Нэпман 10. Финал (СИ). Страница 34

Сопкин присвистнул:

— Потрясающе. И сколько таких систем будет в нашем распоряжении?

— Две установки. Достаточно для демонстрации силы и решения тактических задач. Особенно важен будет психологический эффект. Японцы никогда не сталкивались с подобным оружием.

Сопкин задумчиво потер подбородок:

— Понимаю. Внезапность, шок, паника… — Он снова склонился над картой. — Предлагаю следующую тактику: танковый кулак наносит основной удар здесь, — его палец указал на центр японской обороны, — а эти «Катюши» поддерживают с фланга, выбивая их артиллерийские позиции и резервы.

Я кивнул:

— Добавьте к этому китайскую пехоту, которая создаст видимость масштабного наступления местных сил, — я поднял на него внимательный взгляд: — Насколько надежны наши китайские товарищи? Слышал, там каждый командир тянет одеяло на себя.

— На нас будет работать Хэ Лун, один из лучших командиров китайских коммунистов, — ответил Сопкин. — Мы налаживаем контакт через Коминтерн. Кроме того, местные крестьяне ненавидят японцев, поддержка населения обеспечена.

Он выпрямился и подошел к пологу палатки. Откинулся, выглянул наружу.

— Так мало времени на подготовку, — произнес он, не оборачиваясь. — Сжатые сроки, но выполнимо. Танки уже доставлены железной дорогой в приграничную зону, замаскированы под сельскохозяйственную технику. Личный состав проходит специальную подготовку.

Он повернулся ко мне, в его глазах читалась решимость:

— Вы уже знакомы с капитаном Окуневым?

— Только по документам, — ответил я. — Талантливый танкист, по отзывам.

— Не просто талантливый, а гениальный, — Сопкин улыбнулся. — Я лично отобрал его для командования танковым батальоном. Этот человек чувствует бронемашину, как продолжение собственного тела. В учебном бою на полигоне умудрился подбить три мишени из движения, на полном ходу.

Он вернулся к столу и склонился над картой:

— Предлагаю решить вопрос с маршрутом движения. Вот смотрите, — его палец обвел излучину реки, — если двигаться ночью через этот участок, можно срезать почти двадцать километров и выйти прямо к флангу японских позиций.

Следующий час мы с Сопкиным провели, склонившись над картами, обсуждая маршруты движения, порядок переброски техники, расположение засад и секретов. С каждой минутой во мне крепла уверенность, что выбор командира для операции сделан правильно.

Сопкин мыслил нестандартно. Предложенная им тактика включала ночной марш-бросок через считавшийся непроходимым заболоченный участок, внезапный удар с тыла в предрассветных сумерках, когда видимость ограничена, и использование дымовых завес для скрытия маневра танков.

— Особенно важен момент внезапности, — подчеркнул Сопкин, — японцы не ожидают удара с севера. Их разведка сосредоточена на юго-восточном направлении, где они готовят свою провокацию.

Снаружи постепенно темнело. Дальневосточные сумерки наступали быстро, как будто торопя нас с подготовкой.

— Предлагаю завтра с утра выехать на танковый полигон, — произнес Сопкин, сворачивая карты. — Познакомлю вас с Окуневым и покажу, на что способны ваши Т-30.

— Согласен, — кивнул я, поднимаясь. — Чем раньше мы наладим взаимодействие между всеми частями операции, тем лучше.

Когда я уже стоял у выхода, Сопкин окликнул меня:

— Товарищ Краснов, позвольте вопрос, не для протокола.

Я обернулся:

— Слушаю.

— Эта операция… она ведь гораздо важнее, чем просто захват нефтяного месторождения, верно? — в глазах Сопкина читалось понимание. — Это поворотный момент.

Я внимательно посмотрел на него. Этот человек явно понимал больше, чем говорил.

— Вы правы, товарищ Сопкин. Мы меняем ход истории. И если все пройдет успешно, японский милитаризм получит такой удар, что надолго приостановит свою экспансию.

Сопкин молча кивнул. В его взгляде я увидел то особое выражение, которое появляется у людей, осознающих свою причастность к великим событиям.

— До завтра, товарищ Краснов. В шесть утра подъем, проверим технику.

Покидая шатер командующего, я глубоко вдохнул свежий вечерний воздух, напоенный запахом реки и хвойных лесов. Отправившись в свою палатку, я тут же провалился в сон.

Предрассветные сумерки окутывали полигон зыбкой пеленой, пряча в полумраке силуэты техники. Воздух наполнен запахами солярки, мокрой земли и сосновой смолы.

Даже несмотря на ранний час, полигон жил своей жизнью. Вдалеке слышались приглушенные команды, лязг гусениц, рокот моторов.

— Здесь экипажи осваивают новую технику, — Сопкин указал на дальний участок полигона, где в предрассветной дымке угадывались приземистые силуэты танков. — Т-30 принципиально новая машина для наших танкистов. Освоить ее за короткий срок задача не из легких.

Мы подошли ближе, и я смог разглядеть эти стальные боевые машины во всей красе. Приземистые, с наклонной броней и характерным силуэтом, они напоминали хищников, готовых к прыжку. Вроде хорошую машину мы разработали.

На башнях ни опознавательных знаков, ни номеров, ни каких-либо надписей. Только грунтовка защитного цвета, поверх которой местами нанесены маскировочные пятна.

— Дизельный двигатель мощностью в пятьсот лошадиных сил, — продолжал Сопкин, обходя вокруг ближайшего танка. — Семидесятишестимиллиметровая пушка с начальной скоростью снаряда шестьсот двадцать метров в секунду. Броня на лобовых деталях до сорока пяти миллиметров, установленная под углом. — Он ласково похлопал по броне. — Ни один японский снаряд ее не пробьет. Славная игрушка.

— А экипажи освоили новую технику? — поинтересовался я, рассматривая танк.

— Окунев тренирует их круглосуточно, — ответил Сопкин. — Кстати, вот и он сам.

К нам направлялся невысокий коренастый человек в промасленном комбинезоне. Его движения отличались какой-то особой стремительностью и точностью, ни одного лишнего жеста. Обветренное лицо с резкими чертами, высокий лоб, внимательные глаза, оценивающий взгляд, который мгновенно схватывает все детали, таким предстал передо мной капитан Окунев.

— Товарищ Краснов! — козырнул он, подойдя. — Рад встрече. Наслышан о вашей операции в Маньчжурии. А теперь еще и этот совместный проект…

Его рукопожатие оказалось крепким, как тиски. Мозоли на ладони говорили о том, что капитан не чурается тяжелой работы.

— Говорят, наши новые танки произвели на вас впечатление? — спросил я. — Насколько готовы экипажи?

Окунев бросил взгляд на машины:

— Готовность восемьдесят процентов. Механики-водители уже чувствуют машину, наводчики осваивают новую систему прицеливания. Проблема в том, что мало практики стрельбы. Боеприпасы экономим.

— Этот вопрос решен, — вмешался Сопкин. — Утром пришла телеграмма из Москвы. Дополнительный боекомплект для учебных стрельб доставят сегодня к вечеру.

— Отлично! — оживился Окунев. — Тогда завтра проведем полноценное выступление. Покажем товарищу Краснову, на что способны наши стальные хищники.

Танкист подвел нас к ближайшей машине. Люк механика-водителя был открыт, и оттуда выглядывал молодой красноармеец с закопченным лицом и масляными разводами на щеках.

— Младший сержант Полозов, механик-водитель танка номер один-семь, — представил его Окунев. — Лучший в батальоне. Что угодно провернет на этой машине. Полозов, покажи, как ты можешь развернуть Т-30 на месте.

Младший сержант кивнул и нырнул обратно в люк. Через несколько секунд двигатель ожил с характерным низким рыком. В отличие от бензиновых моторов, дизель не ревел, а басовито рокотал, словно большой зверь.

Тридцатитонная машина на удивление легко тронулась с места и начала разворачиваться практически на месте, задействуя бортовые фрикционы. Танк, казавшийся таким неповоротливым, неожиданно продемонстрировал удивительную маневренность для своих габаритов.

— Впечатляет! — признал я, когда рокот двигателя стих. — А что с точностью стрельбы?

— Недавно провели тренировку, — ответил Окунев. — Три попадания из трех выстрелов на дистанции тысяча двести метров, с короткой остановки. Думаю, мы сможем вести огонь даже с хода, если придется.