Миссия в Сараево (СИ). Страница 6

Коротко. Емко. Никаких лишних деталей. В разведке многословие враг безопасности.

Я дождался, пока чернила высохнут, сложил письмо в конверт, заклеил сургучом. Адрес на конверте тот же, что давал Артамонов при встрече в читальном зале. Почтовый ящик в центре города, проверяемый нашими людьми дважды в день.

Письмо я положил во внутренний карман пиджака. Опущу его утром по дороге на вокзал.

Потом я взял мел, самый обычный белый мел, какие используют школьные учителя. Артамонов объяснил систему условных знаков при нашей первой встрече.

Три вертикальные черточки на условленном месте означали «срочная встреча требуется». Крест «опасность, прекратить контакты». Круг «все в порядке, продолжаем».

Сейчас мне нужно было оставить другой знак. Две параллельные линии с точкой между ними: «Отбытие. Вернусь в срок».

Я убрал мел в карман жилета. Место для знака фонарный столб на углу улицы Краля Петра и Французской, в двух кварталах от читального зала. Артамонов проходит мимо него каждый день по дороге в посольство. Увидит, поймет.

Часы на стене показывали половину пятого утра. До отхода поезда оставалось два с половиной часа.

Я встал, подошел к умывальнику, плеснул холодной водой в лицо. Посмотрел на свое отражение в маленьком зеркале над тазом. Бледное лицо, серо-голубые глаза, светло-русые волосы. Александр Соколов, журналист. Спокойный, вежливый, безобидный.

Я оделся. Белая рубашка с жестким воротничком, темный галстук, жилет, темно-серый костюм. Проверил документы: паспорт на имя Соколова, журналистское удостоверение от «Нового времени», вырезка со статьей о славянском единстве. Все на месте.

В портфеле блокнот для записей, несколько чистых листов бумаги, два заточенных карандаша, экземпляр «Нового времени» за прошлую неделю. Образ корреспондента должен быть безупречен.

Деньги я разделил на три части. Основную сумму спрятал в потайной кармашек, зашитый в подкладку пиджака, там австрийские жандармы вряд ли станут искать. Среднюю сумму положил в бумажник в нагрудном кармане, ее можно показать при проверке, она не вызовет подозрений. Мелочь оставил в кармане брюк для мелких расходов.

Револьвер остался дома. Везти оружие через границу в Боснию это самоубийство. При малейшей проверке меня арестуют как шпиона или террориста. Оружие бесполезно, когда ты один против австрийской жандармерии.

Я запер дверь квартиры, спустился по скрипучей лестнице на улицу.

Белград просыпался. Рассвет окрасил небо серо-розовыми полосами. Первые извозчики выезжали на улицы. Где-то открывалась булочная, запах свежего хлеба смешивался с запахом конского навоза и речной сырости. Летнее утро, прохладное, обещающее жару к полудню.

Я шел быстрым, но не торопливым шагом. Привлекать внимание нельзя. Обычный господин, спешащий по делам.

На углу Краля Петра и Французской я остановился, будто бы поправляя шнурок на ботинке. Вокруг никого. Торговец газетами только разворачивал свой лоток в тридцати шагах, спиной ко мне.

Я достал мел, быстро нарисовал на фонарном столбе две параллельные линии с точкой между ними. Движение заняло три секунды. Спрятал мел обратно в карман, выпрямился, пошел дальше.

Знак оставлен. Артамонов узнает.

Почтовое отделение на Теразиях открывалось в шесть утра. Я опустил письмо в ящик для корреспонденции в столицу, наблюдая, как конверт исчез в темной щели. Связь с куратором установлена.

Теперь я один.

Вокзал встретил суетой и паром. Черный дым валил из труб двух паровозов, готовых к отправлению. Грузчики катили тележки с багажом. Пассажиры толпились у билетных касс. Жандармы в зеленых мундирах патрулировали перроны.

Я купил билет второго класса до Сараево. Первый класс привлек бы внимание, третий не соответствовал образу столичного корреспондента. Второй класс золотая середина. Мелкие чиновники, торговцы, учителя, журналисты.

Билет стоил двенадцать динаров. Я протянул купюру, получил сдачу и билет с надпечаткой: «Белград-Сараево, 6 мая 1914 года, отправление 7:00».

У входа на платформу стоял жандарм, проверявший документы. Молодой, с усами, напоминающими щеточку. Он взял мой билет, бросил беглый взгляд на паспорт.

— Русский? — спросил он по-сербски с заметным акцентом. Серб, служащий в австрийской жандармерии. Таких здесь немало, служба позволяет получать неплохое жалование.

— Да, — ответил я спокойно. — Корреспондент из Петербурга.

— Зачем в Сараево?

— Статья о Боснии. Достопримечательности, культура, жизнь под австрийской администрацией.

Жандарм смерил меня подозрительным взглядом, но вернул документы. Пропустил на платформу.

Я нашел свой вагон, второй класс, четвертый от паровоза. Поднялся по железным ступенькам, прошел по узкому коридору мимо купе.

Мое место было в третьем купе, у окна. В купе уже сидели двое, пожилая женщина в черном платке и мужчина лет сорока в добротном сером костюме, с портфелем на коленях. Торговец или мелкий чиновник.

Я поздоровался, убрал портфель на верхнюю полку, сел у окна напротив женщины.

Она молчала, глядя в окно. Лицо усталое, морщинистое, в глазах тихая скорбь. Возможно, ехала к родственникам в Боснию.

Торговец кивнул мне, открыл газету «Политика». Заголовок на первой полосе: «Австрийские власти усиливают репрессии в Сараево после убийства гауптмана Шульца».

— Неспокойно на Балканах, — заметил торговец, не поднимая глаз от газеты. — То одно, то другое. Убийства, аресты. Скоро совсем взорвется.

Я промолчал. В поездах не стоит вступать в политические дискуссии. Любой попутчик может оказаться осведомителем.

Паровоз дал протяжный гудок. Вагон дернулся, медленно тронулся. За окном поплыли перроны, здания вокзала, крыши Белграда.

Мы выехали из города. Пошли сербские поля, холмы, редкие деревни. Солнце поднималось выше, лучи били в окно, заставляя щуриться.

Торговец читал газету. Женщина дремала, покачиваясь в такт движению поезда. Я смотрел в окно, но видел не пейзаж, а карту Боснии перед глазами.

Поезд набирал скорость, стуча колесами по рельсам. Монотонный, убаюкивающий ритм. Я закрыл глаза, но не спал. Просто ждал.

Когда открыл глаза, пейзаж за окном сменился. Сербские равнины сменились холмами, холмы становились выше, вдали проступали горные хребты. Июнь одел землю в яркую зелень, солнце поднималось выше, обещая жару к полудню.

Торговец напротив развернул газету «Политика» и углубился в чтение. Пожилая женщина дремала, покачиваясь в такт движению состава. Я смотрел в окно, не фокусируясь на деталях пейзажа.

Через полчаса поезд начал замедляться. За окном показались строения станции. Табличка на платформе, «Добој» первая остановка в Боснии.

— Уже Босния, — заметил торговец, откладывая газету. — Быстро едем.

Поезд остановился. На платформе сновали носильщики, торговцы с лотками предлагали воду, фрукты, горячие пирожки. Австрийские жандармы патрулировали перрон парами.

В наше купе никто не заходил. Через десять минут поезд снова тронулся.

Торговец достал из портфеля бутерброды, завернутые в бумагу, предложил мне.

— Не откажетесь? Жена готовила, всегда кладет слишком много. Один не осилю.

— Благодарю.

Я взял бутерброд. Хлеб свежий, ветчина нарезана толстыми ломтями. Ел медленно, методично.

Торговец жевал, запивая вином из фляги, потом заговорил:

— Вы в Сараево впервые?

— Впервые.

— Красивый город. Восток и Запад вместе. Мечети рядом с католическими церквями. Турецкие кварталы и австрийские проспекты. Но напряженно там сейчас. После того убийства.

— Какого убийства?

— Гауптмана Шульца. Австрийский офицер. Его застрелил серб, Чабринович. Говорят, террорист из «Младой Босны». Австрийцы арестовали его брата, Неделько. Теперь держат в тюрьме. — Торговец покачал головой. — Плохое дело. Убийства порождают убийства. Сейчас австрийцы схватят десятерых сербов, завтра сербы убьют еще одного австрийца. Так до войны недалеко.