Моя мать прокляла мое имя. Страница 11

И все же оно существует. Вот она, ее бабушка, зовет ее по имени. Это необъяснимо, как и то, что Фелиситас способна видеть невидимое и отчаянно нуждается в теплоте той, кто никогда не одаривал ее ничем, кроме холода.

Глава 9

Фелиситас лежит неподвижно, укрывшись одеялом с головой. Ольвидо пытается стянуть его и заставить внучку повернуться к ней лицом, но ее пальцы просачиваются сквозь ткань. Ольвидо знает, что дело не в одеяле. Дело в ней. Она продолжает висеть между двумя мирами.

Ольвидо не отваживается рассказать Фелиситас о своих проблемах с осязанием из-за страха показаться слабой. Дети не испытывают уважения к слабым бабушкам, потому что им еще не знакомо сочувствие. Они понимают только силу, когда их бьют по заднице твердой рукой или тапком. Ее внучка не подозревает, что сумочку, упавшую в машине ей на колени, столкнула вовсе не Ольвидо, просто Ангустиас попала колесом в выбоину. В тот момент Ольвидо протянула руку, пытаясь заставить живой мир отреагировать на ее прикосновение. Она потерпела неудачу, но хотя бы сумела разыграть спектакль.

Однако долго притворяться не получится. Фелиситас, похоже, умная девочка. Она явно унаследовала ее гены, и, хотелось бы надеяться, не только раздражительность, но и мозги.

Ольвидо наклоняется и шепчет внучке на ухо:

– Фелиситас, Фелиситас, Фелиситас.

Она повторяет имя в течение пятнадцати минут, затем начинает беспокоиться, не убаюкал ли голос девочку, но на сто восемьдесят первом упоминании ее имени Фелиситас неохотно откидывает одеяло и садится. Она жестом дает понять, что бабушка может говорить.

– Какая ты невоспитанная! Нельзя было позволять Ангустиас растить тебя одной.

Понимая, что ввязывается в ненужный разговор, Ольвидо поправляет волосы, разглаживает блузку и поспешно меняет тему:

– По крайней мере, ты надела черное в память обо мне.

– Я каждый день ношу черное. Чего ты хочешь? – шепчет Фелиситас. Голос у нее тихий, но недовольство звучит громко и отчетливо.

Ольвидо демонстративно встает.

– Почему ты до сих пор не сказала матери, о чем я просила? У тебя была уйма времени, – шепчет она в ответ, хотя никто, кроме внучки, не может ее услышать.

– Мама не знает, что я вижу духов, и я не хочу ей об этом рассказывать.

Это кажется Ольвидо вполне разумным. Она и сама двадцать семь лет не рассказывала дочери о своих мыслях и чувствах, о тайных надеждах на будущее и уж тем более о том, что было в прошлом. Фелиситас она тоже не намерена ни о чем рассказывать. Свое прошлое она унесет с собой на небеса, а Фелиситас останется на земле, сохранив в памяти благочестивый образ бабушки, как и положено.

Ольвидо уже попросила прощения у Бога. В милости внучки она не нуждается, та лишь должна проявить уважение – помочь бабушке уговорить Ангустиас исполнить ее последнее желание, ну и, возможно, время от времени зажигать за нее свечу на случай, если в раю наступят тьма и беспорядок во время гроз и ураганов.

– Что ж, тебе придется.

– Нет.

– Да. – Ольвидо сжимает кулаки и пытается наказать свои бесполезные ладони острыми ногтями.

– Нет. Если только… – Фелиситас оглядывается на спящую мать и снова поворачивается к Ольвидо: – Ты хочешь с ней поговорить? Если я ей признаюсь, что вижу тебя, она захочет с тобой пообщаться. Наверняка вам есть что сказать друг другу.

Ольвидо молчит, а Фелиситас улыбается, полагая, что одержала победу. Однако ей невдомек, что упрямство, которое она унаследовала от мамы, та унаследовала от Ольвидо. В том, чтобы оставлять последнее слово за собой, Ольвидо гораздо опытнее Фелиситас.

– Ну, раз ты не желаешь говорить ей, что мое тело следует отправить в Мексику, я никогда не попаду в рай, а если я не попаду в рай…

Фелиситас радостно хлопает в ладоши:

– Ты попадешь в ад?

Ольвидо закипает от негодования.

– Я останусь здесь!

– То есть в ад попаду я.

Ольвидо хочет еще раз возмутиться столь дерзким поведением, но быстро соображает, что именно такой настрой ей нужен от Фелиситас. Она придвигается поближе к лицу внучки и тем же тоном, которым обычно обращалась к Ангустиас, угрожая поркой, говорит:

– Да, именно, так что тебе лучше найти способ все ей сказать и убедиться, что меня отвезут в Мексику. Понятно?

Фелиситас хмыкает и встает с дивана.

– А ты можешь поднимать вещи своими призрачными руками? – спрашивает она, шевеля пальцами перед бабушкиным носом.

Ольвидо усмехается.

– Не называй их «призрачными», и да, могу. – Однако, вместо того чтобы доказать свое утверждение на практике, она скрещивает руки на груди.

Фелиситас тянется за декоративной подушкой, лежащей рядом с ней.

– Лови! – Она подбрасывает подушку и с лукавым видом наблюдает, как та пролетает сквозь грудь Ольвидо, прямо сквозь ее сердце.

Несмотря на отсутствие боли, Ольвидо в ужасе.

– Что ты себе позволяешь?

– Не хочешь еще раз попробовать? – дразнит ее Фелиситас.

– Что?!

Фелиситас бросает вторую подушку. Ольвидо уворачивается. Озорно улыбаясь, Фелиситас выбегает в коридор, Ольвидо спешит за ней.

– Ты соврала! – восклицает Фелиситас, как только они оказываются там, откуда Ангустиас ничего не услышит. Ольвидо фыркает, но не пытается придумать очередную ложь. – Что ж, мой план провалился.

– Какой еще план? – удивляется Ольвидо, отказываясь смотреть на внучку.

– Чтобы ты написала маме письмо.

Ольвидо усмехается:

– Если бы я могла это сделать, как думаешь, стала бы я обращаться к тебе за помощью?

Фелиситас вздыхает.

– У тебя есть бумага и ручка? Я напишу за тебя.

Ольвидо косится на свою записную книжку.

– Думаю, она сможет отличить мой почерк от почерка пятилетнего ребенка.

– Мне десять.

– А ведешь себя как пятилетняя.

– У меня отличный почерк, – настаивает Фелиситас. – И я могу его изменить, сделать дрожащим. Ты уже старая, так что мама поверит, что это ты накарябала.

– Что ж, ладно. Давай попробуем, – соглашается Ольвидо и показывает на дверь, ведущую в ее спальню. – Если что, придумывать объяснение придется тебе.

Стараясь не скрипеть, Фелиситас осторожно открывает дверь. Ольвидо с любопытством заглядывает внутрь. Ее кровать застелена. Подушки взбиты.

– Где? – спрашивает Фелиситас.

– В тумбочке. В первом ящике. Там ручки и бумага. Нет, это не бери. Это моя телефонная книга.

Фелиситас хмыкает и роется в поисках бумаги.

– Вряд ли она тебе еще понадобится.

Положив разорванный конверт на тумбочку, Фелиситас начинает аккуратно писать:

Умоляю. Пожалуйста, оставь меня в покое.

Ольвидо наклоняется к ней и прищуривается. Предложения на английском.

– Что здесь написано?

Фелиситас ухмыляется.

– Ты разве не знаешь? – невинно спрашивает она.

Ольвидо прекрасно понимает, что она имеет в виду. Фелиситас не просто чужой ей человек. Она совершенно необъяснимое явление. Ангустиас никогда бы не осмелилась насмехаться над ее навыками чтения. Как она могла воспитать такую наглую девчонку?

– На мне нет очков для чтения, – коротко объясняет Ольвидо.

– Разве смерть не должна была решить все твои проблемы со здоровьем?

Так я и знала, думает Ольвидо. Фелиситас не проявляет к ней ни сочувствия, ни уважения. Жаль, она не может снять туфлю и пригрозить отлупить девчонку.

– Понятия не имею. Я умерла впервые, – говорит Ольвидо, выпрямляя спину. – А теперь слушай внимательно. Вот что тебе нужно написать.

Глава 10

Впервые Ангустиас увидела цветное облако в свой одиннадцатый день рождения. Она не помнит, чтобы до этого замечала над чьей-либо головой что-то похожее на нимбы святых, которым молилась ее мать, но в тот вечер, ровно без пяти семь, когда солнце уже менялось местами с луной, она отчетливо увидела разные цвета.