Мастер путей. Трилогия (СИ). Страница 94

Жёстко, конечно…

Если на меня такой шквал энергии обрушился буквально за пять минут, то страшно подумать, через что прошли домашние.

Такие состояния не начинаются вдруг и не лечатся за две недели.

Они живут с этим месяцы, если не годы.

Краем глаза заметил, как за моей спиной у приоткрытой двери в комнату Златы появились две девушки примерно её возраста с влажными от слёз глазами.

Обе в аккуратных, выбеленных, выглаженных сарафанах до середины бедра.

У одной в тщетной попытке сдержать плач кривятся губки.

Девушки одеты примерно также, как и те, которых мы видели при Кате и Насте, что прикрывали Морозову Ветрану.

Это тут типа формы горничных?

Не то помощницы, не то служанки, не то ещё какие сенные девки.

— Молодой господин…! — буквально одними губами прошептала одна из них. — Простите, что молодая госпожа вам докучает…! Прошу, не гневайтесь на неё… Она не ведает, что творит…!

Я украдкой наклонился к девушке и прошептал так тихо, как мог:

— Пока Алина занята, мне удаётся отвлекать Злату на себя. Сейчас она занята мной, поэтому попрошу кого-нибудь из вас быть поблизости. Мне может понадобиться ваша помощь. Я впервые в этом доме и не знаю, где тут что и как.

И выпрямился как ни в чём ни бывало.

Девушка дрожащей рукой и с кривящимися губами осенила меня крёстным знамением.

— Храни вас Господь, молодой господин…

Вместе с тем радио продолжало работу на полную катушку и перерыва на обед не предвиделось.

Злата докопалась до давно неиспользуемых запасов бижутерии и россыпью развалила её на комоде, успев показать сама себе и, видимо, посчитав, что я тоже успел проникнуться обилием брошей, колье, колец, диадем и подвесок.

Если бы я ещё хоть сколько-нибудь разбирался в ювелирном.

Я ж нержавеющую сталь от радированного золота не отличу!

— Ой, а платьишки! — воскликнула Злата, на которую внезапно снизошло озарение. — Мне ж ещё и платьишки шили!

Девушка одним прыжком оказалась возле высокого массивного шкафа, с трудом и не с первого раза открыв дверцу в правильном направлении.

— А ещё у меня есть шубки! — вещала она, доставая, почему-то, с вешалки платье. — Смотри, какая шубка!

И приложила однотонное атласное платье к себе, будто презентовала себя в нём.

Всё что я успел заметить — платье относительно короткое (видимо, шилось, когда Злата была ещё меньше ростом) и очень лёгкое, явно летнее.

Точно не для прохладных осенне-весенних вечеров и не для выездных зимних балов.

— А вот это…!

Предыдущее оказалось сброшено на кровать, полностью игнорируя россыпью разваленные украшения на комоде.

— А вот такое…! Ой.

Злата выхватила из шкафа вешалку с довольно опрятным ситцевым сарафаном.

Даже без примерки видно, что он оставлял открытыми плечи и руки, но довольно высоко закрывал спину и грудь.

Жёсткость в области талии давало некое подобие корсета, а общий силуэт напоминал слабовыраженные песочные часы.

— А эта мне нравится…! — слегка растерянно и даже с каким-то удивлением в голосе проронила девушка, будто бы сделала для себя открытие.

И, выронила из рук вешалку, даже не потрудившись положить платье на кровать или повесить в шкаф, бросив его прямо на пол.

С природной пластичностью и грацией, свойственной самым благородным и гибким представителям семейства кошачьих, принялась разоблачаться, буквально в одно движение выскользнув из своего сарафана.

Полностью игнорируя присутствие кого бы то ни было.

И если наличие своих служанок можно было оправдать своим положением и их должностными обязанностями, то за какие такие заслуги перед Отечеством мне был презентован этот стриптиз — осталось тайной, покрытой предвечным мраком.

Вероятно, находясь в своём безумном мирке, Злата полностью отказалась или оказалась отлучена от хоть каких бы то ни было моральных ценностей, воспитания, стеснения или стыда.

Побитый жизнью предмет гардероба чрезвычайно контрастировал по запасы прочности с новым платьем, которое если и надевали, то буквально несколько раз.

А вот то, что я увидел под сарафаном, не могло мне понравиться от слова «вообще никак».

— Это, бл9ть, что ещё такое… — вырвалось у меня неожиданно даже для самого себя.

Не говоря уже про окружающих.

От моего голоса замерли, как вкопанные, обе девушки, что ринулись помогать раздевающейся госпоже, а сама Злата завертелась на месте в поисках этого самого «бл9ть»:

— Где?

Глава 44

Мы за ценой не постоим

Московская губерния

Имение Бериславских

Худощавую комплекцию Златы ещё можно было списать на конституцию.

Алина в своей естественной красе без одежды тоже не блещет стратегическим запасом мяса: чай, не склад Росрезерва.

Но, хотя бы, Бериславская-старшая не суповой набор.

Тут же… до узницы концентрационного лагеря ещё есть запас, но он пугающе ничтожен: Злата недоедает ощутимо, и при том давно.

Отсутствие какого бы то ни было развития молочных желёз, выражавшееся в полном отсутствии груди как таковой, также объяснимо истощением, тянущимся с раннего возраста, или нарушением в развитии, затронувшим пубертатный период.

Наслоение сильного истощения, проступающих из-под кожи рёбер и тазобедренных костей, что могло уже свидетельствовать о ранних признаках анорексии — это ещё терпимо.

А вот что впалый живот Златы был обмотан неумело наложенной повязкой с застарелым кроваво-бурым пятном, грязно-кирпичный цвет которого стал переходить в пугающую черноту…

В районе сердца у меня похолодело.

— Это что такое, вас спрашиваю? — переспросил я, указывая на повязку.

Одна из служанок понуро повернулась ко мне.

— Юная госпожа поранилась… У неё случаются приступы… Начинает всё рушить… Ей упавший сервант… Ободрал…

— Я не спрашиваю, как появилась рана. Почему ею никто не занимается?

Служанки обречённо переглянулись между собой.

— Это невозможно, молодой господин, — выдохнула одна. — Юная госпожа никак не даётся перевязываться. Эту повязку еле наложили, скрутив её насильно. Истерия не проходила весь день…

Понятно.

С этих молоденьких взятки гладки.

Они не понимают, что такое санация раневой полости и эпизодический туалет раны.

Иначе бы задвинули истерики Златы подальше и таки-выполнили повторную перевязь, обновив повязку.

Надеюсь, дело не запущено настолько, что мои знания тут уже бесполезны…

— Кто-нибудь, — я включил командира. — Мне нужна комната для мытья. Тёплая или горячая вода в количестве. Мыло. Чистое полотенце и одежда для Златы.

— Молодой господин, помилуйте! — взмолилась девушка. — Юная госпожа не даётся! Вы думаете, нам в радость держать её в чёрном теле? Мы ни отмыть её не можем, ни расчесать! Про перевязь и говорить нечего! Она не дастся!

— Тебя как зовут? — тихо переспросил девушку.

Та от неожиданности захлопала глазками.

— Даша…

Я подошёл к ней вплотную, приобнял и развернул в сторону голой Златы, с лёгкостью избавившейся от старого сарафана, но не могущую сладить с новым.

— Вот что, Дашенька… Посмотри, пожалуйста, сюда…

Понимая, что с неё взять нечего и она тут мало что решает, орать на неё не стал. Лишь на правах более сведущего указал на ошибки, которые, надеюсь, не станут фатальными.

— Ты видела рану своим глазами?

— Н-н-нет… — прошептала она. — Не я перевязывала…

— Красно-бурый цвет — это свернувшаяся запёкшаяся кровь. Под ней — открытая рана, откуда кровь и вытекла. Вокруг старая грязная повязка. Вместе это идеальная среда для развития болезнетворных дряней, которые через открытую рану могут попасть в тело. Не говоря уже о том, что — девять из десяти — под неухоженной повязкой уже начал появляться гной. Загноившаяся рана способна привести к заражению крови. Скажи мне, Дашенька. Ты хочешь мучительной смерти юной госпожи в страшных конвульсиях? Желаешь увидеть юную госпожу в гробу под белой фатой? А ведь она ещё даже замуж не вышла.