Золотая лихорадка. Урал. 19 век (СИ). Страница 13

Игнат приходил последним, появляясь в дверях бесшумной тенью. Его доклады были коротки, как выстрел.

— Рябов вчера встречался с Аникеевым. Тайно, на заднем дворе кабака. Говорили тихо. Рябов был зол. Кажется, из-за тебя, — Игнат посмотрел на меня. — Мой человек не слышал разговора, но твое имя проскочило несколько раз. Он тебя запомнил, Андрей Петрович.

— Это хорошо, — кивнул я. — Пусть считает меня мелкой фигурой, которая случайно оказалась на его пути. Пусть недооценивает. Это нам на руку.

На следующий день, когда я возвращался с промывки, грязный и уставший, меня окликнул сын Елизара.

— Андрей Петрович, отец тебя ищет, — сказал он, глядя на меня с уважением.

Сердце мое екнуло. Момент настал.

Елизар с внучкой ждал меня на том же месте. Заговорил без предисловий:

— Золота у нас нет, да оно тебе, видать, и не надобно, ты его сам из земли достать хочешь. Но есть у нас то, чего ни у одного купца не купишь. Память.

Он сделал знак сыну. Тот подошел и протянул мне сверток из потемневшей, дубленой кожи. Я развязал ремешок и осторожно развернул его. Внутри лежал большой лист плотного, пожелтевшего от времени пергамента, исчерченный тонкими линиями. Это была карта. Не современная, с градусами и параллелями, а старая, рисованая от руки. Карта сердца тайги.

— Мой дед ее чертил, — Елизар провел морщинистым пальцем по краю пергамента. — Он одним из первых сюда пришел, когда от гонений царских бежали. Исходил эти леса вдоль и поперек. Здесь все отмечено. Тайные тропы, где и конь пройдет, и человек скроется. Родники с живой водой. Места, где зверя и птицы в изобилии. Но есть и другое.

Он ткнул пальцем в несколько мест на карте.

— Вот, видишь, крестики? Это старые русла рек. Вода ушла, а золото в поворотах осталось. Его там никто не искал. А вот здесь, — его палец остановился на значке, похожем на слезу, — «места, где земля плакала золотыми слезами». Так дед говорил. Самородки там находил, прямо на поверхности. Никто про эти места не знает, кроме нашего рода. Теперь и ты знаешь.

Я смотрел на карту, и у меня перехватило дыхание. Это был не просто кусок пергамента. Это был ключ к этому миру, к его сокровищам, к его тайнам. Мои знания из будущего были теорией. Эта карта была практикой, выстраданной поколениями.

— Это… это слишком щедрый дар, Елизар, — проговорил я, с трудом находя слова.

— Жизнь ребенка цены не имеет, — отрезал он. — А мы свой долг заплатили. Теперь мы квиты. Но помни, Андрей Петрович: кто нам друг — тому и мы друзья. А кто враг… тайга большая. В ней легко заплутать.

Он поклонился, взял внучку за руку, и они ушли, растворившись в сумерках.

Я стоял, прижимая к груди бесценный сверток. Я не побежал в свою каморку. Я пошел на холм рядом с поселком, откуда открывался вид на окрестности. Мне нужно было сопоставить карту с местностью, пока последние лучи солнца не погасли.

Я раскрыл пергамент, всматриваясь в него. Вот поселение, вот река, вот основные притоки. Все сходилось. Я начал искать свой участок, «Лисий хвост». По моим прикидкам, он должен был быть здесь, к северу от поселка. Я водил пальцем по карте, и вдруг замер.

Вот он. Неглубокий овраг, который я выбрал. Но на карте Елизара он был не просто оврагом. Он был частью старого, высохшего русла реки, отмеченного теми самыми крестиками. И буквально на границе этого участка, где старатели бросили работу, на карте стоял особый знак. Не крестик и не слеза. Маленький, едва заметный кружок с точкой посередине.

Я вглядывался в этот знак, и мороз пробежал по коже. Я не знал, что он означает. На карте не было легенды. Это был какой-то особый, известный только семье Елизара символ. Но его расположение не было случайным. Он находился именно там, где, по моим прикидкам, под слоем глины и пустой породы должна была залегать материнская, коренная жила.

Мои знания из будущего говорили мне, что золото должно быть там.

Мудрость прошлого, запечатленная на этой карте, кричала о том же.

Это было не просто подтверждение. Это был знак судьбы. Момент, когда наука и магия, знание и предание сошлись в одной точке. В точке, которую я собирался сделать своей.

Я осторожно свернул карту и спрятал за пазуху. Мои сомнения испарились. План был верным. Теперь оставалось только привести его в исполнение.

Я вернулся в поселок, когда уже совсем стемнело. Игнат и Степан ждали меня в каморке. Вид у меня, должно быть, был такой, что они оба вскочили.

— Что случилось, Андрей Петрович? — встревоженно спросил Степан. — На тебе лица нет.

Я молча выложил на стол карту и развернул ее при свете сальной свечи.

— Вот что случилось, — сказал я. — Мы нашли ее.

Они склонились над пергаментом. Игнат, как военный, сразу оценил ее практическую пользу — тайные тропы, пути отхода. Степан же, с его любовью к знакам и символам, впился взглядом в таинственные пометки.

— Что это? — спросил он, указывая на кружок с точкой на краю нашего будущего участка.

— Я не знаю, — ответил я честно. — Но что-то там должно быть, раз отмечено особым знаком.

Я посмотрел на них. На суровое, обветренное лицо солдата и на бледное, интеллигентное лицо писаря.

— Завтра утром подаем в контору нашу челобитную.

Глава 7

Утро встретило поселение стылой серостью. Но для меня оно было наполнено цветом — цветом старой карты, что жгла мне грудь через слой рубахи и тулупа. Мы сидели в моей каморке, ставшей за эти дни штабом нашей маленькой армии. Игнат, неподвижный, как изваяние. Степан, нервно теребивший в руках свое творение — нашу челобитную. Воздух был наэлектризован.

— Значит, так, — начал я, понизив голос до шепота. — Сегодня мы идем не просить. Мы идем ставить капкан.

Я посмотрел на Игната.

— Ты пойдешь со мной. Степан, ты останешься здесь. В канцелярии ты будешь нашим козырем. Поэтому твое появление там раньше времени вызовет подозрения. Ты — наше тайное оружие, и время для твоего удара еще не пришло.

Степан разочарованно, но с пониманием кивнул.

— Игнат, — я повернулся к солдату. — Сегодня у тебя самая сложная роль. Ты должен забыть, что ты унтер-офицер, герой войны и самый опасный человек в этом месте. Сегодня ты — мой телохранитель. Верный, преданный, но… тупой как пробка.

Игнат вскинул на меня свои холодные серые глаза. В них мелькнуло недоумение, переходящее в оскорбленное достоинство.

— Командир… — начал он глухо.

— Это приказ, солдат, — прервал я его, но тут же смягчил тон. — Пойми, Аникеев, к которому мы идем, — это скользкий, трусливый шакал. Он чует силу за версту. Если он увидит рядом со мной тебя — настоящего, с твоим взглядом, с твоей выправкой, — он насторожится. Он начнет искать подвох. Но если он увидит жалкого, разорившегося купчишку, которого охраняет верный, но безмозглый болван, он расслабится. Он почувствует себя хозяином положения, умным и хитрым хищником, который вот-вот обчистит двух деревенских дурней. Нам нужно, чтобы он нас презирал. В этом наша сила.

Я смотрел ему прямо в глаза, и он понял. Понял тактическую глубину этого маскарада. Его лицо разгладилось, на нем снова появилась маска бесстрастного исполнителя.

— Каковы мои действия? — коротко спросил он.

— Стой за моей спиной. Чуть ссутулься. Смотри в пол или на стены, но не на него. Если он к тебе обратится — отвечай односложно. «Так точно», «никак нет». И главное — вид. Сделай вид, что тебе скучно, что ты не понимаешь и половины слов и просто ждешь, когда все это кончится. Сможешь?

Игнат медленно кивнул.

— Будет исполнено.

Я взял из рук Степана бумагу.

— А я… я буду самым жалким человеком, которого этот поселок когда-либо видел.

Мы вышли на улицу. Я намеренно согнулся, втянул голову в плечи. Моя походка из уверенной превратилась в шаркающую. Игнат следовал за мной в двух шагах, и я, даже не оглядываясь, чувствовал, как он меняется. Его пружинистый солдатский шаг сменился тяжелой, неуклюжей поступью. Прямая спина чуть сгорбилась. Он превращался из волка в дворового пса.