Генерал дракон моей сестры (СИ). Страница 25

Хорас поморщился и сжал кулаки. Как я его понимала.

Он обнял меня, словно мы старые друзья. А я обняла его в ответ, словно пытаясь утешить его. Поддержать.

— Да, кстати, мадам, — вздохнул он. — Я могу залечить ваши синяки… Если вы хотите… Просто я специализировался на целительстве.

— Я не знаю, стоит ли? — замялась я.

— Мадам, мне просто хочется попрактиковаться. Тем более, что в обязанности дворецкого входит лечение, — заметил он, разминая пальцы. — И не только радикулита. У вас открытое платье и будет прическа. Поэтому все это может стать достоянием слухов.

Я усмехнулась и стала снимать платье, оставаясь в рубашке. Развязав тесьму, я подставила спину.

Его рука медленно скользнула по спине, а я почувствовала, как боль уходит от одного его теплого прикосновения.

— Так, еще на локте я видел, — произнес Хорас, а я закатала локоть, глядя на сияние, которое струилось между его пальцами. — Готово, мадам!

Я вздохнула, чувствуя, что мне стало легче дышать. Прошла эта ноющая, привычная боль, которая была моей спутницей уже много месяцев.

— Спасибо, — прошептала я.

— Не за что, — усмехнулся Хорас. — Мадам, если вдруг вам нужно будет увидеться с сестрой, я помогу вам. Просто позовите меня, и я все организую. Никто не узнает о ваших встречах.

— Спасибо, — улыбнулась я.

Дворецкий надел перчатки и направился к двери, а я проводила его и закрыла за ним дверь, приваливаясь лбом к старинному дереву.

— Это что такое было? — послышался голос позади меня, а я обернулась.

Дверь на балкон была распахнута. Снежная пелена вихрем ворвалась внутрь, словно сама зима пыталась вырвать меня из этого проклятого дома — или укрыть от того, кто сделал шаг в комнату.

Гессен.

Он был как тень, вырезанная из кошмара. Как гнев небес, облаченный в алый мундир. Его глаза — не серые. Они были чёрными, с вертикальным зрачком, будто смотрели не на меня, а внутрь, туда, где я прятала самое грязное — своё желание.

— Что именно? — выдавила я, прижавшись спиной к двери, будто дерево могло стать щитом от его взгляда.

— Это что было за свидание с дворецким? — его голос был тише, чем шелест снега, но внутри меня всё сжалось, будто сердце поймали в ловушку. — Ты сидела с ним в темноте. Одна. В рубашке. А он… лечил тебя?

Я сглотнула. В горле стоял ком — не страха. Вины.

— Мы просто поговорили. И он вылечил мою спину. Чтобы завтра я могла надеть платье… Чтобы не прятать синяки под волосами, как будто я — позор семьи.

Он шагнул ближе.

Воздух стал плотным. Тяжёлым. Горячим.

Его пальцы коснулись моей щеки — не как джентльмен. Как хозяин, проверяющий свою собственность.

— Ты думаешь, я ревную его? — прошептал он, и его дыхание обожгло мои губы. — Ты так наивна… Я ревную тебя ко всему, что касалось тебя. Каждый взгляд, который скользил по тебе. Каждое платье, которое обнимало твое тело. Каждую складочку рубашки, которая прикасалась к твоему обнаженному телу в то время, как я не мог этого сделать.

Глава 54

Он сгреб мою рубашку в кулак и потянул вперед. Еще немного, и наши губы соприкоснулись бы в поцелуе, но я отклонилась, пытаясь сражаться с этим соблазном.

— Я ненавижу ее, — хриплым голосом прошептал Гессен, глядя на ткань в своем кулаке. — Почему ей можно ласкать твое тело, а мне нет?

Он тяжело дышал, глядя на свой кулак.

— Почему она может прикасаться к нему, а я нет?

Он отпустил рубашку, а я нервным жестом расправила ее на своей груди, тяжело дыша.

Его палец медленно спустился к моей шее, к пульсу, который бился, как пойманная птица.

— Я ревную даже твои сны. Я видел, как ты спишь… Слышал твои стоны… Даже если в этих снах я, я все равно ревную, — выдохнул он.

Я задрожала. Не от страха. Он угадал. Он всё знал. И это было страшнее любого удара.

— Не говори этого… — выдохнула я, голос дрожал, как пламя на ветру. — Пожалуйста… Не сейчас… Мы же договорились, что один поцелуй и всё…

Но моё тело уже предало меня. Грудь вздымалась. Кожа горела. Между бёдер пульсировала та самая пустота, которую только он мог заполнить — даже если это убьёт нас обоих.

Я стиснула зубы, сжала кулаки, пытаясь выдавить из себя приказ:

— Уходи… — прошептала я, но это прозвучало как мольба.

Я сжала ткань ночной рубашки на груди, будто могла прикрыть не тело — а стыд, что разливался по венам.

— Уходи! — уже громче, сквозь слёзы, сквозь боль, сквозь желание, которое я не просила, но которое пожрало мою душу. — Пожалуйста!

Я закрыла глаза, еще крепче сжимая ворот рубашки. Мой голос дрожал, но я стиснула зубы, чтобы бороться с этим искушением.

Он не послушал.

Его пальцы впились в мой подбородок — не грубо, но неотвратимо, как приговор. Он заставил меня смотреть в его глаза. В те самые — змеиные, древние, полные безумия и поклонения.

— Скажи мне это в глаза, — хрипло приказал он. — Скажи, что не хочешь меня. Скажи, что я для тебя — чужой. Скажи… Скажи так, чтобы я поверил…

Я открыла рот.

— Уходи, — прошептала я, чувствуя в голосе мольбу. — Пожалуйста… Я прошу тебя… Не надо…

Слово застряло в горле, будто язык отказался предать душу.

— Пожалуйста… Вспомни про клятвы… Про честь мундира… — выдохнула я, и в этот миг его пальцы дёрнули завязку на моей рубашке. Ткань распахнулась, обнажив плечо, по которому тут же скользнули мои пальцы.

Глава 55

— Поздно. Ты не понимаешь, что ты со мной делаешь… — прохрипел Гессен, и его рука легла на моё горло. Не сжала. — Ты думаешь, я человеческое существо? Что я могу контролировать себя, как честный жених? Зверь уже знает вкус твоих губ. Он знает твой вкус. Знает, как твое тело предает тебя от одного поцелуя. И ты думаешь, он остановится?

Он прижал меня к двери. Его бёдра впились в мои. Я почувствовала жёсткость, готовность, ярость плоти, которая прижалась к моему бедру.

— Честь мундира — это для человека. А для зверя нет чести, — прошептал он, прижимаясь губами к моему плечу с таким стоном, что у меня внутри всё отозвалось диким желанием.

Я задохнулась.

И тут же застонала, когда его рука стала поднимать мою рубашку вверх. Я чувствовала, как она скользит по моему бедру, жадно изучая каждый изгиб.

— Нет, нет, нет, — испуганно прошептала я, когда его рука между моих бедер.

— Я готов растерзать тебя, — прошептал он, а я почувствовала его прикосновение и задрожала. — Не от злости. От обожания. Ты не знаешь, как я мечтаю почувствовать, как ты дышишь моим именем, как твое тело бьется в агонии от одного моего прикосновения…

— Так нельзя, — прошептала я с мольбой. — Нам нельзя…

Что даже сейчас, зная — это предательство, я желаю, чтобы он разорвал мою рубашку и сделал то, о чём я мечтала в самые тёмные ночи.

Его рука под моей рубашкой заставила меня задыхаться. Он зажал мне рот, а я чувствовала, как приподнимаюсь на цыпочки с каждым его движением. Его ладонь заглушала мои стоны и прерывистые вздохи.

— Но мы же ничего такого не делаем? Верно? — шептал зверь, а его дыхание скользило по моим губам. — Я даже ремень не расстегнул…

Я чувствовала, что уже не могу остановиться. Это было так хорошо, так сладко, так грубо, что мое тело вздрагивало. «Почему же это так мучительно прекрасно?» — шептало что-то внутри. «Так нельзя! А как же сестра?» — стонала совесть, но ее голос становился все тише и тише.

— Ты понимаешь, что ни один мужчина не посмеет прикоснуться к тебе, кроме меня? — шептал зверь, задыхаясь. — Ты понимаешь, что я не оставлю тебе выбора? Что после свадьбы ты поедешь с нами? Что я тебя никуда не отпущу?

Его рука двигалась все быстрее и быстрее, а я забыла обо всем: о сестре, о чести, о совести…

И в одно мгновенье я застыла, тело напряглось, а я сдавленно простонала и закрыла глаза, отдаваясь бесконечному мучительному блаженству. Будто цепь, что держала меня в этом мире, лопнула — и я упала в бездну, где нет ни сестры, ни чести, ни даже собственного имени.