Врач из будущего. Подвиг (СИ). Страница 3

Лев наблюдал, как новые сотрудники — Пшеничнов, Летавет, Сергиев — слышат свои имена и понимают, что они не просто винтики, а ключевые стратегические руководители.

— И, наконец, с тринадцатого по шестнадцатый этажи — администрация, образование и архив. Тринадцатый — кабинеты руководства. Четырнадцатый — библиотека. Пятнадцатый — учебные аудитории, где мы будем готовить свои кадры. И этот зал, шестнадцатый этаж, — наш штаб и мой кабинет, правее этого зала.

Катя опустила указку.

— Важно помнить: на каждом этаже, в каждом отделении, остаются свободные, неосвоенные помещения. Это наш резерв, место для роста. Сегодня мы используем мощности на 60–70%. Наша задача — довести их до ста, потому что война, вероятно, будет долгой. Вопросы по структуре?

В зале на секунду повисла тишина, а затем зал взорвался аплодисментами. Это были не аплодисменты одобрения, а аплодисменты осознания. Осознания масштаба, мощи и ответственности. Они увидели не просто здание, а тщательно спроектированную машину, механизм спасения, где у каждого была своя, жизненно важная роль.

Лев дал собравшимся несколько секунд, чтобы осознать услышанное, прежде чем снова взять слово.

— Екатерина прекрасно обрисовала нашу структуру. Но «Ковчег» — это не только стены и отделы. Это, в первую очередь, люди. И я хочу, чтобы все понимали, кто за что отвечает в этом общем деле. Некоторые ключевые имена уже прозвучали, но я дополню картину.

Он обвёл взглядом зал, встречаясь глазами с каждым из тех, о ком ещё не сказали.

— Начну с научного блока. Дмитрий Аркадьевич Жданов, — Лев кивнул в сторону профессора, сидевшего рядом с Ермольевой. — Возглавляет отдел экспериментальной морфологии на десятом этаже и, по совместительству, является научным руководителем всего «Ковчега». Его работы по лимфатической системе — это фундамент, на котором мы строим будущее медицины. И именно Дмитрий Аркадьевич координирует все исследовательские программы между этажами.

Жданов сдержанно кивнул, его умные, проницательные глаза за стёклами очков внимательно изучали собравшихся.

— Рядом с Зинаидой Виссарионовной по антибиотикам неразрывно работает наше фармацевтическое направление. Исаак Яковлевич Постовский, — Лев указал на худощавого человека с усталым, но напряжённым лицом. — Он курирует всё направление сульфаниламидов. Его «Норсульфазол» уже пошёл в серию и будет спасением для тысяч раненых, пока мы масштабируем производство пенициллина. Его лаборатория — на девятом этаже, в тесном контакте с Михаилом Анатольевичем.

Постовский поднял руку, коротко поклонившись.

— Не могу не отметить нашего гения химического синтеза, — Лев позволил себе лёгкую улыбку, глядя на Простакова, который сидел, сгорбившись над блокнотом, что-то яростно чертя. — Николай Сергеевич Простаков. Его отдел на девятом этаже подарил нам уже «Промедол» и «Ибупрофен». Сейчас он бьётся над противосудорожными и новыми формулами обезболивающих. И, я знаю, скоро мы получим от него новые прорывные результаты.

Простаков даже не поднял головы, только пробормотал что-то невнятное вроде «…нужно увеличить выход на третьей стадии…», чем вызвал сдержанные улыбки у соседей.

— От химии — к самой смелой хирургии. Юрий Юрьевич Вороной, — Лев посмотрел на человека с аскетичным, одухотворённым лицом, сидевшего чуть в стороне. — Он и его небольшая группа на шестом этаже — это наш прорыв в будущее, трансплантология. Технологии пересадки органов, которые сегодня кажутся фантастикой, завтра станут стандартом. Его работа с почкой спасла Булгакова. Сейчас мы закладываем фундамент для этого «завтра».

Вороной склонил голову, его пальцы нервно перебирали чётки. Он был человеком не слов, а действий.

— И, конечно, наш тыл, — Лев перевёл взгляд на Сашку. — Александр Михайлович Морозов. Мой заместитель по общим вопросам, коммуникации, снабжению и координации всей этой махины. Если в «Ковчеге» что-то работает, от лифтов до поставки реактивов, — это его заслуга. И если что-то не работает, — Лев чуть усмехнулся, — я тоже знаю, к кому идти.

Зал снова мягко засмеялся. Сашка покраснел, но счастливо улыбнулся, поймав взгляд Льва.

— Я назвал лишь часть имён, — заключил Лев, и его голос вновь стал твёрдым и собранным. — Но за каждым из них — отдел, лаборатория, группа преданных специалистов. Мы собрали здесь лучших, и теперь эта сила должна быть направлена на решение двух ключевых задач: кадров и ресурсов. Переходим к ним.

Обсуждение стало ещё более предметным. Теперь, когда каждый присутствующий, от светила до заведующего небольшим отделением, видел себя частью единого, могучего организма, разговор приобрёл качественно новую глубину. Предложения сыпались одно за другим.

— По полиглюкину, — подхватил инициативу Миша Баженов, — упрощённый синтез возможен. Но мне нужны люди, хотя бы десять человек с химическим образованием. И доступ к большому автоклаву.

— Я даю тебе пятнадцать человек из числа студентов-химиков, — немедленно отреагировала Катя, делая пометку. — Автоклав за тобой, отчёт о первых результатах через неделю.

— По аппаратам для внутрикостных вливаний, — вступил в разговор Сашка, — чертежи я уже передал в механические мастерские. Инженер ругается, но говорит, что через две недели сделает два опытных образца.

— Отлично, — кивнул Лев. — Как только образцы будут, тестируем отделении на шестом этаже.

Планерка длилась ещё час. Обсуждали всё — от дефицита материалов до организации дополнительного питания для доноров крови. Но теперь это обсуждение велось с позиции силы, с пониманием, что у них есть для этого все инструменты — от блистательных умов до пустующих помещений, готовых к мобилизации.

Когда собрание подошло к концу, Лев почувствовал, как гигантская машина «Ковчега», немного поскрипывая и пробуксовывая, сдвинулась с мёртвой точки и начала набирать обороты. Предстоящая работа была титанической, но теперь он видел не только проблемы, но и руки, готовые их решать. Десятки опытных, гениальных или просто преданных рук.

После планерки Лев не пошёл в кабинет. Он направился на шестой этаж, в общехирургическое отделение. Ему нужна была простая, почти рутинная операция, чтобы почувствовать землю под ногами. Чтобы вспомнить, ради чего всё это затевалось.

Ему подготовили мальчика с острым аппендицитом — того самого, с которым утром мучился врач Петров. Лев вышел в предоперационную, где ребёнка уже готовили к наркозу. Мальчик, Саша, смотрел на него широко раскрытыми глазами.

— Дядя доктор, а это больно?

— Нет, совсем не больно, — улыбнулся Лев. — Ты уснёшь, а когда проснёшься, всё уже будет хорошо.

— А у моего папы тоже всё будет хорошо? Он на фронте.

Лев взглянул на медсестру. Та тихо сказала:

— Отец в танковых, под Белостоком.

У Льва внутри что-то ёкнуло. Лешка, снова Лешка. Этот город-призрак, этот выступ, преследовал его.

— У твоего папы обязательно всё будет хорошо, — тихо сказал он ребёнку. — А мы с тобой сейчас быстренько тебя починим, чтобы мама не волновалась.

Операция заняла двадцать минут. Аппендикс был воспалён, но без перитонита. Лев работал автоматически, его руки делали своё дело, а голова была там, в Белостокском котле. Он представлял Лешу не в героической атаке, а в грязном, наспех оборудованном медпункте, где не хватает самых простых вещей — тех самых шприцев, жгутов, антисептиков, которые здесь, в «Ковчеге», было в избытке. Он чувствовал острое, почти физическое чувство вины за свой комфорт, за стерильные условия, за светлые палаты.

— Всё, готово, — сказал он, заканчивая накладывать швы. — даже шрам почти не будет видно.

Когда его отвезли в палату, Лев остался один в операционной. Он вымыл руки и упёрся ладонями в край раковины. Его трясло. Это была не истерика, а глубокая, нервная дрожь от переутомления и сдавленной тревоги. Он спас одного мальчика. А сколько их там, в том аду, умирали без самой простой помощи? И где-то среди них был его друг, почти брат, которому он не смог помочь, кроме как сунуть в руку листок с сухими тактическими советами.