебе будет так же трудно простить человека, который стал причиной этого разочарования. — Его взгляд покидает меня и возвращается к горизонту Манхэттена. — Тот год был тяжелым для Виты. Я много отсутствовал, постоянно работал, пытался развивать бизнес. Мы были молодоженами, и она приспосабливалась к совершенно новому для нее миру. Я оторвал ее от той жизни, которая у нее была, жизни, где она была успешной, независимой и счастливой, и все потому, что я обещал сделать ее счастливее, но в тот год я не выполнил своего обещания.

Я делаю глоток своего виски. Возможно, Джино - единственный дон в этом городе, женатый на чужачке. Я понимаю, почему он считал, что Вита стоит этих проблем. Даже сейчас, когда она постарела, она поразительно красива. Его привязанность к ней вопиюща. Он не пытается скрыть, что боготворит ее.

Как странно. Не боится ли он, что однажды кто-то использует ее против него?

— Козимо был один. Вита уже была беременна Алессио. Она провела весь вечер с нашим малышом, и оба они ждали моего возвращения, чтобы мы могли насладиться этим моментом с нашей маленькой семьей. Но я вернулся только утром и принес плохие новости. — Он вздыхает. — Одинокий охранник был кузеном Виты, Энди. Энди подвергался остракизму со стороны остальных членов семьи за то, что был наркоманом. Но Вита никогда не отказывалась от него. Она помогла ему стать чистым и даже устроила его на работу ко мне. Она пригласила его провести с нами Рождество, но он хотел работать, хотел быть занятым в ночь, когда люди из неполных семей чувствуют себя наиболее одинокими. Представьте себе, каково мне было сказать ей, что он умер.

Черт. У меня челюсть сжимается.

Интересно, знал ли мой отец о личности этого человека? Скорее всего. Он умел находить слабые места других людей.

— Вита некоторое время боролась. Мой мальчик, похоже, тоже стал вести себя по-другому по отношению ко мне, хотя он был слишком мал, чтобы понять, что произошло. Видя, как я причиняю им боль, я разбил себе сердце. — Он шумно вдыхает воздух через нос и выдыхает, покачивая головой. — Мало что меня так задевает.

Эмоции мелькают на его лице быстрой чередой. Разочарование, боль, горе...