Анчутка (СИ). Страница 12

— Ты тогда исчез, а мы ждали тебя в том месте, где вы с Креславом договорился встретиться, потом в Переяславле искали, в Киеве были, Креслав даже в степь ходил, думал, что ты к Кыдану вернулся. Я уже не знала, что и думать, даже мысли были, что ты… — Сорока запнулась, вспоминая как оплакивала его длинными ночами. — Почему бросил нас? — выпалила упрёк.

Храбр даже немного опешил от такого заявления и, изумлённо подняв брови, уже хотел в ответ что-то возразить, но передумал в последний момент.

— Больше не брошу, — слегка тронул её перепачканный в разнотравной жиже нос. Сняв с него вязкую каплю мёда пальцем, Храбр присосался к нему и улыбнулся чётко очерченными, будто изогнутый охотничий лук, губами. — Я скоро получу свободу и не оставлю тебя впредь. Хочешь, поклянусь на крови? — шепотливо воскликнул, боясь быть услышанным со двора, и понудился достать засопожный нож, видя недоверчивый взгляд Сороки и надутые губки, ставшие за время их разлуки намного притягательнее.

Залюбовавшись ими, даже почувствовал лёгкое желание прикоснуться, ощутить их мягкость, и его указательный палец, который мгновение назад был у его рта, лёг поперёк её соблазнительных губ, но от чего-то грубо, а глаза настороженно округлились.

— Оставь свою кровь при себе, — недовольно процедила она через сомкнутые губы, не принимая такого панибратского отношения, замахала липкими руками, желая отбиться от того, и замолчала, как только осознала, что их кто-то подслушивает, да и понять это было не сложно по напряжённому выражению лица Храбра, который, заслышав за дверью чьё-то дыхание, пытался той хоть как-то на это намекнуть.

Хотя за дверью никого не оказалось, Храбра не оставляло едкое понимание того, что ему не почудилось и точно кто-то ошивался под дверями, подслушивая их. Недолго внимая ночным звукам, которыми эта ночь была весьма насыщенна, отрок скрылся вновь на сеновале, не заметив или только сделав вид, что не увидел густую тень за клетью. Тень немного постояла и колыхнувшись ушла прочь так же тихо, как и пришла. Подойдя к хоромам, тень принадлежащая рослому боярину вынырнула во двор перед красным крыльцом. Поставив корзину, в которой лежало немного снеди и повязки пропитанные целебными мазями, на лавку, край которой он недовольно двинул мыском своего сапога, плюхнулся на неё.

— И с чего я так сжалился над ней — неотёсанная, грубая, что чурка. А её речь настолько грязная, что уши будто в гное (гниль) вымазали, как её послушаешь! Ещё в добавок волочайка (гулящая) — с Храбром вид делали, что первый раз видятся, а теперь кувыркаются. Бессоромны!

— Это я ему приказал, чтоб он к ней пошёл, проведать, — донёсся голос Мира с другого края лавки, потерявшегося в темноте от нависшей над ним стены повалуши (хоромная башня, где устраивали пиры, приёмы).

— Что?! — от неожиданности Извор шарахнулся в сторону, словно конь испугавшийся своей тени, но не не показывая вида образился невозмутимостью, приукрасил то наигранным гневом, а верно и испытывая на брата небольшую толику обиды — что конокрад девицей был, не сказал, да ещё и позаботился о той в тихомолку. — И давно ты знал, что они знакомы? — Извор торкнул пальцем в сторону дальней деревянной посторойки, наконец, высмотрев в темноте своего брата.

— Мне Храбр всё рассказал. Они с Сорокой с детства были вместе, как брат с сестрой. А сразу не признались, чтоб разговоров лишних не было, они в рабстве привыкли всё скрывать от посторонних глаз. Они от Кыдана вместе бежали три лета назад, а потом потеряли друг друга под Переяславлем. Он сюда сегодня лишь пришёл, услышал про ведуна возле колодца, тоже испросить хотел, а там убийцы, ну а дальше сам знаешь.

— Не верю! Одна шайка — ведун, конокрадка и Храбр этот.

— Вот и испытаем, как в разъезд пойдём. Если все пути знает, то в миг сможет отыскать тех, кто пушнину взял.

— А если он и с ними заодно?

— А я верю ему. Он хоть и смотрит на всех словно зверь какой дикий, а в глазах добром всё равно пробивает. От того с ним пойду. Чувствую, что не предаст. А ты?

— Знаешь ведь, что тебя одного не пущу — чего спрашиваешь?

— Не переживай ты так — отец в тайне уже сотню собрал, чтоб в случае чего, помощь оказали — Военег поведёт. О этом из нашего разъезда только мы знать будем, да сотский Олексич с Щукой — лучником, он глазастый — сигнальные костры хорошо видит, и ответы тем будет ладить.

— Подозрительно всё это…

— Ты до сих пор думаешь, что это дело рук… кого-то из дружинников?

— Половцы на летнем закате (юго-запад) промышляют, здесь давно не показывались, благодаря ведуну этому, — ехидно заметил. — Да и вежей на несколько дней пути нет, — Извор глубоко задумался. — А даже если и половцы, то верно кого здесь в пособниках имеют. Они сюда давно не захаживали лишь от того, что обозы в Переяславль не отправляли. За полгода первый собрали. А до этого тоже не каждый брали, а лишь некоторые, что побогаче…

Тяжёлые мысли не оставляли его даже, когда вошёл на отчий двор. Не дружинников Извор винил в набеге на делянки, а кое-кого другого…

Короткие и чёткие звуки мечного рассекания воздуха были слышны ещё за частоколом. Спешившись Извор, не обращая внимания на отца, который рубился со своей тенью, направился к высокому крыльцу.

— Возьми свой меч, — настойчиво прозвучало за спиной.

Извор остановился лишь на долю времени и, не оказав сыновьего почтения, сделал шаг дальше, ступив на нижнюю ступень лестницы красного крыльца, но понимая, что от разговора не уйти, обернулся.

— Это ты… — надавил голосом Извор.

Военег, мотнув короткой косой на подбородке, указал на бедро сына. Его взгляд, под лунным светом обильно льющимся с ночного неба, был как всегда властным и надменным.

— Если ты что имеешь ко мне, скажи это в бою, — слова сказанные Военегом, были твёрже, чем когда-либо.

— Ты…

Военег принял воинственную стойку, крепко перехватив черен (рукоять) меча двумя руками и, готовясь сделать выпад вперёд, замахнулся, что Извору не оставалось выхода, как парировать — он, с молниеностью дёрнув с пояса меч, обнажил его. Военег нападал, а Извор лишь отражал удары, испытывая перед отцом неподдельный трепет. Он испытывал его всегда.

— Я знаю, что это твои дружинники приложили свою руку к разорению заимки, — Извор пытался не показать своего страха перед отцом.

— Твои слова должны иметь основание, а не какие-то слухи!

— Я не слепой! Я что не вижу, что наши амбары ломятся от сокровищ, твоя супружница Неждана в золоте ходит, а в терему уже места нет для твоих полюбовниц — эти сенные и теремные уже весь двор заполонили, даже в каждой веси у тебя по женище (незаконная жена), да все в шелках и в золоте. Каяться ты горазд — столько епископу в казну отвешиваешь! — отразил боковой и плечом оттолкнул отца в сторону, обретя время на передышку, через силу сдерживая натиск дюжего воина.

— Сыну не пристало отца учить! — одёрнул Военег, и настигнув сына, обменявшись парочкой стремительных, прокрутившись на месте, зашёл со спины Извора и плашмя лупанул поперёк хребта. — А добра, верно, много. Так и приданное у Нежданы было большим.

— Неужто только с делянок Позвизда и кузнечной слободы Нежданы столько имеешь? — не обращая внимания на боль, принял стойку, булатным блеском глаз пронзая отца.

— Так ты не против был раньше, что же сейчас случилось? — пошёл наступом.

— Опостылело. Тошно мне от всего этого до того, что и кусок в горло не лезет с твоего стола, — отбил боковой, подхватив голомелью (плоская часть клинка) отцовский клинок и подняв его над собой своим мечом, и очертив круг, прижал к земле.

— На то боги верно дали своё согласие, — Военег плечом оттолкнул от себя сына.

— Так уж определись чей ты? То Сварогу ходишь — жертву приносишь, то в храм к епископу бегаешь — поклоны кладёшь! Ты своей выгоды нигде не упустишь! И верно грезишь вовсе здесь всем владеть? — Извор поднахрапился, обрушив меч на отца и желая всё высказать что накопилось.

— С чего взял? — не дрогнув ни единым мускулом на лице, но отметив мощь с которой нужно считаться, парировал Военег — его меч скользнул над-по головой Извора.