Мой запретный форвард (СИ). Страница 9

Я неловко киваю и присаживаюсь на край кожаного диванчика. Сначала кажется, что все смотрят на меня слишком пристально. Но потом один из парней, высокий, в белой футболке, вдруг прищуривается:

— Подожди, — говорит он, осматривая меня. — Ты же Терехова? Серьезно? Моя мать обожает фигурное катание! Она все ваши чемпионаты смотрела!

Я застываю, а Люба слегка похлопывает меня по спине.

— Вот видишь, Поль, ты тут не чужая!

Я натянуто улыбаюсь и отшучиваюсь:

— Ну, приятно, что я хотя бы мамам нравлюсь.

Компания смеется, и напряжение с меня постепенно сходит. Девчонки пододвигают коктейли, один ярко-оранжевый и какой-то светящийся.

— Ты должна его попробовать! — Люба протягивает мне бокал.

— Я вообще-то не пью, — машу рукой.

— Поль, ну расслабься хоть раз! — сестра подмигивает мне.

Я осторожно делаю глоток. Сладко, с легкой горечью, но совсем не противно. Музыка гремит, свет мигает, и мне становится хорошо.

Люба и ее подружки подскакивают, тянут меня на танцпол. Я сопротивляюсь ровно три секунды. Потом уже сама смеюсь, волосы разлетаются, каблуки стучат по полу в такт музыке.

Сестра кружится рядом, смеется, кто-то машет ей с другого конца зала. Я отпиваю еще глоток оранжевого коктейля и снова двигаюсь в такт биту.

И тут меня кто-то стукает по плечу, я оборачиваюсь. Передо мной стоит тот самый парень в белой футболке, у которого мама фанатка фигурного катания.

— Может, познакомимся поближе? — склонившись к моему уху, прикрикивает он. — Хочу с тобой пообщаться на улице, чтобы нам никто не мешал.

Я вскидываю бровь. Раньше я бы, может, растерялась, но сейчас я слишком устала, чтобы вестись на такой дешевый развод.

— Спасибо, но мне отношения не нужны.

— Да? — он не теряется. — Ты красивая, я – свободный. Тогда давай сделаем проще. Перепихнуться не желаешь?

Я начинаю звонко смеяться, неожиданно для самой себя.

— Нет, — качаю головой. — Не интересует.

Он выглядит слегка обескураженным, но я уже разворачиваюсь к танцующим девчонкам. В толпе, под неоном и ревом музыки, его слова рассыпаются в пыль.

И тут я отпускаю себя. Двигаюсь так, будто это мой последний танец. Музыка проходит по венам, каблуки отбивают ритм, волосы прилипают к лицу, но мне плевать. Все проблемы: бумаги, база, Анисимов, растворяются.

Остается только мерцающий свет, жар и эйфория.

В четыре часа утра такси подъезжает к спортивной базе. Я вылезаю и иду к общагам, спотыкаюсь, смеюсь сама с собой, держу туфли в руках, потому что ноги сказали: «все, Поля, хватит нас мучить».

Воздух еще ночной и прохладный. Голова кружится от коктейлей, в ушах еще гремит музыка, а губы сами тянутся в глупую пьяную улыбку. Я иду босиком по дорожке к общежитию, как будто это подиум.

И тут я замираю.

О, нет. Только этого мне еще не хватало! Осрамить такую прекрасную ночь может только он.

На ступеньках общежития сидит Анисимов. Толстовка, спортивки, волосы растрепанные. Локти на коленях, сигарета болтается в пальцах. Он поднимает голову, и его глаза встречаются с моими.

ГЛАВА 12.

Полина

— Красота какая, — ухмыляется Анисимов, выпуская дым, и тут же тушит сигарету о ступеньку. — Принцесса вернулась с бала?

Я закатываю глаза и продолжаю идти вперед.

— Свали с горизонта, Ярослав, — бурчу я. — У меня нет сил на твои шуточки.

— И как же отреагирует твой папочка, — лениво тянет он, осматривая мои босые ноги, — что его любимая доченька так поздно шляется непонятно где?

Я фыркаю, специально натягиваю обтягивающее платье чуть ниже на бедрах и опускаюсь рядом. Пусть думает, что он меня не цепляет.

— А тебе ли не все равно? — отвечаю тихо, глядя прямо перед собой. — Ну, сошлет он меня куда-нибудь. Тебе же легче будет. Не буду тебя дразнить своим присутствием.

Ярослав ухмыляется так, что хочется двинуть ему локтем в бок.

— Думаешь, ты меня дразнишь? Терехова, ты со своей наигранной правильностью меня скорее утомляешь.

— Ну так не смотри, — обрываю его, откидывая волосы за спину. — Или вон, глаза закрой.

— Хах, не поможет. Я все равно буду слышать твой голос, а он у тебя еще хуже.

— Зато ты его навсегда запомнишь, — я скрещиваю руки на груди и бросаю на него прищуренный взгляд. — Прямо мучаешься со мной, да?

— Мучаюсь, — соглашается он неожиданно быстро. — Вот сижу и думаю: как же тебя отсюда выпереть, чтоб без крови.

— Бедненький, даже не спится. Но не переживай, я сама уйду, — ядовито улыбаюсь я. — Не ради тебя, а ради своих нервов.

— Уйдешь? — он ухмыляется шире, немного сужает глаза. — Смешно. Тебе тут нравится, я же вижу.

— Ты ничего не видишь, Анисимов. Ты вообще видишь только свое эго, — отрезаю я.

Он замолкает, прикуривает новую сигарету.

— А мне вот интересно другое, — загадочно тяну я. — А что же мой папочка сделает с тобой, когда увидит, что ты пыхтишь как паровоз.

Я резко вырываю сигарету из его рта и выбрасываю ее в сторону.

— Блядь, Полина, последняя была! — возмущается Ярослав, прожигая меня хмурым взглядом. — Твой папочка уже десятый сон видит, ниче он не увидит.

— Не сомневаюсь, — грустно усмехаюсь я.

У папы все по режиму.

— Знаешь, — Ярослав вдруг наклоняется чуть ближе, — ты бы могла не строить из себя ледяную королеву. Все равно все понимают, что маска треснет. Вопрос только – когда.

— А знаешь, — я тоже поворачиваюсь к нему, улыбаюсь так сладко, что аж самой тошно, — когда треснет твоя маска, из тебя полезет то, что и так все знают. Надменный, самовлюбленный и пустой.

Его глаза на секунду темнеют, но ухмылка остается. Я его задела, но он будет делать вид, что ему плевать. А мне от этого становится теплее что ли.

Я встаю и расслабленно хлопаю его по плечу. Но резко, чтобы это нельзя было принять за ласку.

— Сиди, герой. И не подавись собственной крутизной.

И, пошатываясь, иду к двери. Я уже почти дотянулась до ручки, как за спиной раздается его голос:

— Надеюсь, ты не переборщила сегодня с коктейлями, Терехова?! А то опять тест не пройдешь.

Меня словно молнией прошибает. Я останавливаюсь, а потом медленно разворачиваюсь.

— Что? — мой голос дрожит, но не от страха.

Ярослав продолжает сидеть на ступеньке, только уже вполоборота ко мне.

— Ну че ты сразу затряслась? — ухмылка расползается по его лицу, он поднимает руки в притворной обороне. — Я же просто шучу. Все же знают твою славу.

— А ты, значит, уже справки навел?

— Да мне стоило только вбить твое имя… И я ТАКОЕ узнал!

И тут меня накрывает. Как будто он ткнул пальцем в открытую рану. А еще и покрутил им там. Все внутри бурлит: алкоголь, злость, обида, унижение.

— Ах ты! — одну туфлю, что держала в руках, я со всего размаху запускаю в него.

Каблук с глухим стуком попадает ему прямо между лопаток.

— Ты охренела?! — Анисимов вскакивает, разворачивается, поднимает и сжимает мою туфлю в кулаке.

Глаза выпученные, челюсть сжата.

— Да! — кричу я так, что эхо проносится по всей территории. — Охренела! Зато я не вру и не притворяюсь!

Он делает шаг ближе, но я не отступаю. Пусть хоть в землю закопает своим взглядом.

— Никакого допинга я не принимала, понял?! — слова вылетают из меня, как пули из автомата. — Ни-ка-ко-го! Я пахала всю жизнь. С утра до ночи. С синяками, с кровью, с разодранными ногами, пока другие тусовались, пока жили!

Анисимов молчит, а у меня руки трясутся, и я уже не могу остановиться.

— Ты хоть понимаешь, каково это – кататься годами, мечтать, рвать себя ради каждой победы, а потом остаться ни с чем? Потому что анализы говорят: «она виновата». Потому что всем плевать на твои слова! Потому что проще поверить в грязь, чем в правду!

Глаза щиплет, и я вытираю слезы ладонью, резко и зло.

— А ты?! — я тычу оставшейся туфлей в его сторону. — Ты никогда этого не поймешь. Тебя тут боготворят, на руках носят, даже если ты облажаешься. Для тебя хоккей – это команда, пацаны, раздевалка, Василич. У тебя всегда был кто-то рядом. А у меня… у меня был только лед.