Чужие степи – часть восьмая (СИ). Страница 5

— Руки бы оторвать тем умельцам, что здесь похозяйничали… — наконец, глухо прорычал дядя Саша и, с трудом выпрямившись, сполз со своей стремянки. Он тяжело дышал.

— Получилось? — не удержался я снова, глядя на его усталое, осунувшееся лицо.

— Не попробуешь, не узнаешь, — отрезал дед и, шаркая стоптанными сапогами, побрел к кабине. Ещё недавно, после удачного «ремонта», он заметно оживился, а сейчас снова походил на древнюю, изношенную временем развалину. Сутулые плечи, потухший взгляд, старческая, обреченная неторопливость каждого движения. Но как бы там ни было, дело свое он знал виртуозно.

Едва дядя Саша уселся в кресло пилота, двигатель «Ана» кашлянул, выплюнув клуб сизого дыма, недовольно ухнул, и, после пары неуверенных всплесков, подхватился ровным, хоть и слегка хриплым рокотом.

Махнув рукой экипажу «Юнкерса», я бегом бросился к своему самолету, на ходу натягивая шлем. Взлетел первым, поднялся повыше, набрал высоту, и «завис», наматывая неторопливые круги, пока оба грузовика, тяжело и неспешно, не поднялись и не легли на курс к дому.

До станицы ещё часа три лёта. Хотя из самой опасной зоны мы, казалось, вышли, какая-то глухая, необъяснимая тревога нарастала внутри меня с каждым пройденным километром. Перестраховаться лишний раз не помешает. Потянув на себя штурвал, я добавил оборотов, заставляя биплан с рычанием набирать высоту. С трех тысяч метров открывалась безрадостная панорама: бескрайняя, уходящая в багровеющую дымку заката степь, редкие перелески, темная лента реки. И — пустота.

Именно поэтому я не удивился, а скорее с облегчением поймал себя на мысли, что моя тревога была не беспочвенной. С запада, едва заметная, как мушка на стекле, возникла крошечная точка. Она не приближалась, но и не отставала, двигаясь почти параллельно нашему курсу, но на большом удалении. Чужой. Разглядеть детали невозможно, лишь по манере — ровная, уверенная линия — и по примерному местоположению, я понимал: это не наш. «Мессер»? Разведчик? Я инстинктивно потянул штурвал, разворачиваясь на перехват, но тут же остановил себя. Бросить «Юнкерс» и «Ан-2» без прикрытия? Ни в коем случае. Этот незнакомец мог быть приманкой, отвлекающим маневром.

Так мы и летели дальше, в тягостном, нервном ожидании. Я — на своей высоте, расторопная блоха рядом с двумя китами, а тот, незваный страж, — на пределе видимости, холодный и безразличный наблюдатель. Он висел там, за стеклом, все эти часы, не приближаясь и не отставая, словно хищная рыбина, сопровождающая корабли в надежде на поживу. Я мысленно примерял на него тактику, представлял, как зайду ему в хвост, как он будет уворачиваться… Но это были лишь игры разума, чтобы не сойти с ума от напряжения.

И лишь километров за двести до станицы, тень отступила. Точка растворилась в небесах, исчезла так же внезапно, как и появилась. Но я не почувствовал облегчения, теперь они наверняка знали, куда мы летим.

И эта мысль заставила меня снова и снова прокручивать в голове кошмарные сценарии. Станица… Наш дом. За последние годы она так разрослась, обжилась. Появились новые здания, мастерские, даже небольшая новая школа. Мы построили надежные подвалы-укрытия, вкопали в землю еще два ряда периметра. Но всё это — ничто против настоящей воздушной армады. Достаточно десятка современных бомбардировщиков, несущих фугасные и зажигательные бомбы, чтобы от наших домов остались лишь черные, дымящиеся пятна на земле.

И пока, в том состоянии в котором пребывало наше «пво», сбить тяжелый бомбардировщик практически невозможно. Они идут на высотах, недоступных для прицельного огня из винтовок и пулеметов. Крупнокалиберный мог бы достать, но и это — как иголкой тыкать в слона. Нужна своя авиация, и, желательно что-то посерьезнее бипланов.

И тут мое воображение нарисовало «Мессершмитт». Изящный, стремительный, словно выточенный из единого куска металла. Длинный нос с грозным «рылом» двигателя, гаргрот, плавно перетекающий в киль, закрытая кабина… Кабина, в которой не дует ветер, где все приборы под рукой… Как бы я летал на нем? О, я бы забрался в самую высь, под самые облака, откуда земля кажется картой. Я бы пикировал на врага со скоростью сокола, чувствуя, как перегруз вжимает в кресло, и короткими, точными очередями из мощных пушек и пулеметов разрывал бы в клочья самолеты противника. На такой машине можно было бы диктовать свои правила в небе, быть не добычей, а охотником. Гроза небес…

Но это были лишь грезы. Реальность же представляла собой фанерный «Фоккер», да два тихоходных грузовика.

Вообще, — хотя мы это пока не обсуждали, но с появлением такой армады воздушных судов, требовалось создание системы раннего обнаружения. Стационарные наблюдательные посты хотя бы километров за двадцать от станицы, и мобильные (благо с топливом проблем теперь не было), ещё километров на десять от стационарных. Крейсерская скорость того же Хейнкеля около трехсот, и чем раньше мы получим предупреждение, тем успешнее отобьемся. Опять же, в том что нам придётся отбивать атаки с воздуха, я был на сто процентов уверен.

Задумавшись, и сам того не замечая, я в сотый раз покрутил головой осматривая горизонт, и в этот момент луч солнца, пробиваясь сквозь редкие облака, золотым шипом упёрся во что-то впереди. Сердце ёкнуло. Это был купол. Маленький, со спичечную головку, но абсолютно узнаваемый.

Еще десять минут, и вот уже станица проплывает подо мной, как огромная, сложная модель, вырезанная из живого мира. С высоты открывалась вся наша оборона, которой мы так гордились. Она казалась и грозной, и, одновременно хрупкой.

Первый периметр — это были просто глубокие, в рост человека, окопы полного профиля, оплетенные колючей проволокой. Они огибали станицу на почтительном расстоянии, словно гигантские тенета, растянутые по земле.

Второй периметр — здесь уже виднелись низкие, приземистые бетонные коробки — долговременные огневые точки, доты. Их амбразуры, обращенные на все четыре стороны света, смотрели сейчас слепыми черными глазами. Между ними — блиндажи, присыпанные землей и дерном, почти сливающиеся с рельефом.

Третий и четвертый ряды были еще ближе к жилью. Здесь окопы превращались в целые подземные улицы с ответвлениями и убежищами. Я разглядел капониры — укрытия для техники, задачей которой было выскочить из укрытия в решающий момент и ударить во фланг прорвавшемуся противнику.

Пятый, последний рубеж, проходил уже по самым окраинам, среди огородов и сараев. Здесь каждый дом был крепостью, с прорубленными в стенах бойницами, заложенными кирпичом окнами.

А за этими кольцами обороны, жила другая жизнь — яркая, зеленая, полная труда. Поля. Июнь вступил в свои права, и это был самый расцвет. Широкая лента пшеницы, уже набравшая колос, колыхалась от легкого ветерка. Рядом — темно-зеленые квадраты картофельных гряд. Полосы моркови, лука, свеклы. И аккуратные, ухоженные ряды молодой кукурузы, ее широкие листья уже поднимались выше колена. С высоты это выглядело как сложный, живой гобелен.

Первым на посадку пошел «Ан-2». Дядя Саша, словно забыв о своей старческой усталости, посадил свой «кукурузник» на ровную площадку у околицы с ювелирной точностью. Самолет мягко коснулся земли, подпрыгнул, и подкатился к заранее подготовленным для разгрузки запряжённым лошадьми телегам.

Вслед за ним, тяжело и важно, словно уставший левиафан, на снижение пошел «Юнкерс». Нестеров справился блестяще: он выровнял многотонную махину, поймал ее перед самым приземлением, и она, выпустив шасси, с силой ударилась о грунт, подняв тучу пыли, и покатилась, замедляя бег.

Моя очередь. Сбросив газ, я прошел по кругу, дав им время расчистить полосу. Чувствовал себя пастухом, вернувшим своё стадо в загон. С последним разворотом, поймав в прицел знакомые шесты с тряпками, обозначавшие границы ВПП, я плавно потянул штурвал на себя. «Фоккер» послушно задрал нос, на мгновение замер, а затем мягко ткнулся колесами в твердую, утоптанную землю. Пробег был коротким — я знал каждую кочку на этом поле.