Анчутка (СИ). Страница 11

— У меня здесь дело одно есть, кое-что закончить надобно.

Бессильно осев на тюк соломы, Сорока уже хотела разреветься, не в силах даже сказать что-то. Слёзы подступили вот-вот хлынут. Ему дело здесь, а ей мучаться чернавкой, да ещё в добавок рассказал, что из половецкого полона бежала! Знамо дело, как с такими девицами здесь обходятся — коли волочайкой (женщина для утех) прослывёт, одной из наименьших зол будет, а то и вовсе убить могут.

В этот момент в её животе так звонко заурчало, что слышно было наверное во дворе. Невольно усмехнувшись, Храбр из плетёнки, принесённой с собой, достал кусок подового хлеба да две махотки (маленький кувшин без ручки, с широким горлом) с отваром шиповника и мёдом. Краюшка моментально пропала, едва насытив пустой желудок Сороки.

— Я завтра в ночь в разъезд пойду, вернусь не скоро, может статься то и вовсе через пяток дней, а то и через седмицу. Ты одна здесь останешься, утишься и не высовывайся, — покопошился в плетёнки, нащупав кусок пасконницы и омочив его в отваре, придвинулся к Сороке. — А если не обработать раны, могут шрамы остаться.

— Одним больше, одним меньше — разницы нет, — обиженно надув губки, отвернулась от Храбра, который самонадеянно поспешил принять съеденный Сорокой хлеб за знак примерения.

— Руку дай, — настоятельный тон звучал по-доброму нежно.

Сорока послушно протянула руку и зажмурилась, терпеливо снося пока тот осторожно, но со сноровкой, отодрал уже прилипшие к коросте мелкие пеньки соломы, оглядел багровые метки на тонких запястьях, оставленные путами, потом, смочив тряпицу в шиповником отваре, он тщательно отёр девичьи ладони от грязи, поглядывая из под густых, прямых бровей на сморщенное от боли лицо Сороки.

— Ты как дитё, — хмыкнул он, а потом добавил, понимая что та ждёт объяснений. — Мне нужно было встретиться с их наместником, а твой побег мог бы только всё испортить. Прости, но я не думал, что это могло так далеко зайти, — искал прощения, увещевато заглядывая в её лицо. — Помоги мне ещё совсем немного.

— Чем это? — недовольно буркнула и тут же попыталась принять ладонь к себе, ощутив щиплость.

— Лишь не делай ничего, что может вызвать подозрения, — не дал ей выдернуть рук, крепко но нежно те захватив. — А потом я заберу тебя с собой.

— Ты пропал на три лета, и думаешь, так легко получить от меня прощения?! — последнее слово она почти проскулила — толстая заноза не сразу далась Храбру.

Он озабоченно исказил лицо, вовсе не желая причинять Сороке боль, и принялся с ней на пару часто обдувать сбитую ладонь. Затем взял пальцем мёд из плошки и, трепетно водя им по содранной коже, обдувал раны тонкими струями воздуха из своих трубочкой сложенных губ.

— Зачем искал его? — девица оглядела свои руки, но всё же украдкой, мимо них, смотрела на склонённого над ними отрока, по которому до жути скучала, и вроде как простила, но всё равно сделала обиженный вид, когда тот резко обратил свой взор на неё. Тут же сделала отрешённое выражение лица, и как ни в чём не бывало провела языком возле ранки.

Храбр вместо ответа, цепко схватившись за тонкие щиколотки, дёрнул за них, что девица даже не успела что-либо предпринять, и сел на её стопы, крепко зажав её голени своими бёдрами. Задрал порточины (штанины) вверх, оголив ноги до колен. Сорока пыхнула и по своему обыкновению хотела что-то выпалить, но Храбр опередил, засунув той в рот кусочек пчелиных сот, который выудил из плошки:

— Только не ешь весь сразу, — хмыкнул, видя изумлённое выражение лица девицы, и склонился над её содранными коленями, — оставь на утро, ворша (медведь) — отваром раны сама промоешь и мёдом потом смажешь — мне уйти нужно.

Мёд был вкусным настолько, что Сорока аж зажмурилась от удовольствия и, наверное даже бы заурчала как кошка, но обида никак не отпускала. Обработав раны на коленях, Храбр без стеснения принялся стягивать с той перепачканную рубаху.

— Эй, — вспыхнула, отстраняясь в сторону, скованная в движениях вся вымазанная мёдом, локтями прижимая свою ветхую одёжу к бокам.

— Мы с тобой столько раз вместе в реке купались — чего я там не видел?! — одёрнул ту Храбр, подтягивая рубаху кверху.

— То по малолетству было и то давно, — с возмущением выплеснула тому в лицо, мелким бисером окропив его капельками мёда.

Храбр застыл, верно осознавая, что действительно, за время пока не виделись, Сорока стала больше походить на женщину, чем на мальца— раздалась в бёдрах, грудь налилась, плечи и колени, которые он уже хорошо разглядел, перестали быть такими острыми.

— Я осторожно, — заглянул за шиворот и просунул руку под её рубаху, нежно промакивая пасконкой сукровицу с оторванных ран.

— Зачем…

— Меньше знаешь, лучше спишь, — оборвал девицу на полуслове и потянулся за мёдом.

Взяв плошку правой рукой, он немного хрипло крякнул, и не удержав выронил её, когда тонкие пальцы Сороки дёрнули за рукав. Мёд густой жижей растёкся, обволакивая собой каждую былиночку. Сожалительно поглядывая на утекающий под соломенную подстилку вязкую жижу, ещё ощущая её терпкую сладость на своих губах, Сорока перевела подозрительный взгляд на руку Храбра.

— Это ты хотел их убить? — она пристально изучала синюшность на мужском запястье, а потом встрепенулась. — Ты же ранен?!

Забыв о своей боли, девица с беспокойством накинулась на того и, заелозив липкими руками, нащупала на его талии узел на тонком пояске, сама наверное забыв, что малец уже возрос, достигнув мужской зрелости. Храбр извивался, кряхтел, не даваясь сумасбродной девице. Лишь от неожиданой напористости Сороки, давясь от смеха, он повалился навзничь, пытаясь схватить её руки, сам весь вымазавшись в меду.

— И с чего ты взяла, что я хотел убить этого наместничьего сынка? — задержал её, откровенно любуясь застывшей над ним девицей. Этот лик вовсе не изменился — он как и прежде волновал, только теперь намного сильнее, взбудоражив глубины не только сознания, но и естества.

— На убийце был шелом похожий на твой. Я сначала не хотела верить, что это мог быть ты, когда увидела в степи… Этот Извор триклятый ударил тебя в бок, — несвязно та выдала всё сразу.

Слегка ухмыльнувшись, Храбр расслабил хват на запястьях Сороки и позволил ей чуть ли ни с головой залезть к себе под рубаху. Она принялась ощупывать его твердый живот и с удивлением заключила, выглядывая из под неё:

— Ты не ранен?! — больше походило на вопрос.

— Ранен?! Ещё не родился тот человек, который сможет обогнать мой меч.

— Но…тогда это не ты был возле реки? — Сорока препиналась. — Но твоя рука? Я сама бросила гасило, чтоб остановить булаву.

— И попала?

— Попала! — возмутилась та, уловив недоверчивость в его голосе. — Ты бы видел, как его конь сигал, когда потерял своего всадника! — похвалялась Сорока, своим поведением явно забавляя Храбра.

— Я немного повредил её два дня назад — заарканил дикую козу, а она дёрнула, — уняв свой тихий смех, тот решил всё объяснить, а потом вздохнул, жалея пролитый мёд. — Ты не представляешь чего мне стоило мёда выпросить у этой скряги, стряпчего — я его выменил на зайцев. Мёда уже нет, а долг остался — в лес пойду, как только с тобой закончу.

— Неравный обмен, — сожалительно отметила Сорока, облизывая с губ остатки сладости.

Храбр оживлённо подтянулся к Сороке и почти в плотную приблизился к её лицу, озорно заглядывая в него:

— Ты говоришь, тот половец ранен? — та угукнула в ответ и часто заморгала. — Вот так-так…и ты бы позволила мне погибнуть? Вот так бросила меня в степи одного? — ёрничал тот.

— Дядька видел, как половцы ушли в степь, живые все, — винилась Сорока, пряча своё сожаление за наглыми отговорками. — Он сказал, что знаки оставил в лесу, по которым ты смог бы нас найти, если это действительно был ты, — желала обелиться. — И мне никогда не нравилось то, чем ты промышляляешь…

— Я лишь живу так, как меня научили, — грубо отсёк. — И знаешь ведь, что не по своей воле, — вроде как оправдался.