Мой запретный форвард (СИ). Страница 33

Я в полном раздрае. Два клуба. Оба мощные, но оба разные.

— Преимущества есть у каждого, — подытоживает Даниил Романович. — Тебе надо выбрать, какой хоккей тебе ближе и где ты будешь расти.

О-хре-неть! Я реально могу выбрать?

Не проситься, не ждать подачек, а меня выбирают. Меня, черт возьми. Это капец как приятно.

— У меня есть время подумать?

Он смотрит на меня спокойно, но в глазах читается: парень, ты даже не представляешь, какой шанс тебе упал.

— Есть, — говорит он с улыбкой. — Неделя. А ровно через семь дней я жду твой ответ.

— Хорошо, — киваю я. — Я все обдумаю.

Он поднимается, поправляет лацкан пиджака.

— Надеюсь, ты примешь для себя верное решение.

— Играть я буду в любом случае, — отвечаю четко. — Головой, ногами, руками, всем.

Даниил Романович слегка наклоняет голову.

— Вот этого я и жду.

Мы пожимаем руки. Василич сияет, как новая монета, и уходит провожать Даниила Романовича.

В кабинете становится тихо.

А мне кажется, что стены вокруг меня пляшут от возможностей, которые прямо сейчас на меня свалились.

И от того, что если я не успею в Канаду, то я могу потерять единственное, что в этой жизни хочу не меньше, чем хоккей.

ГЛАВА 44.

Полина

Комиссия сидит полукругом, лица такие серьезные, будто они решают не мою судьбу, а вопрос мирового масштаба. Папки, бумаги, ноутбуки, усталые глаза.

Я стараюсь сидеть ровно, ладони все равно дрожат. Пальцы холодные, внутри все сжалось в тугой узел.

Тони сидит рядом и кладет ладонь мне на колено. Его поддержка, которую я обычно принимала легко, но сейчас она только напоминает, как быстро у меня пересохло в горле.

Комиссия задает вопросы: учет тренировок, график нагрузок, питание, список препаратов. Я отвечаю. Снова и снова. Я пытаюсь говорить четко, стараюсь все понятно объяснить.

Одна из женщин кивает и делает пометки. Мужчина смотрит на меня слишком уж внимательно, будто пытается прочитать ложь по мимике.

Мне хочется заорать: я не вру!!!

Но я держусь.

Тони пару раз вмешивается, корректирует формулировки, дополняет ответы за меня. Комиссия объявляет небольшой перерыв на десять минут.

Я выдыхаю и выбираюсь из-за стола, Тони тоже встает и говорит:

— Держишься отлично. Осталось чуть-чуть.

Я киваю и выхожу в коридор. Здесь так тихо, что я слышу собственные шаги. Подхожу к автомату с кофе, пальцы все еще дрожат, и я едва попадаю по нужной кнопке. Хочу горячего, сладкого, любого напитка, который хоть чуть-чуть снимет мое напряжение.

Стакан начинает наполняться, и тут я чувствую…

Не вижу, а чувствую, как воздух рядом становится тяжелее. Кто-то останавливается недалеко от меня. Я поворачиваю голову и застываю.

— Ярослав?

Анисимов стоит у стены в черном бомбере, волосы растрепаны, взгляд такой, будто он прошел полмира пешком. Руки держит в карманах, плечи напряжены.

И его глаза прожигают меня насквозь.

— Что ты тут делаешь? — я быстро моргаю, но он не глюк.

Он делает уверенный шаг вперед. И все, что я успеваю заметить, как у него вздымается грудь от тяжелого вдоха.

— Полина, — хрипло произносит он, — я прилетел за тобой.

Мир вокруг перестает существовать.

Тони, комиссия, допинг…

Остается только Анисимов и этот коридор. И ощущение, что меня снова куда-то тянет. Туда, где больно, но так по-настоящему хорошо.

Я смотрю на этого наглого и самоуверенного Анисимова и вспоминаю слова ребят.

— Улетай, — строго произношу я, — я все знаю.

Он делает шаг ближе.

— Что именно ты «знаешь»?

— Папа тебя попросил, — выпаливаю я обиженно. — Попросил присматривать за мной. Подружиться, отвлечь, чтоб я не улетела. И ты согласился. Поэтому улетай, Анисимов. Мне не нужны подачки.

Ярослав на секунду замирает, а потом его глаза темнеют. Он подходит так близко, что мне приходится отступить вплотную к стене. Воздух между нами исчезает.

Я чувствую его дыхание на своей щеке, затем на губах. У меня сердце начинает биться так громко, будто его слышно на весь коридор.

— Да, — говорит он спокойно, — попросил.

Я поднимаю руку, чтобы оттолкнуть его, но он ловит мое запястье мягко и аккуратно.

— Но ты, кажется, не поняла главного.

Он наклоняется так близко, что я вижу маленькую родинку у него под правым глазом. И у меня внутри все срывается в свободное падение.

— Я согласился не потому, что получил приказ от тренера, — медленно произносит он. — А потому что хотел быть рядом с тобой.

Мои губы дрожат. Я ненавижу, как сильно эти слова меня задевают.

Он обхватывает мое лицо своими теплыми ладонями.

— Полина, — он смотрит мне в глаза, — прошу, поверь мне.

Я делаю вдох, но воздуха не хватает.

— Ты мне безумно нравишься, — он говорит это честно. — Возможно, я люблю тебя.

Мое сердце делает кульбит.

— Это чувство мне не знакомо, — продолжает он, и на секунду в его глазах мелькает что-то искренне растерянное. — Но я постоянно хочу быть рядом с тобой. Каждый день. С утра до ночи. И когда ты исчезла, мне было так херово, что я готов был разнести весь чертов каток.

Он соединяет наши лбы, я не двигаюсь, только прикрываю глаза.

— А ты взяла и сбежала от меня, как…, — он слегка усмехается и его выдох касается моих губ, — как зайчишка-трусишка.

Губы дрожат от того, чтобы не улыбнуться.

Я хочу оттолкнуть его за ложь.

Хочу ударить за то, что явился именно сейчас.

Хочу прижаться за то, что он явился вообще.

В груди все пульсирует и горит. Его руки на моем лице чувствуются так правильно, будто там им и место. И я понимаю, что все, что он сейчас говорит, опасно отзывается во мне.

Между нами снова появляется дурманящая химия. Дикая, взрывная, такая, от которой хочется и бежать, и притянуть его за ворот куртки.

Ярослав чуть отстраняется, я открываю глаза и попадаю в его бездонный омут. Он смотрит на меня и словно решает: целовать или ждать.

И он ждет.

А я…

Я не знаю, что сказать. Но мне хочется позволить себе расслабиться, уткнуться в него, поверить каждому слову. И я давлю в себе эти чувства.

— Я не сбежала, — шепчу я. Держусь за свое решение, за то, что вдалбливала в свою голову всю ночь в самолете. — Я решила вернуться в спорт, у меня есть все шансы. Комиссия может меня оправдать, и я должна быть здесь.

Его большой палец нежно скользит по моей скуле. Это почти ломает меня, но я заглушаю желание тянуться к нему.

— Это важно для меня, Яр, — говорю еще тише. — Это моя жизнь.

Он собирается ответить, я замечаю, как напрягается линия его плеч, как темнеют его глаза, как он подается ближе, будто хочет спорить или снова в чем-то признаться.

Но в этот момент коридор разрывает знакомый голос:

— Эй, отойди от нее.

Я вздрагиваю, а Ярослав медленно выпрямляется, но руки с моего лица не убирает.

Тони стоит у двери, кулаки сжаты, лицо напряжено.

— Тони, — начинаю я, но он уже стремительно направляется к нам.

— Я сказал: отойди, — повторяет он сквозь стиснутые зубы.

Ярослав спокойно смотрит на него, но я чувствую, как он напрягается. Он не отступает. Вообще. Ни на малейший миллиметр не сдвигается с места.

— Не собираюсь я отходить, — уверенно произносит Яр. — Мы разговариваем, ты не видишь?

Тони становится передо мной, чуть смещаясь и пытаясь заслонить. Его рука собственнически ложится мне на плечо.

— Она не обязана слушать твои сопливые признания, — грубо бросает Тони. — У нее сегодня судьбоносный день, так что убери от нее руки.

Ярослав ухмыляется одним краешком губ.

— Судьбоносный день – это прекрасно. Но Полина сама решит, с кем ей разговаривать. Она все-таки не вещь.

Напряжение между ними сгущается, я стою между двумя мирами: прошлым и настоящим. Безопасным и опасным. Правильным и тем, что сводит меня с ума.