Чужие степи – часть восьмая (СИ). Страница 6

Едва я заглушил мотор и откинул фонарь кабины, к нам уже подкатывали подводы и грузовик. Со стороны домов бежали люди. Не суетясь, без лишних криков, — всё было отработано. Они окружали «Юнкерс» и «Ан», образуя живые цепочки. Из темного чрева самолетов им на руки передавали ящики.

Я слез с крыла, чувствуя в ногах дрожь от долгого напряжения и промокшую от пота спину.

Задерживаться не хотелось ни минуты. Убедившись, что подручные уже откатывают «Фоккер» — в сторону ангара для осмотра, я вздохнул с облегчением. Дело сделано. Выдохся. Прямо с ног валюсь.

Забрав из кабины свой нехитрый скарб, — рюкзак средних размеров, — я закинул на плечо МП-40, и неспешно, почти вразвалку, побрел домой, чувствуя, как скрипят суставы. Без меня тут справятся. А мне бы сейчас поесть плотненько, да на боковую завалиться. Утром вылет, а время уже к вечеру, выспаться надо.

Пока шел, кивал всем встречным, уже не удивляясь, что лица вокруг в основном чужие. Почти не встречаю людей из того, первого состава. Если прикинуть, «старичков» наберется один из пятнадцати, а может, и того меньше. Цифры в голове вертелись безо всякой радости. Когда мы, оглушенные и перепуганные, оказались здесь, в безжалостной Степи, нас было порядка полутора тысяч. Но постоянные нападки со всех сторон — то мародеров, то тварей, то непонятных, полумифических «степняков», плюс отсутствие лекарств, а потом и эпидемия… Всё сделало свое дело. Степь, как безжалостный жернов, перемолола кости и души. Выжили самые крепкие, самые упрямые. Или самые везучие.

— Здравствуй, дядь Вась! — словно в ответ на мои мрачные мысли, внезапно окликнул кто-то молодой и звонкий.

Я обернулся. Это был Дима, сын Олега. Вроде ещё пацан совсем, четырнадцать лет, но уже высокий, догоняющий меня ростом, плечистый, с проступающей скуластостью на загорелом лице. В отца, коренастого и круглолицего, он не пошел, уродившись в мать, в Ольгу.

— Привет, Дим, — устало ответил я, намереваясь пройти мимо, но у пацана было иное мнение на этот счет.

— А я к вам, дядь Вась! — перегораживая мне дорогу, громко, с вызовом заявил он.

— Что-то срочное? — сразу напрягся я, внутренне собравшись. В нашем мире «срочное» редко бывало хорошим.

— Очень, — огорошил Дмитрий, смотря прямо и серьезно.

— Ну, говори, раз срочное… Только давай по пути, если не возражаешь… Годится? — инстинктивно понимая что ничего серьезного не случилось, предложил я, снова делая шаг.

— Годится! — просиял подросток, разворачиваясь на каблуках своих грубых ботинок, и тут же, почти без паузы, затараторил, едва поспевая за моим шагом. — Я вот что хотел, дядь Вась, вы же набираете людей в эскадрилью? Я слышал, мужики говорили. Возьмите меня, я на симуляторе давно тренируюсь, у меня и штурвал есть!

— Штурвал? — удивился я, пытаясь сообразить, откуда у пацана мог взяться авиационный штурвал.

— Ну да, приставка такая, на симулятор, компьютерная! — пояснил он, как нечто само собой разумеющееся.

Компьютером меня, конечно, не удивить, техники такой в станице ещё в достатке, берегут. Но о том что у Олега есть рабочий симулятор, да ещё и с полноценным штурвалом, я слышал впервые.

— И на чем летаешь? — спросил я, больше из вежливости.

— Да много на чем… Истребители, бомбардировщики… Вертолеты! — с гордостью отчеканил он.

— Понятно. То что тренируешься, это ты, конечно, молодец, но кто тебе про эскадрилью напел? — прищурился я.

— Так это… все говорят… — закатив глаза к заходящему солнцу, уклончиво ответил Дмитрий.

— Брешут, Дим. Вся эскадрилья — перед тобой. Есть ещё несколько таких же допотопных бипланов, как этот «Фоккер», но будут ли они когда-нибудь летать — большой вопрос. Да и отец-то в курсе? Что говорит?

При упоминании родителя энтузиазм парня тут же скис, вышел словно воздух из проколотой шины. Он даже не пытался скрыть это, его скуластое лицо вытянулось.

— Значит, не в курсе? — уточнил я.

— Неа… — помотал головой Дмитрий, смотря под ноги.

— Ладно, допустим, что у нас появятся самолёты, но как я возьму тебя к себе, что отцу твоему скажу?

Разумеется, я не собирался сажать мальчишку за штурвал, но и просто отмахнуться, послав куда подальше, не мог. И не только потому, что он сын друга — с этим-то проблем нет, Олег поймет и одобрит. Просто мечту ломать не хотелось. А вдруг? Вдруг и правда потом, через годик-другой, из него получится толковый летчик?

— Давай так договоримся, — остановился я, глядя парню прямо в глаза. — С отцом твоим поговорю, чтобы тебя к самолётам приставил. Посмотришь, руками всё потрогаешь, в моторах разбираться научишься, принцип поймёшь. А там, глядишь, и за штурвал пустят. Пойдет такой вариант?

— Конечно пойдет, дядь Вась! Ещё как пойдёт! Спасибо!' — он просиял так, будто ему уже предложили вести «Фоккер» на боевое задание. — Вы к отцу сейчас зайдёте? Он как раз неподалеку здесь, на фабрике!

То, что Дмитрий с гордостью назвал «фабрикой», на самом деле было кирпичным заводом. Мы свернули за угол, и он открылся взгляду.

Завод был, без преувеличения, одним из столпов нашего выживания. Построили его лет семь назад, на совесть, думая на десятилетия вперед. Комплекс низких, приземистых цехов из того же кирпича, что здесь производили, с толстыми стенами и солидными, на мощных балках, порталами. Высокая труба из красного кирпича, сейчас не дымившая, уверенно упиралась в небо. Все здесь дышало основательностью — и массивные, на болтах, ворота главного цеха, и широкие колеи для вагонеток, вдавленные в утрамбованную землю.

Из открытых дверей доносился ровный, мощный гул, и слышался мерный, ритмичный стук пресса.

— Ну давай зайдём, раз приглашаешь… — согласился я, вспоминая что как раз хотел поговорить с Олегом.

Глава 4

Олега мы нашли в самом сердце завода — в цеху обжига, возле главной печи. Здесь было жарко, потому что даже в простое, когда огонь в чреве печи затухал, это место хранило жар, словно древний вулкан, лишь притворившийся спящим. Огромная, в два этажа ростом, печь, сложенная из потемневшего шамотного кирпича, напоминала сказочного зверя, прикорнувшего в своем логове. Ее массивная конструкция, размером с добрый грузовик, уходила вглубь цеха, а толстенные, в полтора метра, стены, на ощупь всегда хранили внутреннее тепло, как живое тело. За одну закладку она вмещала в себя почти две тысячи кирпичей-сырцов, и когда топка была в разгаре, от нее исходило почти физическое излучение, заставлявшее кожу покрываться мурашками. В промышленных масштабах прошлого мира это, конечно, была капля в море, но для наших скромных нужд хватало вполне, а порой даже оставалось на мену с кочевыми торговцами — звонкий, качественный кирпич ценился в степи не меньше оружия или соли.

Заводик работал без остановки, день и ночь, в три смены, подчиняясь своему собственному, неспешному и пламенному ритму. В месяц на выходе получалось до ста тысяч штук добротного кирпича. Америку мы, понятное дело, не открывали, технология была старше всех нас, вместе взятых, и восходила к временам, когда главным двигателем прогресса была мускульная сила. Но чтобы добиться даже таких, казалось бы, скромных результатов здесь и сейчас, пришлось изрядно попотеть. Само производство не то чтобы сложное, но нудное до чертиков, и до безобразия кропотливое. Любая оплошность — трещина при сушке, нарушение температурного режима при обжиге — и вся партия шла в брак, превращаясь в груду бесполезного щебня.

Глину, жирную и пластичную, цвета спелой охры, копали неподалеку, километров пятнадцать на север, за мелководной, но капризной речушкой Синюхой, чьи берега весной разливались, превращая подступы в болото. Для удобства там, прямо у кромки карьера, поставили несколько дощатых бараков, больше похожих на сараи, в которых ютилась артель «копальщиков» — угрюмых, вечно перемазанных в липкой, рыжей глине мужиков, чей труд был, пожалуй, самым изматывающим. Добытое сырье грузили на подводы, запряженные выносливыми, низкорослыми степными лошадками, и тащили сюда, на завод. Уже здесь, в глинобельном цеху, глину перемешивали с песком и водой. Поначалу всё делали вручную, месили ногами в огромных корытах, как виноград в древности. Но потом приспособили электромотор, сняли с какой-то убитой сельхозтехники редуктор, сварили из обрезков железа мешалку.