Барышня из забытой оранжереи. Страница 9

Ведь неизвестно, в каком состоянии усадьба, дом и оранжереи. Возможно, нам понадобится целый штат работников, чтобы привести всё это в порядок.

Госпожа Берри попросила называть её тётушкой, и я с радостью согласилась. В эти дни я вообще ни в чём ей не противоречила.

Об оранжереях мы с Азалией не говорили. Я не знала, что она планирует там делать. Кажется, она и сама не знала. Однако была полна решимости спасти их от продажи или изъятия казной.

Я накидала несколько вариантов, что можно там выращивать. Например, огурцы или томаты. Конечно, при условии, что хотя бы часть теплиц сохранилась. Прошло слишком много лет, и я боялась, что мы найдём на месте знаменитых оранжерей Берри лишь осколки стекла и ржавые остовы.

Азалии я ничего не говорила о своих страхах. После отъезда Марка она стала задумчивой, молчаливой и внушала мне опасения. От вызова врача она отказалась. И я под всякими предлогами старалась заманить её в город, намереваясь завезти к доктору. Однако госпожа Берри оказалась крепким орешком – на все предложения она отвечала отказом или отправляла меня с запиской. Пришлось смириться и надеяться, что Азалия самостоятельно справится с разочарованием.

Наконец люди были наняты, вещи собраны. Граф с нетерпением бегал вокруг лёгкой коляски, взятой в аренду вместе с кучером и лошадьми. В ней поедем только мы втроём и самые необходимые вещи. Остальное двинется на телегах вместе с прислугой.

Я ужасно волновалась. Азалия говорила, что ехать недалеко, всего с полчаса. Однако для меня это было целое путешествие. Ведь прежде я почти не выходила из дома, лишь в последнюю неделю госпожа Берри стала мне доверять относить записки с поручениями.

В доме оставалась новая экономка. Перед отъездом я завалила её советами, что и как делать, чтобы всё оставалось по-прежнему. Она терпеливо сносила всё новые наказы, не противореча, поскольку считала меня племянницей госпожи. Как и все остальные.

Ни Азалия, ни я сама никому не рассказывали тайну моего появления.

Наконец экономка не выдержала и сказала, что нам пора ехать, если хотим разместиться на новом месте до темноты. Она была права, но я ещё раз окинула взглядом стены, ставшие мне родными. Заметила, что за печью снова поселился паук, и попросила смахнуть паутину. Экономка поджала губы, а я всё-таки сделала над собой усилие и вышла из дома.

Граф первым запрыгнул в коляску. Я помогла забраться тётушке и села сама.

– Поехали, голубчик, – велела Азалия кучеру.

Он тихонько коснулся лошадей вожжами. Коляска тронулась с места, и я задержала дыхание, наполненная чувством, что моя жизнь в очередной раз меняется. Может, не так кардинально, как в прошлый, однако того тихого спокойствия, что я знала в маленьком домике госпожи Берри, больше не будет.

Весна набирала обороты, как наша коляска скорость. Мы ехали по узкой, заросшей дорожке, а по обеим сторонам зеленело море яркой сочной травы, какая бывает лишь в середине мая.

Азалия сидела, напряжённо выпрямив спину и ожидая появления усадьбы. Я тоже нервничала и наблюдала за тётушкой. И только Граф, которому позволили забраться на сиденье, с удовольствием подставлял морду встречному ветру, высунув её в окно.

Через полчаса дорога сделала крутой поворот, и я увидела огромную вывеску «Оранжереи Берри».

Сердце забухало от волнения. Я совершенно точно видела это место впервые. Однако чем больше вглядывалась, тем сильнее чувствовала узнавание. Некое внутреннее родство. Словно уже встречала этот пейзаж на картине или во сне.

Дорога вблизи усадьбы оказалась совсем запущенной. Высокая густая трава путалась в колёсах, затрудняя движение, и ехали мы со скоростью пешехода. Кучер переживал за лошадей, которые могут споткнуться о невидимую кочку или сломать ногу в кротовьей норе, и ругался себе под нос, что приходится везти нас в такое дикое место.

Тётушка Азалия его не слышала, она смотрела вперёд невидящим взглядом, и, кажется, вообще отсутствовала здесь, перенесясь на много лет назад. Я попыталась представить, каким был подъезд к усадьбе тогда, и не смогла.

Слишком велико оказалось запустение. И чем ближе мы подъезжали, тем яснее это становилось.

Буквы вывески вблизи представляли собой печальное зрелище. Краска выгорела на солнце и облупилась, слезая большими пластами, под которыми обнажались пятна потемневшего от времени дерева. Гвозди заржавели и протекали рыжими слезами. Будто оплакивали былое величие, ныне утерянное и никому не нужное.

У подъезда к усадьбе дорога раздваивалась. Та, что вела к воротам, была с трудом, но проходима. Видимо, всё же здесь иногда скашивали траву, чтобы лошади могли пройти, а телеги или экипажи проехать. Зато вторая дорожка, которая шла вокруг ограды, полностью заросла. Её с трудом удавалось разглядеть в густой траве. Может, прежде это был подъезд для туристов?

– Тётушка, в усадьбе живут люди?

Я попыталась отвлечь госпожу Берри от печального вида.

– Что, милая? – она отреагировала на обращение, а сам вопрос дошёл до неё несколько секунд спустя. – Да, здесь живёт пожилая пара. Я не смогла оставить оранжереи совсем без присмотра.

Она снова повернулась к окну, рассеянно поглаживая лоснящуюся чистой шерстью и блестящую на солнце спину Графа, единственного, кто ни о чём не переживал, и с нетерпением ждал, когда мы наконец приедем. Я ещё не видела пса таким возбуждённым. Обычно он лениво дремал на полу или не спеша прогуливался по саду. Даже гавкал он в самых крайних случаях.

Но сейчас Граф переменился, он словно помолодел, вновь превратившись в весёлого щенка, активного и легкомысленного, каким был десять лет назад.

Коляска подкатила к закрытым воротам. Лошади свернули к траве и встали, сразу потянувшись к сочным стеблям.

Азалия открыла дверцу и ласково предложила:

– Ну иди, погуляй, мальчик.

Упрашивать не пришлось. Граф выпрыгнул наружу и скрылся в высокой траве.

– Не потеряется? – с сомнением произнесла я.

– Граф вернулся домой. Он не может здесь потеряться, – госпожа Берри улыбнулась впервые за весь путь. И я оставила расспросы.

Трава у ворот была выкошена, значит, ими пользовались, и люди здесь действительно жили. Кучер спрыгнул с козел и пошёл проверить. Я наблюдала, как он подёргал сначала створку ворот, затем калитку и растерянно оглянулся на нас.

– Наверное, стоило отправить им записку, – вздохнула Азалия и добавила уже громче: – Голубчик, пройдитесь вдоль ограды, покричите, чтоб нам открыли.

– Хорошо, госпожа, – не выказав и капли недовольства, мужчина отправился искать живших здесь людей.

– Может, пока разомнём ноги? – предложила я.

Тем более солнце припекало почти по-летнему, а росшие по внутреннему периметру липы отбрасывали ажурную тень. Мы выбрались из коляски и подошли к ограде. Я жадно всматривалась вглубь территории.

Однорядная липовая аллея шла вдоль всего периметра, прерываясь лишь у ворот и позволяя рассмотреть все детали обустройства усадьбы.

Дом стоял по центру участка. К нему вела дорожка, посыпанная гравием, а по обе стороны были устроены красивые куртины из цветов и кустарников. Так было десять лет назад.

Сейчас гравий смешался с землёй, позволяя сорной траве прорываться сквозь ослабевшую защиту. Клумбы представляли собой жалкое зрелище. Кустарник потерял форму и разрастался, с каждым годом захватывая новые территории и давно выйдя за очерченные границы.

Пальцы непроизвольно сжались на железных прутьях ограды. Слишком печальное зрелище. Особенно для госпожи Берри. Скосив взгляд, я увидела слёзы в её глазах. Она права, надо было послать вперёд записку и людей, чтобы успели навести порядок.

– Тётушка, не плачьте, мы всё уберём и вычистим, будет как раньше! – я коснулась её предплечья.

– Как раньше уже не будет, – грустно улыбнулась она.

– Будет лучше! – я отказывалась поддаваться унынию.

Картина запустения, навевавшая сплин на Азалию, у меня, напротив, вызывала жажду деятельности. Хотелось немедля схватить садовый инструмент и обрезать кусты, смести прошлогодние листья, выполоть сорняки. Как будто во мне пробудилась прежде дремавшая страсть к садоводству.