Двадцать два несчастья (СИ). Страница 16

— Сергей, ты меня понял? — повторил Михаил Петрович с тревогой в голосе. — Я уже вызвал бригаду нейрохирургов. Твоя задача — стабилизировать состояние до их прибытия. Понимаешь всю серьезность ситуации?

Я кивнул, но мысли мои были уже далеко. В памяти всплыло множество подобных операций, которые я проводил в своей прошлой жизни. Разумеется, казанский Сергей никогда не оперировал в столь сложных случаях, тело не имело опыта, но мой разум помнил каждое движение скальпеля.

— Понимаю, — сказал я. — Поэтому нужно быстро сделать КТ и готовить операционную…

Диана, стоявшая рядом, вскинула бровь и перебила:

— Сергей Николаевич, вы же понимаете, что это дочь Хусаинова? Если что-то…

— Тем более нельзя терять ни минуты, — перебил я. — Готовьте операционную. Нам нужны аппарат ИВЛ, мониторинг внутричерепного давления, стерильный инструментарий для трепанации.

Михаил Петрович внимательно смотрел на меня, будто пытаясь разглядеть что-то за моими словами.

— Харитонов уже едет, — сказал он. — Возможно, стоит дождаться его или…

— У нас нет времени. — Я указал на показатели монитора. — Зрачки расширены и слабо реагируют на свет. Это признак нарастающего внутричерепного давления. Если не снимем его в ближайшие полчаса, мозг получит необратимые повреждения.

Пока Михаил Петрович колебался, в отделение буквально влетел невысокий пожилой мужчина в безупречном костюме. У него был пристальный взгляд человека, привыкшего к безоговорочному подчинению.

— Соломон Абрамович! — Михаил Петрович явно узнал его. — Мы делаем все возможное…

— Я хочу говорить с врачом, который будет оперировать Лейлу, — прервал его пожилой мужчина, окидывая комнату цепким взглядом, пока не остановился на мне. — Вы?

— Да, — ответил я, выпрямившись.

Мужчина подошел ближе, и я почувствовал тонкий аромат дорогого одеколона.

— Соломон Абрамович Рубинштейн, — представился он. — Я представляю интересы господина Хусаинова. Что с его дочерью?

Я кратко изложил диагноз, стараясь говорить четко и по существу. Рубинштейн слушал не перебивая.

— Шансы? — спросил он, когда я закончил.

— Без операции — минимальные, — ответил я честно. — С немедленным вмешательством — значительно выше.

— Вы уверены, что справитесь? — В его голосе не было угрозы, только деловой интерес.

— Да, — сказал я без колебаний. — В любом случае, операция будет проведена немедленно по жизненным показаниям, о чем я вас информирую как представителя семьи пациентки.

Рубинштейн сделал паузу, словно взвешивая что-то в уме, потом кивнул.

— Действуйте. Я буду здесь.

В этот момент распахнулись двери, и в отделение вошла группа врачей во главе с Харитоновым, который появился, как всегда, внушительно, неспешно, с тяжелым взглядом из-под нависших бровей. За его грузной фигурой семенили двое молодых ординаторов с планшетами, а медсестры инстинктивно отступали к стенам.

Атмосфера в помещении мгновенно изменилась. Михаил Петрович выпрямился, разглаживая халат. Диана фыркнула что-то про себя. Даже Рубинштейн слегка напрягся, хотя и сохранил невозмутимое выражение лица.

Харитонов окинул комнату цепким взглядом и направился прямо к нам.

— Ростислав Иванович, — начал Михаил Петрович, — мы уже подготовили…

— Я возьму этот случай, — объявил Харитонов, даже не взглянув на меня. — Немедленно отправляйте пациентку на КТ.

Пока санитары готовили каталку, Харитонов наконец соизволил заметить меня.

— Епиходов, ваше дежурство закончено. Можете идти домой.

Я уже открыл рот, чтобы возразить, но Рубинштейн заговорил первым.

— Простите, но этот доктор, — указал он на меня, — уже описал мне ситуацию и возможности лечения. Я бы предпочел, чтобы именно он продолжил заниматься пациенткой.

Харитонов слегка побагровел.

— При всем уважении, Соломон Абрамович, Епиходов не имеет достаточной квалификации для…

— В таком случае вы ассистируете, — прервал его Рубинштейн тоном, не терпящим возражений. — Я настаиваю.

Результаты компьютерной томографии лишь подтвердили то, что я уже знал благодаря Системе. Массивная субдуральная гематома стремительно сдавливала мозг, вызывая смещение срединных структур. Вдавленный перелом лобной кости усугублял ситуацию, костные фрагменты могли повредить мозговые оболочки.

Мы стояли в комнате просмотра снимков: я, Харитонов, Михаил Петрович и еще двое нейрохирургов из городской больницы, вызванных специально для консультации.

— Случай крайне тяжелый, — произнес старший из нейрохирургов, седой мужчина с усталыми глазами. — Необходима декомпрессионная трепанация, но риски чрезвычайно высоки.

— Учитывая локализацию гематомы, — добавил второй нейрохирург, — возможны нарушения исполнительных функций.

— Не говоря уже о возможных осложнениях, — подхватил Харитонов, глядя на меня победно. — Отек, инфекция, вторичные кровоизлияния…

Я смотрел на снимки, но видел больше, чем они. Система на этот раз не отключилась, напротив, она активировала расширенный диагностический режим: подсвечивала участки наибольшего напряжения, показывала оптимальные точки доступа, которые минимизировали риск повреждения жизненно важных структур. Вот только из-за ее активности на меня накатывала слабость, поэтому нужно было спешить.

— И все же промедление убьет ее гарантированно, — сказал я. — У нас есть шанс спасти пациентку, если действовать немедленно.

— Риск слишком велик, — покачал головой старший нейрохирург. — Я бы рекомендовал консервативную терапию, снижение внутричерепного давления медикаментозными методами, а затем, если состояние стабилизируется…

Они просто боялись брать на себя ответственность! Догадка подтвердилась, когда я посмотрел им в глаза, а они отвели взгляды.

— К тому времени она будет мертва, — резко сказал я. — Или с необратимыми повреждениями мозга.

В комнате повисла тяжелая тишина. Харитонов смотрел на меня с плохо скрываемым раздражением. Даже ненавистью.

— Епиходов, вы переходите границы, — процедил он. — Если вам так не терпится получить еще один летальный исход в своей карьере…

— Достаточно. — Михаил Петрович хлопнул в ладоши. — Решение должны принять родственники пациентки… или их представитель.

Рубинштейн выслушал все мнения, сохраняя каменное выражение лица.

— Позвольте уточнить, — сказал он. — Сергей Николаевич предлагает немедленную операцию, несмотря на риски. Так? Остальные рекомендуют консервативное лечение, признавая, что оно может быть неэффективным. Более того, есть риск, что Лейла умрет без операции?

— Именно так, — нехотя признал Харитонов.

Рубинштейн повернулся ко мне.

— Вы так уверены, что справитесь с операцией? Почему?

Я на мгновение задумался. Нельзя же было сказать правду — что в прошлой жизни я провел сотни подобных операций, или что таинственная Система показывала мне оптимальный доступ. Но можно было назвать другую причину.

— Потому что вижу единственный путь спасти ее, — ответил я. — И готов рискнуть своей карьерой, если ошибаюсь.

— Карьерой, — фыркнул Харитонов и тихо проворчал: — Нет у тебя уже никакой карьеры!

Проигнорировав его, Рубинштейн смотрел на меня несколько бесконечно долгих секунд, потом коротко кивнул.

— Оперируйте. — Он повернулся к Харитонову. — А вы закройте все формальности.

Когда я разворачивался, чтобы уйти готовиться, Рубинштейн положил руку мне на плечо.

— Учтите, Епиходов, — его голос стал тише, — если с Лейлой что-то случится, последствия будут… значительными.

Операционная.

Я стоял над выбритой, обработанной антисептиком головой Лейлы и готовился сделать первый разрез. Напротив меня застыла Диана, в стерильном костюме и маске, а ее глаза светились тревогой.

— Скальпель, — произнес я.

Она вложила инструмент в мою руку, и наши пальцы на мгновение соприкоснулись. Даже сквозь двойные перчатки я почувствовал, что она слегка дрожит.