Перековка. Перевернутое Небо (СИ). Страница 24

Ну конечно, как встреча с одними ничтожествами может обойтись без встречи с другими?

— Господин, мне…

— Заткни его, — отдаю короткий приказ, даже не поворачиваясь на голос Аммы.

— Хм, — короткий хмык и через миг хрип стражника.

Восприятие показывает мне, как Амма стремительным росчерком сблизилась с ним и повторила мой недавний прием — впечатала ему в грудь ладонь. Отшвырнуло его до самой крепостной стены. Только броня и Покров позволили ему сохранить жизнь. Через миг и Тола сорвался с места, встречая мечом ещё двоих стражников.

Но мне было плевать на те ничтожества, сейчас меня занимало то, которое трепыхалось в моей хватке.

— Вы-зы-вай, — приказал я, медленно сжимая ладонь.

Вот теперь до ничтожества дошло. Захрипел, затрепыхался, ухватился за одну из побрякушек на груди.

— Тревога! Трево…

Ещё один стражник заткнулся, пятясь под градом ударов Толы.

— А-а-а! А-а-а! — а вот потеря руки заставила его вновь начать вопить.

Я поморщился. Что Тола возится с этим ничтожеством?

— Безумный господин, я, конечно, не устаю раз за разом восхищаться этой вашей чертой, но сейчас вы превзошли сами себя, — хмыкнул Пересмешник, который так и не сдвинулся с места. — Никого не трогайте, ни на что не обращайте внимания, вы сектанты из далёкой секты, вы всё это видели. Нам нет никакого дела до того, как они живут и кого убивают. Сейчас я покажу вам, как себя нужно вести. Моё почтение, безумный господин.

Этот яд подействовал на меня, словно это были не слова, а поток ледяной воды.

Я сглотнул и ослабил хватку на горле попрошайки.

Какого дарса?

Я ведь и правда собирался просто пройти город насквозь. Ни на кого не обращая внимания и никому не давая повода себя хоть в чём-то заподозрить.

Восприятие же продолжало показывать мне ворота и окрестности во всех подробностях.

Пять мёртвых Марионеток. Трое мёртвых попрошаек. Лужи крови. Зажимающий отрубленный обрубок руки стражник.

Ничтожества.

Всё снова началось, продолжалось и держалось на этом слове.

И это снова был не я.

Только пробирающее до дрожи понимание этого позволило мне справиться с новой порцией гнева и презрения.

Торопливо толкнул мыслеречь:

— Не убивайте стражу.

Ответила только Амма:

— Да, господин.

Но мне было этого довольно.

— Братья! Наших поубивали!

Вдох я глядел на выскочивших оборванцев. Кто они было понятно и так по сопровождающим их Марионеткам.

Ещё вдох я боролся с собой, пытаясь заставить себя решить дело миром и на этом закончить.

Я пытался, честно пытался задавить в себе раздражение, ненависть, холодную ярость на этих ничтожеств, а затем сдался.

Не могу.

Не получается.

Оставить их в живых выше моих сил.

Я убил их в прошлый раз. Я буду убивать их и в этот.

Шея ничтожества в моей руке хрустнула, обрывая его никчёмную сектантскую жизнь, а затем я швырнул его тело, используя словно огромный камень.

Попал. Марионетку снесло с ног, подняться я ей уже не дал.

Сейчас я подарю вам всем смерть.

Над толпой Рождённых Пылью уже очертился круг печати, когда я осадил себя.

Слишком быстро. Они этого не заслуживают. Так я внушу им страх, и они попрячутся от меня в самых тёмных норах этого жалкого городишки.

Нужно внушить им надежду.

Печать, не получившая ни единого символа, потухла.

Шаг вперёд, одёрнуть рукав халата, обнажая наруч, на который я принимаю удар ржавого меча. Встретить ладонью левой руки удар Марионетки, закружить среди них в ложной схватке.

Следующие сотню вдохов на улочке перед воротами творилось дарс знает что. Тола и Амма рубились со стражей, взяв с меня пример и развлекаясь. Им, двум Предводителям, схватка даже с сотней Мастеров ничем не грозила. Ну, за исключением составных техник, но стоило Толе один раз попасть под неё, как он всё понял и не давал стражникам даже начать новую.

Я же через сотню вдохов решил, что достаточно — уже давно перестали выбегать новые ничтожества из Рождённых Пылью, а значит, им пора умирать.

Десять вдохов понадобилось мне, чтобы сделать это.

Я обошёлся без Пронзателя. Без змеев и без Указов.

Эти ничтожества не заслужили подобного.

— ПРЕКРАТИТЬ!

Крик был хорош. Громкий, гулкий, отдающийся в груди.

А вот затопившая улицу духовная сила подкачала.

Она должна была сковать нарушителей порядка, вбить их в камень, в пыль, сделать беспомощными, бьющимися за каждый глоток воздуха, отдать нарушителей в руки стражи города, но…

Я поднял взгляд к парящему над домами седому мужчине с короткой и редкой бородёнкой. Глава города Лунного Света. Давно не виделись. Как там его? Кавий? Ещё одно ничтожество, не сумевшее толком сковать и придавить своей силой даже Толу.

Ухмыльнувшись, я спросил:

— А если не хочу?

— Я СКАЗАЛ…

Не давая этому ничтожеству договорить, я выплеснул из себя уже свою духовную силу, медленно, но неотвратимо вытесняя ей чужую, освобождая от её давления Толу, отталкивая её прочь и выше, наслаждаясь каждым мигом доказательства того, насколько противник ничтожен. Старик Кавий тут же заткнулся, натужился, покраснел, пытаясь остановить мой навал. Но разве это было по силам подобному ничтожеству?

Я вновь поймал себя на произнесении этого слова. Чужого мне слова. Слова, которое принадлежало не мне. Как не принадлежала мне злость и презрение, что я сейчас испытывал.

Стиснув зубы, я напомнил себе — это не моё, это не я. Мне понадобилось три вдоха на то, чтобы хоть немного притушить холодную ярость презрения. Затем я остановил духовную силу, думаю, сделанного будет достаточно.

Медленно повторил:

— И всё же я не хочу прекращать, Кавий.

Тот, всё так же вися над домами на своём летающем мече, хрипло проревел:

— Ты-ы-ы!

И всё моё с таким трудом выстроенное спокойствие рухнуло, словно его и не было.

Что я, ничтожество? Что тебе непонятно в моём намёке? Что тебе непонятно в моей уступке?

Воздух свистнул, расступаясь с моего пути, и ничтожество Кавий оказался на расстоянии вытянутой руки. Он бы отшатнулся, ринулся прочь, да только куда?

Мы оба стояли на его летающем мече, только он ближе к рукояти, а я ближе к острию. Точь-в-точь, как мы стояли когда-то на мече со старшим Тизиором. Вот только была и большая разница. Это ничтожество… Я вырву ему сердце.

Кавия спас страх. Тот страх, что плескался в его глазах, пролился на лицо серостью, отразился дрожью голоса и пальцев.

— С-с-старший, п-простите, ме-ме-ме-м-меня.

Я ухмыльнулся. Жалкое ничтож… Но страх в глазах Кавия был так велик, что заставил меня до крови прикусить губу. Ощущая, как рот наполняется кровью, я задавил в себе эту чужую мысль, это чужое слово, эту чужую ярость, это жуткое желание вырвать сердце врага. Старикашка. Жалкий старикашка, что трясётся за свою жизнь. Он старикашка и ничего больше, никаких больше других слов.

Процедил:

— Простить? Того, кто ещё давит духовной силой?

Кавий выпучил глаза, и я тут же ощутил, что исчезло малейшее сопротивление уже моей духовной силе. Понимая, что этого мало, он завопил, подкрепляя голос мыслеречью:

— Сложить оружие! Сложить оружие!

Я обернулся. Возможно, со стороны выглядело как желание оценить происходящее внизу своими глазами, но мне, скорее, нужно было убрать с глаз этого жалкого старикашку, задавить в себе окончательно не свою злость и понять, как, дарс меня побери, я преодолел это расстояние от ворот до меча Кавия?

Больше всего это походило на Рывок. Причём Рывок непрерывный, потому как для одиночной техники расстояние было чрезмерным. Вот только я не заметил, чтобы использовал обращение и созвездие. Можно было бы списать это на использование Рывка по-властелински, если бы не одна большая проблема: переставленные средоточия в моём теле никуда не делись. И я точно знал, что Рывок в том виде, в котором я его знал, изучил и познал — не действует. Для меня сегодняшнего Рывок не более чем бессмысленный набор узлов: проверено не один раз за время пути к Истоку и Роднику.