Врач из будущего. Подвиг (СИ). Страница 2

Катя подошла ко Льву, проведя рукой по влажному лбу.

— Всё в порядке? — спросил он.

— Пока справляемся. Ночью поступило сто семьдесят человек. Смертей — четыре. От кровопотери. — Она посмотрела на него, и в её глазах он прочитал всё то же, о чём думал сам. Цифры были относительно хорошими, но каждая — как нож.

— Юдин ждёт, — сказал Лев, касаясь её локтя. — После операции планерка на шестнадцатом.

— Уже всё готово, — кивнула Катя, и её взгляд снова стал собранным и острым. — Иди, я побуду здесь и скоро поднимусь.

Он оставил её дирижировать этим оркестром боли и надежды и направился к лифтам, ведущим в операционный блок на втором этаже.

В предоперационной Лев наскоро вымылся, сменил халат. Воздух здесь пах уже не просто антисептиком, а особым коктейлем из эфира, крови и человеческого пота — запахом битвы со смертью в её чистом виде.

Войдя в операционную №1, он попал в другой мир. Здесь царила почти монастырская сосредоточенность. Под ярким светом мощных ламп на столе лежал молодой танкист. Грудь его была раскрыта, как страшная книга, обнажая пульсирующее средостение. Возле него, подобный скале, стоял Сергей Сергеевич Юдин. Его огромные, казалось бы, неуклюжие руки двигались с ювелирной, потрясающей точностью.

— А, Лев Борисович, — не отрываясь от раны, проворчал Юдин. — Прекратите топтаться у порога и вставайте ко мне. Покажите-ка, как вы лигатуру на верхнюю полую накладываете. У меня новый ассистент от вида крови позеленел, вывели его.

Лев, не говоря ни слова встал напротив мастера. Его пальцы сами нашли нужное движение — быстрый, точный захват, наложение зажима, лигатура. Юдин одобрительно хмыкнул.

— Так-то лучше. Ваше место здесь, у стола, Лев Борисович. Я понимаю, ваш «Ковчег» это глыба. Лаборатории, институт… Бог с ним, с Пшеничновым и его вакцинами от тифа, без них никуда. Но смотрите… — Он ловко провёл скальпелем, расширяя доступ. — Ваши руки помнят, рни рождены для этого. Администрацию может тянуть и Катя, она умница, стратег. А вы… вы хирург, не давайте себе сгинуть под бумагами.

Это не была критика. Это была констатация факта, произнесённая с уважением коллеги и старшего товарища. Лев молча кивнул, чувствуя странное облегчение. Здесь, в сиянии операционных ламп, над живой, хрупкой человеческой плотью, все его сложные мысли о ресурсах, кадрах и сводках упрощались до одной-единственной цели — спасти этого человека. Это было мучительно, но до чистой ясности просто.

Они работали молча, слаженно, как единый механизм. Через сорок минут главная угроза жизни была устранена.

— Ну вот, — Юдин откинулся назад, и по его лицу, залитому потом, расползлась улыбка. — Ещё один чёрт будет очно являться фрицу в кошмарах. Спасибо, Лев Борисович. Теперь пойдемте на вашу гору Олимп, на шестнадцатый этаж.

Лев вышел из операционной, чувствуя на своих пальцах память о прикосновении к тёплым, живым тканям. Предупреждение Юдина звенело в ушах. Он снова посмотрел на свои руки. Да, он был хирургом. Но он был и директором, который должен был обеспечивать работу всех остальных в этой гигантской мастерской спасения.

Лифт плавно поднял его на самый верх, в актовый зал на шестнадцатом этаже. Панорамные окна открывали вид на всю громаду «Ковчега» и уходящую за горизонт ленту Волги. Внутри зала, за огромным дубовым столом, собрался цвет советской медицины. Это зрелище всегда немного перехватывало у Льва дыхание.

Катя уже сидела на своём месте справа от его кресла, её лицо было сосредоточено, перед ней лежала кипа бумаг. Рядом — Дмитрий Аркадьевич Жданов, что-то оживлённо обсуждавший с Зинаидой Виссарионовной Ермольевой. Чуть поодаль курили, сбившись в кучу, хирурги: Юдин (успевший быстрее переодеться и подняться на другом лифте), Бакулев, Куприянов. Рядом с ними — патофизиолог Богомолец и фармаколог Аничков. У окна стоял молодой, но уже подававший огромные надежды Николай Амосов, внимательно слушавший Владимира Филатова. В зале присутствовали и другие ключевые фигуры: Пшеничнов, Летавет, Сергиев, Ковалёв, Простаков, Сухарева. И, конечно, его старое ядро: Сашка и Миша Баженов, выглядевший, как всегда, отрешённым гением, погружённым в свои формулы.

— Коллеги, — начал Лев, и в зале воцарилась тишина, — прежде чем мы перейдём к текущим проблемам, давайте ещё раз окинем взглядом наш инструмент. «Ковчег» — это не просто больница или НИИ. Это единый организм, аналогов которому нет в мире. Многие из вас работают здесь недавно, и не все ещё полностью осознали его архитектуру. Катя, проведем ликбез.

Екатерина Михайловна кивнула и встала, подойдя к большой схеме здания, висевшей на стене.

— Итак, в цифрах, — её голос был чёток и ясен. — Общий коечный фонд на текущий момент — полторы тысячи коек. При необходимости, за счёт свободных помещений и перепрофилирования лабораторий, мы можем развернуть до двух тысяч двухсот. Штатная численность — две тысячи сто человек. Сейчас у нас одна тысяча двести, и это наша главная головная боль. А теперь по этажам.

Она взяла указку, и взгляд десятков лучших умов страны последовал за её движением.

— Первый этаж — приёмно-сортировочный и экстренный блок. Приёмное отделение с чёткой системой триажа. ОРИТ на пятьдесят коек под руководством Владимира Александровича Неговского — он отвечает за всех тяжёлых, за тех, кто между жизнью и смертью. Там же — лаборатория экстренных анализов, отделение экстренной хирургии и рентгенология. Задача первого этажа — принять, стабилизировать и распределить. Это наша «прифронтовая полоса».

Лев видел, как Неговский, сидевший в первом ряду, сурово кивнул. Его изобретения и протоколы реанимации уже спасли тысячи жизней.

— Второй этаж — сердце хирургии, операционные. Восемь специализированных операционных блоков. За общую координацию работы хирургических бригад и торакальную хирургию отвечает Александр Николаевич Бакулев. — Бакулев, известный своей смелостью, поднял руку в знак приветствия. — Абдоминальную хирургию курирует Пётр Андреевич Куприянов. Там же, на втором, ЦСО и отделение переливания крови. Без второго этажа всё остальное бессмысленно.

— Третий и четвёртый этажи — хирургические отделения для тяжёлых ранений. Торакальное, сосудистое, абдоминальное, отделение гнойной хирургии. За общее руководство хирургическим корпусом и самые сложные случаи отвечает Сергей Сергеевич Юдин. — Юдин громко покашлял, но в его глазах читалось удовлетворение. Система была выстроена логично.

— Пятый этаж — ожоговое и нейрохирургическое отделения. Василий Васильевич, это ваш плацдарм. — Крамер кивнул. — А заведующий первого ожогового отделения в союзе, Иустин Ивлианович Джанелидзе, — еще один кивок. — Шестой этаж — травматология и общая хирургия. Сергей Сергеевич также курирует это направление. Там же идут плановые операции для гражданского населения. Война войной, но аппендициты и холециститы никуда не делись.

По залу пробежал сдержанный смех. Это был горький, но необходимый юмор.

— Седьмой этаж — педиатрия, терапия, психиатрия и вспомогательные службы. За педиатрию и психиатрию отвечает Груня Яковлевна Сухарева. — Сухарева, женщина с умными, спокойными глазами, чуть склонила голову. — Сейчас у нас там уже двадцать детей, и будут больные с душевными травмами.

Катя перевела дух и перевела указку на верхние этажи.

— С восьмого по двенадцатый — научно-исследовательский блок. Наша надежда на будущее и наш главный стратегический ресурс. Восьмой этаж — лаборатория антибиотиков. Зинаида Виссарионовна Ермольева, вы — наша главная по антибиотикам и новым штаммам. — Ермольева уверенно кивнула. — Девятый этаж — лаборатория синтетической химии под руководством Михаила Анатольевича Баженова и лаборатория фармакологии Сергея Викторовича Аничкова. — Миша, погружённый в свои мысли, вздрогнул, услышав своё имя. — Десятый этаж — витаминология (Арсений Павлович Ковалёв) и лаборатория патофизиологии Александра Александровича Богомольца. Одиннадцатый этаж — микробиология и разработка вакцин, это царство Алексея Васильевича Пшеничного, и лаборатория тканевой терапии Владимира Петровича Филатова. Двенадцатый этаж — гигиена и радиология Августа Андреевича Летавета и паразитология Петра Григорьевича Сергиева.