Скрытые шрамы (ЛП). Страница 60

Подозреваю, что последнее, но мне кажется, что это слишком личное. Слишком интимно. Несмотря на то, что его указательный палец проводит по скользкому шву моей вульвы, рассказывая ему о том, как противоречиво я себя чувствовала раньше, мне кажется, что я слишком много рассказываю.

— Я просто хотела встретиться с человеком, с которым разговаривала.

Это не совсем ложь. Скорее, упущение. Кроме того, чего он ожидает? Что я скажу ему, что у меня есть к нему чувства?

Он молчит. Его палец прекращает свое деликатное проникновение, и его рука ложится на мое внутреннее бедро, а другая опускается на бок.

Меня охватывает страх.

— Перевернись.

Я сглатываю подступающий к горлу ужас и переворачиваюсь на живот. Одна из его рук задирает подол моего платья, обнажая стринги и все, что ниже талии.

— Я не терплю нечестности, — говорит он, его голос груб, как гравий.

— Мне жаль, — шепчу я, голос дрожит.

— И раз уж мы об этом заговорили, — продолжает он, прервав меня, — избавь меня от извинений. Они бессмысленны, если не являются искренними.

Гнев и смущение вспыхивают во мне от его выговора.

— Это было искренне!

Он замирает в ожидании. Его глаза впиваются в мои, и тишина заполняет воздух. Во мне вспыхивает смущение, и тишина становится оглушительной.

Он контролирует ситуацию - об этом мне нужно помнить.

Он решает, что и сколько мне давать.

Он устанавливает правила.

— Пожалуйста, мастер. Мне очень жаль. Правда.

Он встает, не обращая внимания на мои извинения. Я вижу, как он подходит к столу и достает что-то.

— Поскольку это твой первый раз, я буду вежлив и позволю тебе выбрать. Пэддл⁵ или флоггер⁶?

Все мое тело продолжает пульсировать от возбуждения. Я не могу думать, не могу рационально осознать последствия того или иного варианта, поэтому я выпаливаю первое, что приходит на ум.

— Весло.

— Мм. Я надеялся, что ты это скажешь.

Он достает длинное черное весло. Когда он подносит его, я восхищаюсь мастерством исполнения. Кажется, оно сделано из прекрасного темного дерева. Рукоятка оплетена черной кожей и золотом, а на сплющенном конце весла... вырезана буква Р.

Для Рейвэдж.

— Выберите число. От одного до десяти.

— Один, — сразу же говорю я. Это кажется самым безопасным ответом.

Одной рукой он легонько поглаживает ладонь другой, и его язык прилипает к щеке, когда он рассматривает меня. Это игриво и угрожающе одновременно. На его лице расплывается жестокая улыбка.

— Отлично. Начнем с десяти ударов. У тебя будет только один перерыв.

Ну, это не тот ответ, на который я рассчитывала, выбирая одну...

На лбу выступает холодный пот, но я понимаю, что спорить бесполезно. — Да, мастер.

Он кладет весло мне на спину, а затем наклоняется и поднимает мои ноги, располагаясь подо мной.

Моя попка лежит у него на коленях, а щеки пылают, когда его руки медленно проводят вверх и вниз по задней поверхности моих бедер.

— Мы все еще играем в нашу игру, маленькая танцовщица. Задай мне вопрос.

Он тянется к веслу, но я не вижу, что он делает. Я чувствую себя такой открытой, такой уязвимой.

Я задаю первый вопрос, который приходит мне в голову.

— Что это за весло?

Он проводит деревяшкой по одной ноге, и я трепещу от предвкушения.

— Она сделана на заказ. На самом деле она была вырезана из предмета мебели в замке Рейвэдж. Когда мой отец переехал за границу, Майлз пожертвовал многие свои вещи. У него была целая коллекция предметов. Эта сделана из дерева, которое сейчас запрещено. Я нашел его в прошлом году и переделал. Но ни на ком не использовал.

Я хочу спросить, почему.

Я хочу переступить черту и подвергнуть себя еще большему наказанию, но я прикусываю язык.

Он проводит пальцем по гладкому дереву другой ноги, и я хнычу, когда он слегка раздвигает мои ноги.

— Я сделал его с расчетом на тебя, Лейла. Чтобы я мог использовать его на тебе в самый первый раз. Редкий, заветный, классический, вечный. Как и ты. Я сказал себе, что буду хорошим мальчиком и подожду, но терпение - не моя сильная сторона.

Он поднимает руку, а затем опускает весло на мою левую ягодицу.

Я не могу дышать. Я... это... слишком сильно. Это новый вид боли для меня - сначала острая, а потом переходящая в глубокую до костей. Мне становится хуже, прежде чем становится лучше, и все, что я могу сделать, - это затаить боль в себе. Она распространяется наружу, и я не могу от нее оторваться, пока не начинаю корчиться, пытаясь от него отстраниться.

— Назови мне цвет, Лейла.

— Зеленый.

Мой голос дрожит, но звучит решительно.

— Если в какой-то момент ситуация изменится, я хочу, чтобы ты мне об этом сказала. Я буду продолжать проверять тебя, и я ожидаю полной честности, а не только того, что, по твоему мнению, я хочу услышать. Это понятно?

— Да, мастер,— прохрипела я.

— Хорошо. Теперь моя очередь задать вопрос. Когда ты поняла, что Starboy - это я?

— Когда ты вошел раньше, — честно отвечаю я.

— До того, как я тебя загипнотизировал? — спрашивает он, его голос дрожит. Хотелось бы мне видеть его выражение лица - хотелось бы вникнуть в его многослойные эмоции.

— Да, мастер.

— Но у тебя не было никаких сомнений по поводу того, что я Starboy? — спрашивает он.

— Это твой третий вопрос, — пробурчала я. — Но нет. Удивительно, что мне потребовалось столько времени, чтобы понять это.

Удар.

— О, б...

Удар.

Двойные удары усиливают боль так, что у меня слезятся глаза. Жар от удара нарастает постепенно, но два подряд удваивают ощущения, и у меня перехватывает дыхание.

Я не могу сказать, что ненавижу это, - я уже говорила ему, что мне приходилось переживать и худшие вещи.

— Скажи это, — приказывает он.

— Что сказать, мастер?

— Скажи «блять». Ты даже не представляешь, как долго я ждал, чтобы услышать от тебя самые грязные слова, которые только можно себе представить.

Я сглатываю, когда одна из его рук успокаивает жжение на коже моей правой ягодице. Не то чтобы я возражала против ругательств. Однажды летом у меня был очень строгий учитель балета, который заставлял нас делать двести подъемов на икрах, если мы матерились. Предполагалось, что это научит нас приличиям, но это просто напугало меня, чтобы я никогда не использовала плохое слово. После этого оно всегда казалось мне чужим на языке. У меня постоянно возникают грязные мысли, я постоянно думаю о плохих словах, но когда они слетают с моих губ, я чувствую себя самозванкой.

Никто не ожидает, что чопорная и правильная балерина будет материться, а я так долго позволяла этому образу брать верх над всем. Я прятала свои дрянные книги и темные желания. Я скрывала их от всех, кого знала, - то, что должна была знать только я. У меня было много мыслей, много чувств, эмоций и моментов, когда мне хотелось сказать кому-то, чтобы он отвалил.

До недавнего времени мне и в голову не приходило, что я могу бросить вызов ожиданиям и сказать все, что, черт возьми, хочу сказать.

— Блять, — шепчу я.

Удар.

Все мое тело напрягается. С каждым новым ударом боль и удовольствие сливаются воедино, и острота притупляется, превращаясь в глубокую, пульсирующую боль в такт моему бешеному пульсу.

— Громче.

— Блять, — говорю я, мой голос срывается от раздражения.

— Цвет?

— Зеленый, — вырывается у меня.

Удар.

Из моих глаз начинают вытекать настоящие слезы. Мое тело впитывает каждый удар, и боль вскоре превращается в странное, извращенное удовольствие. Жар от весла становится все глубже, проникая в мои кости и делая пространство между ногами скользким от возбуждения.

Странно. Сначала было очень больно, но грызущее ощущение моего набухшего клитора и прикосновение его мозолистых пальцев к задней поверхности моих бедер перекрывает боль.

Усиливает боль.