У фортуны женское лицо. Страница 3

Хорошо было сидеть, но ровно в десять я поднялась. Пора приниматься за работу. Правда, планировала я заняться совсем не тем, на что подбивал меня бывший патрон. Бредовые идеи с кражей архива я оставила Павлу Ивановичу. Охота ему – пусть сам их в жизнь и воплощает, а я решила идти легальным путем: рисковать головой ради чужой блажи я не собиралась.

Едва войдя в помещение архива, принялась искать взглядом кого-нибудь из сотрудников. Зал был пуст, но у стойки с каталогами стояла пожилая женщина. Решив, что она может оказаться тем человеком, что мне нужен, я направилась к ней:

– Вы сотрудник архива?

Оторвав глаза от карточек, которые она перебирала, женщина сдержанно произнесла:

– Я его заведующая.

– Не могли бы вы мне помочь? Я пишу книгу о дворянских усадьбах Подмосковья.

Затасканный прием! Сколько раз я произносила эту фразу! На зубах уже навязла, а что делать? Сегодня не пишет только ленивый, так что она служит отличным прикрытием, и мои дотошные расспросы не вызывают у людей ни удивления, ни настороженности.

– Понятно, – улыбнулась женщина. – И какая помощь вам нужна?

– Хотелось бы ознакомиться с документами. Нужен фактический материал.

– Вас интересует конкретное место?

– Да, Ольговка!

Улыбка разом увяла, лицо окаменело.

– Вот как...

– А что? – удивилась я. – В моей просьбе есть что-то странное?

– Да нет... – повела плечом заведующая и тут же, противореча себе, спросила: – А почему именно Ольговка?

– Мне сказали, у нее интересная история.

Она вскинула на меня настороженные глаза:

– Кто сказал?

– Подруга, историк.

– Ошиблась ваша подруга, – последовал сухой ответ. – Ничего необычного в Ольговке нет! В округе имеются куда более значительные усадьбы.

Если это была попытка увести разговор в сторону, то она ей не удалась. Другие усадьбы меня не интересовали.

– Мне нужны материалы по Ольговке! Я слышала, с одним из ее владельцев связано нечто любопытное.

Женщина вздернула брови в молчаливом вопросе.

– С Захаром Говоровым.

– Действительно, примечательная фигура, – с неохотой признала она.

– Вот о нем и хотелось бы написать! Можете помочь?

– Нет.

Теперь пришла моя очередь удивляться:

– Почему?

– Лично я никогда Ольговкой не занималась, – отвела она глаза в сторону. – Того, что знаю, для книги будет маловато. – Секунду помедлив, с непонятной интонацией уточнила: – Вы ведь книгу пишете, верно?

– Ну да! А кто у вас Ольговкой занимается?

– Никто!

– Как же так? Сами сказали, один из владельцев был примечательной личностью, а никого из сотрудников это не заинтересовало?

Мой выпад, как я и рассчитывала, ее задел.

– Почему же? Биографию Захара Говорова очень тщательно изучил Петр Валерианович Шенк! Он даже монографию начал писать!

– Отлично! Как мне с ним встретиться?

– Никак! Умер он!

Наташа

Услышав голос деда, я испугалась по-настоящему. Должно было что-то стрястись, чтобы он заговорил об Олеге. Я уже и припомнить не могла, когда это случалось в последний раз. Дед не одобрял образ жизни внука и искренне не понимал, почему здоровый молодой человек категорически не желает работать. А увлечение Олега сомнительными аферами и его способность занимать деньги и не отдавать вызывали у деда негодование. Особенно больно ему становилось оттого, что непутевый внук был копией его любимого сына. Та же ямочка на подбородке, те же глаза, те же светлые волосы. Даже непокорную прядь, постоянно падающую на глаза, Олег унаследовал от отца. Только отцовской порядочности в нем не наблюдалось. Дед считал, Олег таким уродился. Я была уверена, брат вырос таким непутевым потому, что мы слишком рано лишились родителей. Они были геологами и погибли в горах, когда мне исполнилось четырнадцать, а Олегу десять. Бабушки, моральной опоры нашей семьи, к тому времени тоже уже не было. Из всех родственников у нас с Олегом остался только дед. Теперь-то я понимаю, мы с ним оказались никудышными воспитателями. Дед слишком стар, чтобы держать в узде нашего сорванца, а я слишком молода. Во мне было много любви к брату при полном отсутствии жизненного опыта. В результате вырастили эгоиста. Последнее время дед, осознав бессмысленность попыток наставить внука на путь истинный, отошел в сторону. То, что он нарушил им же самим установленное правило, наводило на самые тревожные мысли. Похоже, действительно стряслось нечто серьезное.

– Еду! – заверила я деда.

Моя бойкость – не черта характера, а результат многолетней тренировки. Маска, если хотите. Игра. Маскировка собственной слабости. Поскольку причин для нервотрепки находилось достаточно, Олег старался, как мог, я делала все, чтобы оградить деда. Отсюда и моя неиссякаемая бодрость, и хлещущая через край энергия, и железобетонная уверенность. И все это для того, чтобы дед не волновался. Он должен непоколебимо верить в мою способность справляться с любой проблемой и жить спокойно.

Стоило положить трубку, как силы покинули меня. В мутном стекле старинного зеркала отразилась ужасно усталая женщина. Говорят, мы с Олегом очень похожи, но я-то знаю, наше сходство чисто внешнее, а на деле мы разные. У Олега характер легкий. Какие бы неприятности ни стряслись, на следующий день он о них уже и не вспомнит. Все его мысли будут заняты новой авантюрой, которая, само собой, обернется проблемой. Я – другая. А так как за необдуманные шаги брата приходится платить мне, то сама я стараюсь их, по возможности, не совершать. Олег утверждает, что я зануда.

Наш двор, как всегда в середине дня, забит машинами, и моя ржавенькая таратайка на фоне блестящих иномарок выглядела просто сиротски. Привычно утешив себя тем, что на нее никто не позарится, я нырнула в душный салон.

Машины шли по Покровскому бульвару сплошным потоком. Обычное дело! Лето, пятница, народ стремился вырваться из раскаленного центра за город. Лавируя между нервно сигналящими автомобилями, я настырно пробивалась вперед. Благополучно миновав светофор на Покровке, избежав пробки в начале Чистопрудного, свернула в переулок и затормозила перед знакомым домом. По истертым ступеням взлетела махом, а вот перед дверью задержалась. Прежде чем позвонить, достала зеркало, критически оглядела себя и осталась довольна. Вид – уверенный, а что внутри все тряслось от страха и многолетней усталости, так об этом еще нужно было догадаться. Когда звякнула цепочка и на пороге возникла высокая фигура деда, я уже сияла улыбкой. Отметив про себя, что, несмотря на то что деду уже перевалило за восемьдесят, он выглядит молодцом, бодро возвестила:

– А вот и я!

После кончины бабушки местом постоянного обитания деда стал кабинет. В нем он проводил все свое время. Если не просматривал газеты, то работал над мемуарами. В прошлом дед был кадровым военным. Если уставал писать, то просто перебирал старые фотографии. Спал здесь же, на диване. Мне всегда нравилась эта комната с ее застоялым запахом книжной пыли и табака. В детстве я любила готовить в ней уроки. Особенно уютно было зимой, когда от ранних сумерек в комнате стояла полутьма и накрытая шелковой шалью настольная лампа бросала розовый свет на раскрытую на коленях книгу. Всплывшая в памяти картинка была такой яркой, что остро защемило сердце. И тоска накатила такая, хоть вой. Была б одна, точно бы взвыла, но рядом стоял дед, и я не могла позволить себе расслабиться. Твердой походкой уверенного в себе человека я пересекла кабинет и плюхнулась кресло. То самое, рядом с настольной лампой под старомодным абажуром. Это был мой вызов грядущим неприятностям. Если уж суждено узнать плохую новость, значит, так тому и быть, но я сильная и полна решимости выстоять. Я покосилась на деда и расстроилась: при дневном свете он показался мне осунувшимся, домашняя куртка висела на нем как на вешалке. Показывать чувства было нельзя, и я поинтересовалась:

– Олег где?