Кузнец (ЛП). Страница 18

Она вернула ножницы для доработки, хотя и неохотно. Что-то в том, что она держала их в руках, ощущая, насколько они прекрасны, вызывало у нее жадность.

— Я надеюсь, вам понравится пользоваться ножницами так же, как мне понравилось их делать, — сказал он, вытаскивая несколько кусков дерева, чтобы она могла выбрать. — Если вам нужно изготовить что-нибудь еще, я помогу, чем смогу.

Более прекрасных слов никто никогда не говорил — по крайней мере, Эйслинн.

— Я бы не хотела навязываться…

— Для чего еще нужен кузнец? — его улыбка стала дерзкой, ямочки на щеках углубились. — Все эти рисунки в вашем блокноте очень…

Настала очередь Эйслинн покраснеть.

— Беспорядочные?

— Впечатляют, — решил он. — У вас так много идей.

Эйслинн пожала плечами, не зная, что еще делать, столкнувшись с такой похвалой.

— Просто так работает мой разум, я полагаю. Если бы я не нарисовала их и не вытащила наружу, они бы теснились у меня в голове и не оставляли места.

Когда ее объяснение было встречено молчанием, она осмелилась поднять глаза — и обнаружила, что он смотрит на нее с… она не знала с чем, но от этого ее сердце затрепетало, как птичьи крылья.

— Я об этом не думал, — медленная улыбка расплылась по его красивому лицу. — Мне это нравится. Рисунок освобождает твой разум для новых идей.

— Благословение и проклятие, — согласилась она. — Это значит, что всегда есть новая идея, которая отвлекает меня от предыдущей.

— Разум всегда в работе.

— Да, — это было совершенно верно. Он выразил словами то, что она чувствовала так, как никто раньше. Однако вместе с этим появился острый укол правды: ее разум действительно всегда был напряжен, что могло быть утомительным.

Но не прямо сейчас. Разговаривая с Хаконом Зеленым Кулаком, она поймала себя на том, что сидит на краешке стула, с нетерпением ожидая, что он скажет дальше со своим сильным акцентом.

Выбрав цельный кусок сосны, Хакон сказал:

— Позвольте мне снять несколько мерок с ваших рук, если вы не против остаться еще на минутку?

Не против ли? Ему придется вышвырнуть ее вон.

— Конечно, — сказала она, поправляя юбки, чтобы скрыть свое счастье.

Придвинув табурет, он сел перед ней с клубком бечевки. Хотя табурет был намного ниже ее кресла, его голова все еще возвышалась над ней. Ощущение его размеров было еще более острым, когда он наклонился вперед, сосредоточив внимание на разматывании длинной бечевки. Он занимал большую часть ее поля зрения, и был так близко, что она чувствовала исходящий от него жар огня, свежий аромат дерева и железа, а также более тяжелый, глубокий мужской запах. Он напомнил ей о костре, о потрескивающих оранжевых искрах и ароматных дровах в огне.

Когда он протянул ей большую зеленую руку, она, не колеблясь, протянула свою. Эйслинн прикусила губу, ощутив прикосновение его кожи к своей, когда он так нежно держал и двигал ее рукой. Он прикоснулся к ней кончиками пальцев, как будто она была нежной, драгоценной. Бечевка прошлась по ее коже, когда он обвел ее ладони вдоль и поперек, — мягкий, дразнящий шелест, за которым последовало теплое прикосновение его мозолей.

Она смотрела, загипнотизированная медленными, почти чувственными движениями его рук. Как напряглись сухожилия под его кожей, как затупленные кончики пальцев удерживали бечевку, как его ладони почти обожгли ее своим теплом, когда держали за руку.

Прошло много времени, прежде чем Эйслинн поняла, что бечевка больше не касается ее, что только его руки держат ее ладонь. Прерывисто дыша, она бросила взгляд вверх сквозь ресницы и увидела, что он смотрит на нее точно так же, из-под тяжелой тени бровей.

Какая-то дрожь… пробежала между ними. Она могла описать ее только как искрящуюся и волнующую.

Эйслинн затаила дыхание в ожидании.

Для чего, она не знала.

На этот раз ее разум был благословенно спокоен, когда она рассматривала каждую черту красивого кузнеца. Золотая искорка в правом глазу. Небольшой шрам, рассекающий пополам левую бровь. Несколько веснушек на переносице. Идеальный изгиб верхней губы, скрывающий кончики маленьких клыков.

Эйслинн приоткрыла рот — сказать, она сама не знала что, — и увидела, как его взгляд опустился к ее губам.

Судьба, что я делаю?

Отдернув руку, Эйслинн опустила взгляд в блокнот.

— Благодарю вас, миледи, — сказал он, выпрямляясь на своем табурете.

— Конечно.

Пока он вставал, между ними повисла тишина, затем Эйслинн услышала, как он роется на рабочем столе.

Она подумала, что, возможно, ей следует уйти, но нежелание удерживало ее на месте. Румянец все еще горел на щеках, и она все еще не знала, о чем думала, мечтая о нем вот так, но ничто из этого не означало, что она хотела уйти.

Слишком рано возвращаться к расписанию и мыльному кризису.

Хакон снова помог ей восстановить силы.

Его большая рука опять появилась в поле ее зрения, и, подняв глаза, она увидела, что он держит два маленьких кусочка пчелиного воска.

— Я могу отрегулировать ручки прямо сейчас, если хотите. Но будет довольно громко.

Она с любопытством взяла воск.

— Мне разогреть его?

— Да, между ладонями.

Эйслинн наблюдала, как он ловко растер пчелиный воск между пальцами, прежде чем воткнуть его в ухо. Забавляясь, она повторила процедуру за ним, сморщив нос от непривычного ощущения чего-то, забивающего ей ухо.

— Это странно! — сказала она, вероятно, слишком громко, и вздрогнула.

Он кивнул с улыбкой, хотя она не была уверена, что он действительно услышал, что она сказала.

Когда воск был на месте, Хакон приступил к своей работе.

Эйслинн откинулась на спинку стула и с благоговением наблюдала за происходящим.

Используя щипцы, Хакон погрузил рукоятку ножниц в огонь, чтобы нагреть металл.

— Как долго они должны нагреваться? — громко спросила она.

Он остался стоять лицом к кузнице, как будто не слышал ее. Эйслинн повторила свой вопрос и снова тишина.

Воск работает.

Хотя, когда он вытащил ножницы из огня, рукояти которых светились оранжевым, и начал придавать им форму, лязг металла о металл все еще резал ей уши. Воск притупил его настолько, что было терпимо, но она все равно вздрагивала при каждом ударе.

Тем не менее, было приятно наблюдать за его работой. Она всегда находила подобные вещи увлекательными. Как каждый шаг, каждая часть объединялись в единое целое? Она провела много дней, наблюдая за мастерами Дундурана, изучая, как они выполняют свою работу.

Видеть, как создается новая вещь, доставляло острые ощущения, и наблюдение за Хаконом ничем не отличалось. На самом деле, было даже лучше.

Молоток был продолжением его руки, мышцы сокращались и расслаблялись в идеальном ритме, когда другая рука поворачивала и располагала ножницы. Это было чудо синхронности, и Эйслинн наслаждалась каждым моментом.

Если она задержалась взглядом на его мускулистых руках и капельках пота, собирающихся во впадинке у его шеи, что ж, она была простой смертной. Она бросила бы вызов любому, кто не был бы поражен видом его толстой шеи и сухожилий, которые напрягались на ней во время работы.

Все закончилось слишком быстро. Справившись с ручками, он приподнял их щипцами и сделал несколько жестов другой рукой. Не уверенная, что они означают, она могла только кивнуть.

Затем ножницы отправились в бочку с водой, пар с шипением вырывался через открытые окна во двор замка.

Он дал им остыть определенное время — Эйслинн заметила, как он что-то бормочет себе под нос, — затем вытащил их и положил на рабочий стол. Когда он вынул воск из ушей, она сделала то же самое.

Мир казался слишком громким без него, в ушах звенело от всех тех мелких звуков, по которым она скучала.

— Откуда ты знаешь, как долго их разогревать? — спросила она. — Прости, что спрашиваю снова, мне просто любопытно.

Его уши снова окрасились в темно-красно-коричневый цвет.