Фурадор. Страница 11

– Давайте, – просто ответила девочка и скрылась вслед за пьяно покачивающимся судьей Артариусом.

А Максимилиан остался, глупо улыбаясь. И даже новые нападки бабы Абы, нудные понукания ментора, вернувшаяся боль и отвратительная горечь «бессонных» трав не смогли в тот день отнять у него поселившееся в душе пушистое и теплое счастье.

4

Максимилиан уже давно не видел снов. Во снах обитали чудовища, неумолимые охотники, вылезающие из самых глубоких и темных миров. Во снах душа попадала в их владения, и горе было тому, чье истинное имя они знали, чье лицо видели.

Максимилиан уже бывал во власти чудовищ. Они знали его имя, видели лицо.

Когда-то, в Пустошах, ему вшили под лопатку самоцветный оберег, ловушку для паразитов. Без него Максимилиан не смог бы пересечь мертвые земли. Камень сражался до последнего, скрепляя плоть и душу тончайшими ростками, всё сильнее и сильнее подвергаясь темному вторжению. Хороший камень, подаренный капитаном Равсом. Только его не успели вовремя извлечь, и он треснул от переполнивших его паразитов, начал отравлять своего юного хозяина. Уже после его вырезал светочей Дамас, и Максимилиан очень долго приходил в себя, балансируя на грани жизни и смерти. Но, должно быть, вычистили не всё, раз до сих пор не прошли боли, не исчезли странные видения.

Максимилиан свыкся, научился терпеть и глушить боль в особенно тяжелые дни. С пугающим удивлением осознал, что порой может видеть темных сущностей, скрытых от чужих глаз. Понял, что приобрел некий иммунитет к пытающимся захватить его тело призракам.

Но сны – в них душа путешествовала обнаженной, без амулетов и оберегов. Там не было никакой защиты от вьющихся тварей, и если спящий не озаботился дополнительными мерами безопасности, то очередной кошмар мог запросто закончиться безумием или одержимостью.

Поэтому Максимилиан, как и прочие освободившиеся от власти темных сущностей, вынужден был постоянно пить горький «бессонный» отвар, разбивая ночи на череду беспамятства и пробуждений. Всё ради того, чтобы не видеть сны.

По утрам приходилось платить состоянием неверной реальности, когда после пробуждения Максимилиан не сразу осознавал, что уже не спит. Болела голова, глаза отказывались открываться, и приходилось подолгу мочить голову в кадке с холодной водой, растирая шею и затылок. В себя он приходил лишь после того, как ходил «до ветра» в уличный нужник, хватая полной грудью отрезвляющий осенний воздух.

Но сегодня было особенно серое утро, и когда они с ментором вышли из дома, Максимилиан до конца так и не проснулся. В желудке плескалась холодная похлебка, мысли бесцветными лохмотьями хватались за проплывающий мимо пейзаж. Засмотревшись на блестящий диск Церкви Света Единого, мелькающий среди крыш, не сразу понял, что Крюгер разговаривает с ним.

– … слишком много дури в голове, – уловил он обрывок фразы. – Тебя нужно колотить, как старое одеяло, пока всё не вылетит прочь! Вот прямо колотить, а не ждать милости, пока соизволит само дойти. Не выходит через голову, так будем через хребет.

Максимилиан нахмурился, пряча голову в плечи. Некоторое время назад, еще в самом начале обучения, Крюгер уже пытался пороть его, вбивая науку силой. Юный Авигнис, не привыкший к такому обращению, тем не менее стойко выносил все удары, искренне считая, что учителю лучше знать, как правильно. Но когда понял, что побои не приносят ничего хорошего, только боль и обиду, отказался ложиться на скамью. В тот раз ментор сломал об него свою трость, пытаясь усмирить молодого упрямца. После чего, в сердцах, дал Максимилиану хорошую пощечину, чем выбил сознание из еще неокрепшего тела. Мальчик упал, разбил себе голову и несколько секунд лежал без дыхания. Когда баба Аба привела его в чувство, то Максимилиан впервые увидел в глаза учителя нечто, похожее на уважение.

С тех пор ментор перестал его бить. Впрочем, причин для этого ученик экзорциста не давал – учился исправно, не хулиганил без меры и показывал выдающиеся результаты на практике. Крюгер даже выдал ему несколько лестных эпитетов с явной гордостью.

А потом нашла коса на камень – оказалось, что подающий надежды подопечный не может пройти Лабиринт, неотъемлемый элемент в работе фурадора. С тех пор между ними будто вшивая кошка пробежала.

– Ты – позор моей старости, – бубнил ментор, сипло дыша под маской. – Десяток лучших экзорцистов выпустил я в этот мир, но все будут вспоминать именно тебя!

– Вы – хороший учитель, господин! – искренне возразил Максимилиан. – Дело во мне.

– Молчи, – отмахнулся экзорцист. – Лучше думай, как обряд проводить будешь. И, видит Свет, лучше бы у тебя сегодня всё получилось.

– Я сделаю всё возможное, господин учитель!

Дальше шли молча, угрюмо шлепая по лужам. Каждый думал о своем, и Максимилиан заранее возненавидел этого день.

Навстречу попалась небольшая похоронная процессия – сгорбленный мужчина нес на плече небольшое тело, замотанное в саван. За ним брели причитающая старуха и маленькая девочка, ведущая под руку слепого старика.

Мужчина поклонился Крюгеру, попросил благословения. Экзорцист не отказал, как никогда не отказывал просящим.

Дом, в котором предстояло проводить обряд, они заметили издалека. Остроконечный купеческий дом с яркой черепицей и светлыми декоративными рейками на фасаде возвышался над редкой толпой зевак, собравшихся у забора. Даже с другого конца улицы было слышно доносящиеся женский визг, звуки бьющейся посуды и глухие удары.

Из толпы выбежала женщина в чепчике и полотняной маске, разрисованной символами Света, бросилась навстречу.

– Сюда, господин люминарх! – затараторила она. – Господин Хёрш просил вас сразу отправить к нему!

Экзорцист позволил проводить себя сквозь притихшую толпу ко входу во флигель – небольшую пристройку с добротной печной трубой и коновязью. Женщина в полупоклоне указала на входную дверь, сама дальше не пошла. Крюгер замешкался, бросая взгляд на дом, из которого доносились женские крики. Толкнул дверь, и они с Максимилианом вошли во флигель.

И почти сразу же остановились перед спинами столпившихся за порогом мужчин. В нос ударил застоявшийся запах пота и крепкой браги, глаза заслезились от густого дыма молельных палочек.

Мужчины расступились, и взору предстала небольшая комната, более всего напоминающая трактир в церкви. Дальнюю стену густо украшали образы Света Единого, вырезанные из дерева, отлитые в серебре, нарисованные на холстах и прямо поверх побелки. Под стеной, засыпав подставки толстым слоем пепла, в большом количестве дымились палочки для вознесения молитв, отчего воздух мерцал и искажался. На полу, в липких винных лужах, валялись кувшины и бутыли, обглоданные кости и прочий мусор. Среди засаленных меховых шкур, наброшенных поверх мебели, ворочался тучный мужчина в обнимку с полуголой девицей. Лицо мужчины покрывал разноцветный грим, в бороде застряли куски салата, на толстых пальцах поблескивали дорогие перстни.

– Куда прешь? – повернулся к Крюгеру один из мужчин с кинжалом на поясе и пивной кружкой в руке.

– Это светлик [17] , что духов изгоняет, – признал кто-то фурадора. – Эй, господин Хёрш! К вам церковник пришел!

– Так пусть проходит сюда! – рука разукрашенного бородача ткнула перед собой. – Или что, мне к нему идти?

Максимилиан зябко поежился. Он терпеть не мог пьяных, да еще и обличенных властью людей. Судя по всему, господин Хёрш когда-то был довольно процветающим торговцем со своей охраной и, возможно, караванами, а потом, по какой-то причине, не успел покинуть оказавшийся в окружении Ноирант.

– Слышишь, светлик, – один из мужчин изобразил уважительный полупоклон. – Проходи, давай.

Мастер Крюгер остался стоять, постукивая пальцами по навершию трости. Служителей Ордена Фурадор сложно смутить или испугать, они встречаются с таким, что иным смертным в кошмарных снах не приснится. Но даже Максимилиан за свою недолгую практику успел понять, что порой родственники ведут себя хуже одержимых, и от их гнева не помогают ни Слова, ни самоцветы.