Безжалостный альфа (ЛП). Страница 48

Низкий стон вырывается у меня, когда я толкаю бедра вперед, чтобы скользнуть домой, ее внутренние стенки растягиваются вокруг моего обхвата и душат мой член. Я стискиваю зубы от желания выплеснуть свою ношу прямо здесь и сейчас, мои пальцы оставляют синяки на ее икрах, когда я прижимаю их к своей груди, погружаясь глубже.

— Черт, — рычу я, замирая на мгновение, когда погружаюсь по самую рукоятку, мой таз плотно прижат к ее. — Эта гребаная киска…

Я выхожу наполовину, затем снова вхожу глубоко, бормоча свои мысли вслух сквозь стиснутые зубы.

— Черт возьми, девочка. Это чертовски приятно.

Слоан стонет, выгибая спину, хватаясь за свои сиськи и сжимая их, когда я начинаю входить в нее. Все это время я наблюдаю за ней с пристальным вниманием, в полном восторге от того, насколько она чертовски сногсшибательна.

Меня. Она выбрала меня.

Все эти годы в прошлом и снова прямо сейчас. Любой парень отдал бы левую руку, чтобы оказаться в моей позе между ее великолепных бедер, но я счастливый сукин сын, которому она досталась. Моя герцогиня. Моя гребаная королева.

Моя луна, мой волк шепчет где-то на задворках моего сознания, и это только заставляет меня вбиваться в нее сильнее, когда она кричит в экстазе.

Я раздвигаю ее ноги шире, опуская их по обе стороны от своих бедер, и наклоняюсь над ней, обнимая рукой за спину. Как будто ее тело полностью настроено на мое, она немедленно обвивает руками мою шею, и я запечатлеваю поцелуй на ее губах, поднимая ее, прижимая к себе и насаживая на свой член.

Это определенно лучшая часть разницы в размерах между нами. Слоан такая чертовски маленькая, что я могу подбрасывать ее, без особых усилий маневрируя. Она прижимается ко мне, когда я хватаю ее за бедра, направляя ее по своему члену навстречу каждому моему твердому движению.

Она облизывает мои губы, просовывая свой язык мимо них и крадя еще один грязный горячий поцелуй, пока я трахаю ее стоя. Затем я поворачиваюсь, опуская нас обоих, пока моя задница не упирается в выступ, и сажаю ее к себе на колени, чтобы она могла оседлать меня. Ее колени опускаются, упираясь в бетон по обе стороны от моих бедер, и она откидывается назад, впиваясь зубами в нижнюю губу, когда она прижимается к моему члену, гоняясь за собственным удовольствием и одновременно поднимая мое на новые высоты.

Если бы мне сказали мне сегодня утром, что сегодня днем я буду здесь, на крыше, уткнувшись носом в пизду Слоан, я бы рассмеялся им в лицо. Но теперь я понимаю, насколько это было неизбежно, даже без душераздирающего осознания того, что кто-то намеренно держал нас порознь. Слоан и я подобны двум магнитам, которым суждено столкнуться. Чем упорнее мы боремся с этим, тем сильнее сталкиваемся друг с другом.

Я прижимаю тело Слоан к своей груди, захватывая ее губы своими, пока она скачет на мне верхом, приподнимая мои бедра, чтобы встретить каждый мой толчок. Наклоняя голову, чтобы углубить наш поцелуй, я проглатываю ее стоны, затем обнимаю ее за талию, поворачиваюсь, чтобы снова уложить ее на выступ, одна моя нога все еще стоит на земле, а другое колено прижато к бетону.

Приподнимая одно из ее бедер между нами, я склоняюсь над ее гибким телом, вылизывая дорожку между ее грудями и вверх по изгибу ее шеи. Я осыпаю поцелуями ее подбородок, поднимаюсь к виску, прижимаюсь губами к ее шраму. Это может быть болезненным напоминанием о прошлом, но это часть нашей истории, часть нас. Следуя по неровной дорожке, я прокладываю поцелуями свой путь вдоль края ее шрама до самого лба, погружая свой член глубоко в нее и обводя бедра.

Ее ногти впиваются в мои бицепсы, когда пронзительный крик срывается с ее губ, трение моего таза о ее клитор подталкивает ее ближе к кульминации.

— Ты собираешься кончить прямо на мой член, герцогиня? — я тяжело дышу, прижимаясь своим лбом к ее лбу и глядя ей в глаза, пока я вгоняю свой член в нее сильнее.

— Да, — выдыхает она, впиваясь ногтями в мою кожу. — Черт, я близко.

Черт, я тоже. Мои мышцы сжимаются, яйца напрягаются, когда я вонзаюсь в ее идеальную гребаную киску, теряя себя в блаженстве пребывания внутри нее.

— Дай это мне, — прохрипел я, сильнее терзаясь о ее клитор. — Кончай для меня, детка. Прямо сейчас. Блядь…

Мои слова обрываются гортанным стоном, когда ее внутренние стенки сжимаются вокруг моего члена, толкая меня прямо к краю моей собственной кульминации. Мы оба жестко кончаем, содрогаясь, постанывая и цепляясь друг за друга изо всех сил, пока переживаем это.

Мы оба задыхаемся, когда спускаемся обратно. Я вырываюсь и скатываюсь с ее тела, безвольно падая на бетон рядом с ней, совершенно, блядь, опустошенный.

— Черт возьми, герцог, — прохрипела Слоан, все еще пытаясь отдышаться.

Она поворачивает голову, чтобы посмотреть на меня, на ее губах появляется довольная улыбка.

Я не могу не ответить тем же, вытягиваю руку вверх и кладу ее под голову, в то время как моя грудь быстро поднимается и опускается в такт дыханию.

— Лучше, чем когда-либо, — бормочу я, моя грудь болит от этого признания.

Это странно — внезапно быть с ней таким открытым после того, как я так долго возводил стены вокруг своего сердца, чтобы не подпускать ее к себе, но теперь все по-другому.

Мой желудок камнем падает при этой мысли. Потому что, если честно, я понятия не имею, что делать дальше.

26

Ужас поселяется у меня внутри, когда Мэдд въезжает на своем джипе на подъездную дорожку к «Ривертон пакхаус», переключает передачу на стоянку и глушит двигатель. За всю дорогу мы едва обменялись парой слов, каждый был погружен в свои мысли, в то время как воздух внутри машины становился все более густым от напряжения. На данный момент это практически удушающе, но теперь, когда мы здесь, пути назад нет.

Мой отец несет ответственность за то, что заблокировал наше общение друг с другом. Это единственное логичное объяснение, которое я могу придумать — он отправил меня в Денвер, потому что думал, что это убережет меня от дальнейших неприятностей, а когда мы были подростками, Мэдд Кесслер был олицетворением неприятностей. Учитывая его роль в аварии и то, как мой отец обвинил его в том, что я пострадала, можно предположить, что он сделает еще один шаг вперед и убедится, что я останусь отрезанной от Мэдда, как только доберусь до Денвера.

Мысль о том, что мой отец мог так поступить со мной, разбивает мне сердце, но не имеет смысла, чтобы это сделал кто-то другой. И после того, как мы вдвоем наладили отношения ранее сегодня, осознание того, что он, скорее всего, является виновником жестокого блокирования общения, причиняет еще большую боль.

Я чувствую тяжесть взгляда Мэдда на своем лице, но все, что я могу сделать, это оцепенело смотреть в окно на дом, в котором я выросла, одновременно тревожась и боясь выйти из его джипа и зайти внутрь.

Я никогда не была большим поклонником конфронтации. Я больше отношусь к тому типу девушек, которые улыбаются и притворяются, что-все-в-порядке, чем к тем, кто врывается с оружием наперевес. Показательный пример: мужчина, сидящий рядом со мной. Сколько раз мне следовало бежать в другом направлении, когда он набрасывался на меня с какой-нибудь бессердечной ерундой о том, что мне здесь не рады? Но вместо того, чтобы бежать, я продолжала возвращаться в волчье логово, цепляясь за воспоминания о том, какими мы были раньше, и надежду, что каким-то образом мы вернемся туда.

Мы могли бы сделать гораздо больше. Мы упустили восемь лет нашей совместной жизни — и, конечно, возможно, у нас с Мэддом в конце концов ничего бы не получилось, но это был наш выбор, а не чей-либо еще. Никто не имел права саботировать наши отношения, прекращая наш контакт.