Первый БПЛА Второй Мировой (СИ). Страница 12

Расстроенный направился в лабораторию. Пока шёл, в голове крутились обрывки знаний из курса истории. Ленинград уже в блокаде — это точно. Сталинградская битва, как я уже вспомнил, начнётся летом этого года, а закончится в феврале сорок третьего. Курская — ещё позже, в сорок третьем. А сейчас, весной сорок второго, Красная армия почти везде отступает. Немцы давят по всем направлениям и готовят новый удар к югу — к нефти, к Кавказу.

Значит, по сути, мой участок фронта ещё долго останется в немецком тылу. А это значит — я за линией фронта. Один. С экспериментальной базой и тем, что на ней осталось.

«Но как же родители? — мысль ударила неожиданно, будто ножом по сердцу. Я застыл. — Мама, папа… Как они там без меня?»

Я застыл на месте задумавшись, но потом осознал, что ведь их на свете вообще ещё нет. Они родятся только через тридцать с лишним лет. А бабушек, дедушек, которых я теоретически мог бы увидеть, находясь в этом времени, я вообще никогда не знал — они для меня всегда были лишь строчками в документах. Но всё равно — само понимание того, что я нахожусь в мире, где ни один человек, близкий мне, даже не существует, казалось жутким.

Прошёлся по коридору, стараясь не думать о плохом.

'Нет, раскисать нельзя. Это в прямом смысле смерти подобно.

Здесь, в 1942 году, слабость непозволительная роскошь! Нужно не страдать, а действовать! Ведь как известно движение — это и есть жизнь!'

Но вот только возникал закономерный вопрос: что мне конкретно делать? В общих чертах ответ на это я уже знал — ещё с той минуты, когда только понял, куда занесла меня судьба. И ответ был и мог быть только один — помогать своим бить врага.

Я не был философом, и не собирался рассуждать о вмешательстве в ход истории или о параллельных ветвях времени.

«Да какая, к чёрту, разница, чья это история — моя, чужая, общая? На этой земле сейчас убивают людей, моих — наших. Значит, молчать, стоя в стороне попросту нельзя! Помогать — вот мой долг. И это не патетика. Это, если хотите, инстинкт и проявление человеческой сути!»

С этим было решено, и обсуждению этот вопрос не подлежал. Теперь осталось только понять, как именно я могу помочь в борьбе с противником? И уже этот вопрос был совсем непростым. Тут одного желания мало. Тут нужно будет думать, ведь каждое неверное движение может стоить жизни не только мне, но и тем, кому я решу помочь. Необходимо понять, как правильно и безопасно передать информацию, как использовать технологии, и при этом не выдать их происхождение.

Да, образцы техники я, конечно, тоже смогу передать позже, но сейчас главное — данные, которые к слову сказать предстоит не только вспомнить, но и добыть. Планы немцев, расположение их частей, грядущие операции. Если бы я каким-то образом смог передать всё это нашим военным… В этом случае, пожалуй, можно было бы избежать множества трагедий, которые будут разворачиваться на фронтах этой жуткой войны.

Однако между словами «если» и «как» лежала пропасть. Направление на запад можно пока не рассматривать — там уже давно устойчивый тыл немецких войск. Что же касаемо востока, то всё тоже не просто… До Смоленска — больше сотни километров. До Вязьмы — около двухсот пятидесяти. Пешком туда не доберёшься, а любой контакт с местными — риск. Всё слишком хрупко и крайне опасно.

Вернулся в компьютерную комнату и открыл цифровую карту мира. Она отображала топографию 2025 года, но всё же могла дать общее представление. Нашёл свой район — огромный лесной массив где-то между Смоленском и Могилёвом. Центр болотистой зоны, сплошные овраги. На севере — деревня Зайцево, двадцать километров. Северо-восток — Сосновка и Сосновый Бор, семь и десять. Запад — Шипово, восемь. Юг — Разгуляево, двенадцать. Восток — Давыдково, десять километров. А чуть ниже Никитино. Девять. Именно там я подобрал раненого младшего лейтенанта.

Записал всё что узнал в блокнот. Отметив при этом в памяти, что нельзя забывать что карта из будущего, и сейчас всё может быть не совсем так. За восемьдесят с лишним лет многое могло измениться. Вполне возможно, что половины указанных населенных пунктов в этом времени ещё просто не существует. Чтобы уточнить данные, нужна была местная карта. Такая была у Сергея — в его планшете, но он пока не готов был ей делиться. Что ж, возможно позже, когда он свыкнется с мыслью что я не враг, то предоставит мне её для пересъёмки. Она бы уж точно помогла более детально определить нынешнее положение вещей.

Взглянул на индикатор зарядки. До её окончания было не менее восьми часов, значит, пока есть время, стоит заняться хозяйством и провести общий осмотр — хотя бы небольшую инвентаризацию. Ресурсы конечны, пополнения не предвидится, и стоит знать, от чего отталкиваться.

Начал с лаборатории. Не с входа, как обычно, а сразу с центрального сектора. Я знал, что основная часть комплекса осталась цела.

Внутри помещения повсюду стояли приборы, мониторы и экспериментальные стенды. Разобранные двигатели лежали на стеллажах, рядом — аккумуляторы разных размеров, электронные платы, кабели. На стенах висели защитные очки и наушники.

Прошёл вдоль стола и обратил внимание на три корпуса малых дронов, что стояли в ряд, без крыльев и двигателей. Только пустые рамы, словно мёртвые кузнечики. У одного торчал обломанный разъём, у другого не хватало платы.

Невольно провёл рукой по холодному корпусу.

«Если бы было время и материалы…» — подумал я, но тут же отбросил эту идею, оставив на потом. Пока что мне было не до инженерных мечтаний.

У выхода взгляд зацепился за что-то неприметное. В дальнем углу, за ящиками, обнаружился маленький коптер. Лёгкий, пластмассовый и с наклейкой на корпусе «Made in China».

Поднял его, осмотрел и невольно усмехнулся. Обычная игрушка — дешёвая китайская поделка, с крохотной камерой и слабым аккумулятором. Такие продавались повсюду: максимум пятнадцать минут полёта, дальность — сто метров. Никаких сенсоров, никаких стабилизаторов. Чисто любительская игрушка для детей или новичков.

Проверил винты, те оказались целы. Пульт управления был на пальчиковых аккумуляторах, всё работало. Вот только пользы от него в реальных условиях — почти никакой.

Повертел его в руках ещё немного и, вздохнув, аккуратно поставил обратно.

— Так-с, с этим ясно. Что смотрим дальше? — спросил я себя вслух, хотя в тишине подземного бункера мой голос прозвучал так, будто здесь говорил кто-то другой, не я, а некий чужак, случайно забредший в это мёртвое подземелье.

На мгновение поймал себя на мысли, что действую как полный дилетант. Всё вперемешку, без системы, без структуры.

«Нужно работать последовательно, Николай, — сказал я себе, — и вести учёт. Без порядка ты здесь долго не протянешь».

Решив действовать по-человечески, вновь вернулся в компьютерную. Распечатал план бункера — огромный лист, где серыми линиями были обозначены переходы, технические помещения и жилые отсеки. Взял маркер, ручку и, как и положено студенту-инженеру, решившему дотошно изучить новый механизм, стал обходить все помещения по порядку.

Начал с центра. Здесь когда-то был главный вход, лифт и вестибюль. Сейчас от них не осталось почти ничего. Шахту лифта полностью завалило, стены будто проглотила сама земля. От проходной и рекреации остались лишь обломки бетона, битый кирпич и тяжёлая, серая глина, спрессованная временем и давлением. Я присел, потрогал землю рукой — холодная, плотная, влажная. Судя по всему, тут были завалы толщиной не меньше пяти-шести метров. Расчищать такое в одиночку — годы работы, не меньше.

Отметил это на плане толстым крестом — «вход недоступен», и направился в жилые помещения. Они находились в северо-западном углу комплекса. Здесь на удивление всё было относительно цело. Никаких обрушений, только лёгкие трещины на стенах.

Осмотрел всё восточное крыло. Столовая, санузлы, комната отдыха №1 в которой была библиотека — они при катаклизме почти не пострадали. Где-то покосилась дверь, где-то осыпалась штукатурка, где-то упал шкаф или стулья, а в одном из помещений на полу лежала разбитая посуда.