Седьмой царевич 2 (СИ). Страница 24

— Тринадцатая, ко мне, — без особой надежды позвал я, и неожиданно одна из макак замерла, повернувшись, а затем несмело, переваливаясь, подошла к сетке. Ещё большей неожиданностью можно считать то, что я сумел различить её среди десятков других. — Ну здравствуй, воровка. Отдыхай. Теперь понятно, что мы по адресу.

— Офигеть! И правда, с отметинами, — проговорил Саня. — И что теперь?

— Пойдём искать профессора, зададим ему пару вежливых вопросов, — ответил я, поправляя автомат, — с тяжёлыми аргументами.

Глава 11

На старом обшарпанном здании не было ни одной надписи, но, к моему огромному удивлению, нашёлся охранник, смотрящий на крохотном чёрно-белом телевизоре футбол. Не заметить нас было невозможно, так что, когда скрипнув открылась дверь, он с удивлением повернулся в нашу сторону и уставился на меня. Я же достал из позаимствованного пиджака милиционера удостоверение и помахал им.

— Добрый ночер. Мы ищем профессора Филимона Ченжерштейна, — сказал я, не позволяя ему сориентироваться. — Ничего страшного, просто хотим задать ему пару вопросов. Где его можно найти?

— А… вечер. Чего вы так поздно? Скоро спать уже всем. Да и половины нету, разъехались по домам, — неуверенно проговорил охранник, не спеша впускать нас через турникет. — Завтра приходите.

— Завтра может быть уже поздно. Слушайте, по секрету большому. Только никому, ни-ни. Договорились? — заговорщицки подмигнул я.

— Конечно! Могила! — тут же ответил охранник.

— Один из пациентов профессора совсем с катушек слетел, бегал голым по Навагинской, орал, что завтра зарежет доктора. А потом в лес сбежал. Как бы он до него не добрался раньше нас.

— Да не может быть! Они же все у него спокойные, — ошарашенно проговорил мужчина и отшатнулся. — Ну, теперь-то точно.

— Кто его знает, может, сеанс пропустил, может, ещё что, — пожав плечами, ответил я. — Ну так, где его искать? Он сейчас в здании? Или вы его от психа защищать будете сами?

— Да я как-то?.. Заходите, провожу, — смутившись, сказал охранник и открыл турникет. — Может, он в комнате своей.

— А лаборатории в этом же здании? — уточнил я. — Или тут только общежитие?

— Да всё вместе, как сокращать и ужимать начали так… а где он, ассистентка его должна знать, Мариночка, — ответил охранник, ведя нас по тёмному коридору. Облупившаяся краска на стенах, из лампочек горит лишь каждая вторая, и те тускло. В целом чистенько, но бедно, и видно, что денег на ремонт не выделяли очень давно.

— А она, значит, по вечерам тут?

— Где ей ещё быть. Денег снимать даже комнату в Адлере нет. Тут люди науки живут, — ответил с грустной улыбкой охранник. — Я и сам на первом в угловой, с другого конца коридора. Тут хоть тепло. Марина! Тут к Филимону Иосифовичу пришли.

С этими словами он постучал в простую деревянную дверь и нажал на ручку. Сзади раздался удивлённый свист, и я полностью поддерживал Саню. На фоне общей нищеты института и безденежья небольшая комната выглядела настоящей сокровищницей. Только персональных компьютеров — три! А ещё куча другого оборудования, цены которого я не знал. И при всём этом — стоящая прямо здесь раскладушка, со свёрнутым в рулон бельём. Заклеенные газетами окна.

— В чём дело⁈ — устало спросила молодая женщина, с фиолетовыми мешками под глазами. Поверх свитера и джинсов, на ней был видавший виды белый халат.

— Лейтенант Патрбов, уголовный розыск, — вновь показал я корочки. — Сегодня на имя профессора Ченжерштейна поступили угрозы, хотим убедиться в его безопасности.

— Да вы что? — распахнула девушка глаза. — У него нет врагов! Я вас заверяю! Профессор — чистейшей души человек!

— Слушайте, не надо на меня орать, — поморщился я, поправляя автомат. — Просто отведите меня к нему, и всё выяснится.

— Конечно-конечно. Он сейчас должен быть на шестом крытом питомнике, — ответила девушка, переодевая обувку с меховых валенок, на ботинки. — Не представляю, кто может желать профессору зла. Он самый святой человек из тех, которого я знаю. Учёный, с большой буквы. Если бы не он. Да что там, некоторые говорят, что стоило бы назвать институт его именем.

— Он так много сделал? — уточнил я, следуя за ассистенткой, и та уверенно закивала. — Я уже слышал про подготовку обезьян-космонавтов.

— Это при союзе было, — со вздохом отмахнулась молодая женщина. — Когда всё развалилось, институту пришлось бежать из Абхазии, от войны. Мы чуть не потеряли всех питомцев, и только чудом сумели перевезти особей. А сейчас у нас больше двух тысяч обезьян разных видов!

— Так чем профессор занимается?

— Нейроситмуляция коры головного мозга. Это настоящий прорыв! Ему прочат за это Нобелевскую! — с восхищением говорила девушка. — Обезьяны становятся умнее, послушнее, их порог обучаемости растёт. Да что там, они начали передавать язык жестов, которому их обучили, другим особям! Это фактически передача знаний!

— Не боитесь восстания обезьян? — с усмешкой спросил Саня.

— Ой, да что вы, откуда? Это фантастика, и не слишком новая. К тому же они становятся послушней, рассудительнее. — ответила ассистент. — А некоторым наиболее выдающимся мы даже присваиваем номера в топ сто.

— Это как-то применимо к людям? У меня есть знакомый, который говорил, что его брату лечение от вашего профессора очень помогло, — вспомнил я слова милиционера, валяющегося в багажнике. — У него убрали психические отклонения.

— Что вы такое говорите, в России опыты на людях строжайше запрещены! — негодующе сказала Мариночка, но по тому, как она дёрнулась, я понял, что дело тут нечисто. Похоже, она участвовала во всех делах учёного, включая не совсем законные. — Но, конечно, если бы они применялись, это могло вернуть к нормальной жизни десятки, если не сотни тысяч людей по всему миру.

— И что же можно вылечить такой стимуляцией?

— Любые заболевания, связанные с работой головной коры. Понимаете? Любые! Но до этого ещё очень и очень далеко. Увы, — покачав головой, ответила она. — Но если его исследования подтвердят, признают мировые научные журналы и сообщество, это будет настоящий прорыв!

— Похоже, вы в него не на шутку влюблены.

— Конечно! Что? В смысле, нет. Естественно, нет. Но его работы — это просто потрясающе! — тараторила девушка, проведя нас около клеток со спящими приматами.

Мы шли мимо гигантских сеток, внутри которых были обустроены тёплые жилища-пещеры, мимо открытых, уходящих в лес вольеров.

— Сколько у вас здесь обезьян, говорите?

— Две с половиной тысячи, — не без гордости заявила девушка. — И все они нуждаются в еде и уходе. Ежегодно институту и питомнику требуются миллионы долларов финансирования. Увы, таких денег ни у кого нет. Но то, что жертвователи передают через Филимона Иосифовича, — уже гигантское подспорье.

В этот момент из темноты на нас прыгнуло нечто, в последнюю секунду зарычав и оскалив клыки, которым позавидовали бы и волки. Саня в страхе отскочил, выхватив нож. Я вздрогнул, одним движением скинув автомат с плеча. И только Марина рассмеялась, а в ответ на это закричала, заухала обезьяна за стальной сеткой, тыкая в нашу сторону пальцем.

— Не бойтесь, это они так играются, показывают чужакам свою территорию, — объяснила ассистент. — Они совершенно неопасны.

— В этом я не уверен, — пробормотал я, но автомат поставил на предохранитель и повесил обратно на плечо. — И за какие заслуги ему платят деньги? Опыты?

— Увы, это так. Приходится проводить не только те, что безвредны для приматов, но и опасны. Фармацевтические компании платят неплохие деньги за испытания лекарственных препаратов, вакцин, кремов и прочего, — со вздохом ответила ассистент. — Но мы вынуждены отвлекаться от основных исследований, чтобы спасти институт.

— Выходит, всё держится именно на нём, на Ченжерштейне? — невесело спросил Саня, оглядываясь вокруг. — А если он уедет или пропадёт?

— Да не дай бог! Сплюньте и по дереву постучите! — испугалась женщина.