Мой запретный форвард (СИ). Страница 7

Я разогнанный до предела. Лед стучит под лезвиями коньков, мышцы горят, а в голове только одно: сегодня я здесь царь.

На тренировке, в игре – это мой лед. Тут я хозяин.

— Ради победы не жалко и кровь на лед пролить! — ревет Василич, и у меня на секунду по телу скользит холодок.

Потому что он не просто зверствует, он верит в нас. И мы верим.

Я слышу его голос через адреналин, через собственное бешеное дыхание. Мозг фиксирует каждое слово.

Не жалко крови. Ну моей, может, чуть-чуть. Чужой – хоть ведро. Главное – победа.

Сгоняли серию бросков. Я уперся в вратаря так, что он уже сам психует:

— Да пошел ты, Яр!

— Рад стараться, Димон, — ухмыляюсь я.

В раздевалке потом все дышат, как марафонцы. Пот с нас течет, волосы мокрые, руки дрожат. Но это кайф. Настоящий кайф.

Василич заходит, закрывает за собой дверь, и мы сразу замолкаем. Не потому что боимся, а потому что он реально наш идол.

— Ну что, мужики, — он скользит взглядом по каждому, — готовьтесь. В полуфинале вас ждут «Стальные Зубры».

На секунду в раздевалке повисает тишина, даже подпевающий себе под нос Фред рот закрыл.

«Зубры» - это жесть. Они как танки, у них защита, как бетонная стена, а нападение – чистый ураган.

Я провожу рукой по лицу, зачесываю влажные пряди волос назад и усмехаюсь.

— Отлично, — говорю я повышенным тоном. — Хоть будет кого разъебать по-настоящему.

Парни оживляются, кто-то подкидывает бутылку вверх, кто-то хлопает ладонями по скамейке.

Эта новость как бензин в огонь.

Я уже чувствую: впереди будет мясо. Но мясо – это то, ради чего мы живем.

Василич щелкает пальцами, будто подытоживает все вышесказанное:

— Вечером всех жду в общем зале. Будем разбирать игру «Зубров».

Он специально делает паузу, дожидается, пока каждый кивнет. Даже те, кто обычно отмораживается.

— И чтоб никто, мать вашу, не слился, — рычит тренер. — Хотите в финал? Значит, головы включайте. На характере далеко не уедем, мозгами тоже нужно работать.

Парни переглядываются, я вижу: глаза горят, у всех внутри завелась та самая пружина.

Фред под нос бурчит:

— Будем жрать этих зубров.

— Тебя бы сначала отучить песни петь, — огрызаюсь я. — А то твои треки как пластинка потом в башке крутятся весь день.

Ржем, но внутри уже клокочет от предвкушения. Вечером, когда засядем смотреть их матчи, это будет совсем другое кино. Там все всерьез: схемы, тактика, кто как клюшку держит, кто на коньках летает, а кто черепаха.

Я завязываю шнурки на кроссах и поднимаю голову.

В полуфинале шуток не будет. И кровь на лед мы реально прольем, если надо будет.

В обед сижу в столовке, ковыряю вилкой макароны, слушаю, как Пашка рассказывает про новый сериал, а Федя спорит с Димоном, кто сильнее: Овечкин или какой-нибудь канадский мамонт.

И тут в зал заходит Терехова. В чистой футболке, волосы мокрые после душа, нос уткнула в поднос. Садится через два столика от нас.

Ну что, детка. Самое время.

— Василич сказал, чтоб без всякого…, — начинаю громко, так, чтобы слышали все, и кидаю пацанам многозначительный взгляд, — …допинга.

Слово специально вытягиваю, как наживку на крючке.

Демьян ржет:

— Да кому нужен твой допинг, Яр. Тебе и так крышу срывает.

— Ага, — поддерживает Димон, — ты и без химии шайбами стены пробиваешь.

— Ему и так хватает, — влезает Пашка. — Ты посмотри, у него эго в три раза больше, чем бицепс.

Все смеются, а я краем глаза ловлю реакцию Полины. Она замирает на долю секунды. Маленькая, почти незаметная пауза, но я ее вижу. Вилка зависла над тарелкой, потом девчонка резко продолжает есть, будто ничего и не случилось.

Бинго, Яр!

Я усмехаюсь и делаю вид, что вернулся в разговор парней, но внутри уже щелкнуло: попал в цель.

Девчонка резко встает, поднос громко шлепается об стол, раздается стук посуды. А Полина выходит из столовки, даже не оборачиваясь.

Ну куда ж ты, моя ледяная стерва? Думаешь, сбежишь?

Небрежно бросаю вилку в тарелку и срываюсь за ней.

Коридор пустой и длинный. Она идет быстро, почти бежит, влажные волосы подскакивают на плечах.

— Эй, Терехова, — догоняю ее и встаю рядом. — Привет.

— Чего тебе, Ярослав? — бросает она, даже не глядя на меня.

Я нагибаюсь ближе к ее уху, почти касаясь дыханием:

— Мне бы спину помассировать. Приходи сегодня вечером ко мне в комнату, никто нам не помешает.

Терехова резко тормозит, медленно поворачивает голову. Взгляд, как скальпель, острый и дико опасный.

И тут за нашими спинами раздаются гулкие шаги.

Я оборачиваюсь и вижу Василича. Он идет по коридору, руки за спиной, морда каменная. Но глаза… мать его, эти глаза прожигают насквозь.

Я чувствую себя пацаном, пойманным за сигаретой за углом спортшколы.

Полина вдруг ядовито улыбается. И тихо, едва двигая губами, шепчет:

— Сейчас у папы разрешения спрошу. Можно мне к тебе сегодня вечером в комнату или нет.

И кидает взгляд в сторону тренера.

Я сглатываю, спина покрывается холодным потом.

Вот же черт.

Я, Ярослав Анисимов, нападающий, которого боятся вратари и защитники всей лиги, впервые за долгое время реально очкую.

ГЛАВА 10.

Полина

Папа идет по коридору спокойно, руки за спиной, но этот взгляд я видела тысячи раз. Он прожигает, ломает, заставляет любого чувствовать себя мелким и виноватым.

Я ядовито улыбаюсь. Мне даже становится внутри тепло от того, как Анисимов вдруг перестает быть царем и превращается в мальчишку с испуганными глазами.

— Сейчас у папы разрешения спрошу. Можно мне к тебе сегодня вечером в комнату или нет, — тихо говорю я, склонившись ближе, так что слышит только он.

Его губы дергаются, он с трудом сглатывает, как будто в горле камень.

М-м-м, вот это зрелище.

Ярослав знает: одно мое слово, и все. Он вылетит с базы, как пробка. Папа поверит мне.

Пока я наслаждаюсь реакцией Анисимова, папа останавливается рядом с нами. Продолжает сверлить парня строгим взглядом. И от этого взгляда у Анисимова плечи опускаются чуть ниже.

Я почти мурлычу от удовольствия внутри.

— Что тут у вас? — папа спрашивает хмуро, его глаза бегло оценивают нас обоих. — Что уже замыслили?

— Да вот, один из твоих лучших нападающих сделал мне заманчивое предложение, — произношу игривым голосом и стреляю глазками в сторону Ярослава.

Он бледнеет. Папа медленно скрещивает руки на груди, смотрит на него так, что даже у меня мороз по коже ползет.

— Предложение? — протягивает тренер. — Интересно…

Я поворачиваюсь к Ярославу, все так же с улыбкой, и добавляю чуть тише:

— Скажешь сам или мне его озвучить?

Его глаза метаются: то на меня, то на папу. И в этот момент я наслаждаюсь каждой секундой его неловкости.

— Да ниче оно не заманчивое, — он чешет затылок. — Сказал Полине, что у меня спина болит. Потянул поясницу на тренировке.

— Так иди к Ирине Петровне, — усмехается папа и кладет ладонь на плечо Ярославу, сжимает так, что на лице парня пролетает болезненная гримаса. — Она тебе клизму поставит, сразу все болеть перестанет.

Я довольно улыбаюсь, а Анисимов смотрит на меня недовольно, словно это я сейчас сказала «шутку века».

— Мазью помажу, за ночь пройдет, — бубнит парень.

— Вот это отличное решение. А то ноете, как кисельные барышни. Думаете, я не заметил, что ваши походы в медотсек участились?! Я с вас быстро всю спесь собью.

Анисимов просачивается между мной и папой и уходит по коридору.

— Пристает? — строгим тоном спрашивает папа.

— Ой, да тут каждый второй на меня смотрит, как на запретный десерт. Только мне их взгляды по барабану, — я лишь отмахиваюсь. — Так что не раздувай из мухи слона, прошу тебя.

— Ладно. Мать твоя звонила. Ты почему от нее трубки не берешь?

— Не слышала звонка.