Великий диктатор. Книга третья (СИ). Страница 21

— Ты не ремни забыл, ты голову свою забыл! — и я показательно постучал себя по голове. — Тебе, что, трудно было снять страховочную систему с «Чайки»?

— Ой! — вылупился на меня этот придурок. — И точно, голову забыл.

— Вот-вот. Ветер дунет на высоте, самолёт кувыркнётся, а пилот с пассажиром не пристёгнуты! И что будет? Будешь махать руками, чтобы научиться летать как птица, после того как выпадешь из гондолы?

— Всё-всё-всё! Я понял! Я виноват! Исправлюсь, — зачастил наш единственный пилот.

— Ну раз понял, то пошли на выставку. И инструменты не забудь. Безголовый.

— Ты не хуже своего деда научился ворчать, — не остался и Том в долгу.

Почти час провозились, снимая ремни безопасности и систему их креплений. Как только начали работать, примчалась охрана выставки, но, узнав Тома, оставила нас в покое. Пока возились, обсудили будущее авиационного завода.

— Ты пойми! — эмоционально вещал молодой инженер. — Я хочу летать на самолётах! Максимум, могу поучаствовать в проектировании или в создании двигателя. Я не хочу становиться директором завода.

— А на чём ты летать будешь? Если их не построить? Нам надо нашу мастерскую в полноценный завод превращать. Сам же говорил, что есть предварительные заказы. И кто их строить будет? Я? Или, может, твой отец?

— Ну. Папа не прочь вложиться в это дело. Когда я уезжал сюда, он говорил на эту тему с твоим дедом. Так что тебе проще спросить у него. Но ты прав, нужно искать инженеров.

— А ты будешь просто летать? Ты не забыл, что у тебя ещё не истёк пятилетний контракт, заключённый при приёме тебя на автомобильный завод?

Далее, минут пять, мы работали молча под недовольное пыхтение Рунеберга.

— Но есть вариант, — прервал затянувшиеся молчание я. — Как использовать твои оставшиеся три года с пользой для тебя и корпорации. — И не дождавшись ответа от явно обидевшегося инженера, продолжил. — Создадим при заводе школу пилотов. А тебя назначим главным пилотом и инструктором.

— Это как? Это зачем? — удивился Том Рунеберг.

— Совместим приятное с полезным. Ведь сейчас, по сути, в Финляндии всего один пилот — это ты. Какой смысл строить самолёты, если на них никто не умеет летать. Вот ты и обучишь новых. Сначала заводских пилотов для испытаний построенных самолётов, а затем — всех желающих, за оплату. Станешь отцом-основателем всего имперского пилотажа. Превзойдёшь по знаменитости своего великого дедушку.

— Творчество которого похерил один малолетний финн, находящийся напротив меня, — пробурчал Том.

— Но ведь ему всё равно стоит памятник на Эспланаде.

— И тебе там памятник стоит.

— Осталось только твой ещё установить, — усмехнулся я. — И будет двое Рунебергов против одного маленького Хухты.

— Вот только у маленького Хухты пулемёт есть, — вернул мне усмешку инженер. — Но твоя идея с лётной школой меня заинтересовала. Можешь считать, что я согласен.

— Тогда начинай проектировать двухместную гондолу с двойным управлением.

— Не понял. Зачем?

— А как ты собрался обучать новых пилотов? Вот. Смотри, — и я, достав блокнот, нарисовал ему двухместную кабину. — Инструктор сидит сзади обучаемого и должен иметь возможность перехватить управление в случае его ошибочных действий. Для этого и двойные системы управления.

— Ага, — сразу понял Том. — Для этого инструктор и сзади, чтобы отрезав и заблокировав управление, у него осталась возможность управлять аппаратом самому. Только надо придумать — как блокировать?

— Точно! Ну как, берёшься?

— Берусь, берусь. А чему надо-то обучать пилотов?

— А всему, что сам знаешь. Взлёт, посадка, повороты, ориентирование, знание двигателя. Обучишь несколько человек, а затем они будут обучать. Может, даже книжку напишешь про подготовку пилотов.

— Книжку? Я? Ну ты загнул! Кстати! Насчёт двигателя. Пойдём, покажу тебе один занятный двигатель здесь на выставке. Даже хотел его купить, но его разработчики хотят две тысячи франков.

Так, с руками занятыми ремнями и инструментами, Том Рунеберг и потащил меня куда-то вглубь выставки. Причем, в самую настоящую глубь. Шли мы туда минут десять, не меньше.

— Вот! Смотри какой! «Гном Омега»!

— Мать моя женщина, — невольно вырвалось у меня на русском, когда рассмотрел стоящий на подставке самый настоящий семицилиндровый ротативный двигатель.

— Я сам удивился, когда это увидел, — Рунеберг указал глазами на двигатель. — Но скажи, ведь перспективно. И охлаждение отличное. Может ты убедишь своего деда приобрести этот экземпляр.

— Просто один экземпляр, без патента? И что это нам даст?

— Ну, посмотрим как устроен и что-то подобное сделаем, -замялся мой пилот.

— Le pavillon est fermé aujourd’hui, — сказал подошедший мужчина, явно заметивший наш интерес к двигателю.

— Говорит, что они сегодня не работают, — перевёл мне Том.

— Скажи ему, что мы просто посмотрим и может купим этот двигатель.

Мужик, выслушав перевод, доброжелательно с улыбкой кивнул и отошёл в сторону, а я продолжил рассматривать эту звезду. «Касторовый монстр» — так вроде прозывали эти двигатели пилоты первой мировой в моё время — из-за того, что он тратил на смазку до десяти литров касторового масла в час. Но самое главное, что это масло, сгоревшее и не очень, набегающим потоком воздуха часто попадало в кабину и пилотам приходилась им дышать. А касторка — это довольно сильное слабительное.

Но купить придётся. На примере этого «монстра» легче будет объяснить моим инженерам концепцию X-образного двигателя. Лишь бы затем они до «дельты» не додумались…

— Хорошо, купи, — согласился я с Рунебергом и, покопавшись в бумажнике, предварительно свалив всё, что держал в руках, на пол, протянул ему купюру в сто фунтов. — Только сдачу не забудь взять и мне отдать.

— А хватит? — удивился мой напарник, разглядывая белую английскую денежку.

— Вполне. Фунт стоит девять рублей с полтиной, а франк — сорок копеек. Вот и считай.

— Ага, триста семьдесят пять франков должно остаться, — вмиг посчитал Том. — Спасибо, Матти!

— Ну, раз здесь всё, то пошли готовить самолёт к полёту. Только учти, сам будешь с этим движком возиться.

……

Летать на самолёте в открытой гондоле мне не понравилось. Куда лучше летать, сидя дома за компьютером, на авиасимуляторе, когда всё действо можно поставить на паузу и пойти попить чая на кухню. А на настоящем аэроплане — холодно и страшно. Хорошо хоть автомобильные очки-консервы глаза защищают.

Самое главное неудобство, что почти ничего не слышно из того, что мне Том кричит, а уж мой голос он вообще не слышал. Общались в основном жестами. Мне сразу пришло на ум, что надо как-то приспособить пару телефонных аппаратов для связи. Да и зеркала заднего вида тоже лишними не будут.

Первая попытка рассеять над городом листовки закончилась неудачно. Неправильно рассчитали направление ветра, да и забрались выше, чем нужно. Но Том быстро сообразил что к чему, и вторая партия бумажной рекламы была вывалена мной точнёхонько над «Марсовым полем» и прилегающими улицами.

Во время второго полёта Том, помня мою просьбу, покрутился вокруг «Эйфелевой башни» пока я, вооружившись биноклем, пытался рассмотреть устройство светящихся ночью часов конструкции Ромейко-Гурко, установленных в прошлом году. Громадные, светящие цифры часов были видны издалека и быстро стали новой достопримечательностью города. Я же видел их светящимися всего один раз, когда в компании с дедом гулял по вечернему Парижу.

……

А вот попасть на «Эйфелеву башню» мне так и не удалось. Незадолго до Рождества, уже после открытия выставки, дед Кауко получил очередной пакет от Эдвина Бергрота и сразу засобирался домой, в княжество. Меня, естественно, оставлять на выставке он и не подумал.