Русский диктат (СИ). Страница 17

— Говорят, что мой племянник Карл Петер Ульрих скуден умом…

— Так от него ума большого и не требуется. Лишь только иметься должен наследник по мужской линии. Подрастёт — к пятнадцати годам можно подобрать ему невесту, и пусть рожают наследников Российского престола. Вы ещё молодая и полны сил, чтобы вырастить такого наследника, которого достойно будет российская корона, — сказал Остерман.

— Право самой родить вы меня лишаете? — спросила Елизавета.

— Ваше великое высочество… Ну мы же с вами знаем… Как изводили вы бремя от племянника вашего, императора Петра Второго? А до этого? Вы не сможете иметь детей, о чем вам уже указывали медикусы, — сказал Остерман.

Елизавета же осунулась и на ее глазах появились слезы. Очень… очень сложно быть красивой при дворе, но не иметь защитников. Приходится пользоваться своей красотой. И как было отказать Петру Алексеевичу, племяннику, который влюбился в свою тетку? Она не отказала, она… Тогда Елизавета повелевала вместо своего племянника, который все больше пил и охотился.

И не оставалось у Лизы более ничего, кроме желания власти, чтобы самой решать с кем быть, как быть, кого миловать, а кого наказывать.

— Вы готовы полноценно стать правительницей? — спросил Остерман.

Это было уже ничто иное, как призыв к государственному перевороту. О канцлере Андрее Ивановиче Остермане ходила слава великого интригана. Если он говорит о том, что возможен вариант Елизавете стать полновластной императрицей, то этот шанс должен быть.

— Почему-то мне кажется, что на пути всего этого стоит лишь один человек, но он удивительно проворный и решительный, — сказала Елизавета, срывая окончательно маску.

— Насколько ваш… э… избранник Иван Тарасович предан любви и вам? — спросил Остерман.

Елизавета задумалась. Она, как женщина, самоуверенная в себе, считавшая, что нет мужчины, может быть, только кроме Норова, который бы не был бы готов для неё на всё, вдруг только сейчас засомневалась в том, что Подобайлов сможет сделать что-то решительное и важное для Елизаветы.

— К моему великому сожалению, я не знаю, кому больше он предан: мне или же Норову. Так что я бы не рассматривала Ивана Тарасовича на роль того, кто решит проблему с генерал-лейтенантом, — внутренне содрогаясь, говорила Елизавета.

Ведь она всё ещё любила Норова. Любила, но при этом ненавидела. Вместе с тем, Елизавета Петровна была готова действовать по принципу: если ты не со мной, так не доставайся же ты и никому.

— Сделайте так, чтобы Александр Лукич… чтобы он не мешал. Если не будет его, то со всем остальным можно будет справиться без особого труда, — сказала Елизавета, потом пристально посмотрела на Остермана и добавила: — Вы сохраните своё влияние при императорском дворе. Кроме всего прочего, получите ещё и назначение главного советника, потом — воспитателя Карла Петера. Но знаете, Андрей Иванович, этого разговора никогда не было. И если я увижу, что вы начинаете использовать мои признания, я тут же вас растопчу. Уж на это моих полномочий и сил хватит. Достаточно лишь отдать приказ гвардейцам.

— Не извольте беспокоиться. Я прекрасно понимаю, что когда Александр Лукич Норов вернётся с войны, а почему-то я думаю, что победителем, то его влияние станет ещё больше. Недалёк тот час, когда вы будете вынуждены назначить его или министром, или даже канцлером. Если этого и не случится, то Тайная канцелярия, которой заведует Норов, в скором времени приобретёт такую силу, что будет как бы не выше любого министерства. С этого баловня судьбы станется. И тогда наступит время, когда мне с ним придётся столкнуться лбами. Но его лоб уже сейчас как бы не сильнее, чем мой.

— Я благодарю вас за откровенность, — сказала престолоблюстительница.

Елизавета отвернулась к зеркалу, сделала вид, что разговор закончен. И без того её слегка подрагивало от страха. Однако, откусив от плода власти кусок, Елизавета Петровна захотела съесть его целиком.

В это время слухач, находящийся в узком помещении между комнатами, чтобы иметь возможность прослушивать разговоры Елизаветы Петровны, трясся от страха ещё больше, чем престолоблюстительница. Сообщать о такой крамоле? Придётся.

И уже через два часа слухач был в Петропавловской крепости, где докладывал об услышанном Александру Ивановичу Шувалову.

Заместитель главы Тайной канцелярии розыскных дел внимательно слушал доклад. Постоянно требовал от слухача подробностей, и тот повторял разговор из раза в раз. Нет, Александр Иванович не был столь глуп, чтобы с первого раза не понять, что именно было сказано.

И ведь это несказанно повезло, что разговор был услышан. Прослушка Зимнего дворца только тестировалась. Благодаря тому, что Елизавета Петровна затеяла ремонты почти что во всех своих спальнях во дворце, удавалось сделать определённые пристройки, чтобы там могли располагаться слухачи. Тайком, но генерал-лейтенант Норов лично перечерчивал чертежи внутренних помещений дворца, он же платил строителям.

— Срочно вызовите ко мне брата моего, Петра Ивановича. Известите его о том, что дело не требует отлагательств и чтобы прибыл как можно скорее, — давал распоряжение Александр Иванович.

Сотрудник Тайной канцелярии поспешил исполнять приказ, в это время Александр Иванович подошёл к слухачу, улыбнулся…

Нож уже был в правой руке одного из братьев Шуваловых. Точный удар в сердце — и слухач тут же, закатив глаза, рухнул на пол. Никто не должен знать об этом разговоре. Никто. Особенно Норов.

Глава 8

Победителю не задают вопросов. Побежденный отвечает на все

И. Гамильтон

Очаков.

30 марта 1736 года.

Потери определили… С сожалению, триста семнадцать человек мы потеряли безвозвратными. Это цифры на второй день после сражения, когда многие еще умирают в лазаретах. Есть раненные, почти что полтысячи человек. Ранения учитывались только те, которые не позволяют встать в строй. А подбитых глаз, вывихов, ушибов… Эти «подарки» каждый второй получил.

Трофеи пересчитали. И пока готовилась новая операция, я решил немного позабавится, поговорить с некоторыми племенными. И не только забавы ради, а чтобы решить некоторые попутные вопросы.

Так что, проинспектировав подготовку галер к походу, я отправился в тюрьму. Была такая в Очакове, как же без нее. Хотя большинство пленных содержались в наспех построенном лагере, словно бы в загоне. Но лучших условий предоставить пока было нельзя. Сами не намного лучше живем в палатках. Уже началась сортировка куда кого отправить. Но… мы своих пленных кормим и даже предоставили какие-то тряпки, чтобы ночью могли кутаться.

Но были некоторые личности, с кем нужно было поговорить и которых необходимо содержать отдельно.

— Итак, месье Кастеллан, вам не повезло остаться в живых, — усмехнулся я, начиная разговор на французском языке.

Как раз было бы неплохо попрактиковаться.

Всем своим видом я показывал, что не испытываю никакого пиетета перед французом. Напротив, пытался сыграть такую эмоцию, как должен проявлять себя матёрый хищник, когда просто издевается над уже пойманной живой добычей. По недоразумению пока ещё живой.

— Вы же не собираетесь меня убивать? Поверьте, месье Норов, всё я прекрасно понимаю. Осознаю всю сложность ситуации и своё нахождение тут считаю несколько ошибочным. Но убеждён, что это недоразумение не может стать причиной для серьёзных разногласий между нашими странами, — сказал Кастеллан, при этом ещё умудрившись ухмыляться, будто бы он хозяин положения.

— Послушай меня, француз, — мне расхотелось играть в вежливость. — Ты здесь не дипломат, ты здесь преступник, который сражался против солдат и офицеров русской армии. Я разговариваю с тобой не потому, что собираюсь тебя освобождать или каким-то образом договариваться с твоим правительством, которое, я уверен в этом, тебя уже давно забыло. Разве ты здесь не частное лицо, которое не понятно, что делало, не понятно, чем помогало турецким войскам!