Миссия в Сараево (СИ). Страница 21

— Турецкие. Хорошие.

— Благодарю не курю.

Он чиркнул спичкой, поднес огонь. Потом прикурил сам. Дым поднялся к потолку тонкой струйкой.

— Майор Танкович хвалит вас, — сказал Дмитриевич, глядя на меня сквозь дым. — Говорит, что вы человек серьезный. Что статья ваша в «Новом времени» произвела впечатление. Что вы не просто журналист, которому нужна сенсация, а человек, понимающий суть вещей.

Он сделал паузу, затянулся.

— Особо впечатляет операция с Чабриновичем. Не каждый журналист способен на такое. Вы очень талантливый, умеете работать не только пером но и руками. Видимо майор Танкович не знает вас так хорошо, как следует. А я привык доверять только тем, кого знаю лично. — Взгляд стал острее. — Поэтому я хочу, чтобы вы рассказали мне о себе. С самого начала. Всю правду. Кто вы, господин Соколов? Откуда? Зачем приехали на Балканы? Что вас связывает с нашим делом?

Он постучал пальцем по закрытой папке.

— У меня здесь есть информация о вас. Но я хочу услышать из ваших уст. Потому что то, как человек рассказывает о себе, говорит больше, чем любые документы. — Еще одна затяжка. — Итак, начинайте. И не торопитесь. У нас есть время.

Я продолжал сидеть неподвижно.

— Александр Дмитриевич Соколов, — начал я ровно. — Двадцать три года. Родился в Москве, в семье коллежского асессора. Отец служил в губернском правлении, мать из мещан, держала небольшую лавку. Учился в гимназии, потом год в университете, историко-филологический факультет. Увлекался историческим трудами, читал Хомякова, Аксакова, Данилевского.

Дмитриевич слушал неподвижно, лишь изредка пуская дым. Лицо непроницаемое.

— Университет не окончил, — продолжил я. — Деньги кончились после смерти отца. Начал работать, сначала переводчиком, потом корректором в типографии. Подрабатывал статьями в газетах. В тысяча девятьсот десятом году опубликовал очерк о сербско-болгарских отношениях. Редактор заметил, пригласил писать регулярно. Потом «Новое время» предложило сотрудничество.

Я затянулся, выдохнул дым.

— Я освещал Первую балканскую войну для русской прессы. Знаю, как сербы воюют с турками. Знаю, как австрийцы и немцы пытаются поставить Сербию на колени. — Голос мой стал тверже. — Это было… откровением. Я понял, что славянский вопрос не просто тема для статей. Это вопрос выживания. Наших народов, нашей культуры, нашей свободы.

Дмитриевич приподнял бровь.

— И что вы решили делать с этим откровением?

— Писать, — ответил я просто. — Рассказывать русским читателям правду о том, что происходит здесь. О том, что Австрия душит славян. О том, что Германия готовится к войне. О том, что если Россия не поддержит Сербию, мы все окажемся под немецким сапогом. — Я встретил его взгляд. — Но потом я понял, что одних статей мало. Нужны дела. Реальные дела.

— Какие дела?

— Помощь тем, кто борется за освобождение. — Я сделал паузу, выбирая слова. — Я не солдат, господин полковник. Я не умею стрелять и бросать бомбы. Но я умею писать. Умею говорить с людьми. Умею находить информацию и передавать ее. — Пепел упал на мои брюки, я смахнул его. — Когда мне предложили встретиться с Чабриновичем, я понял, что это шанс. Шанс сделать больше, чем просто печатать слова в газете. Шанс спасти его. И вот я здесь.

Дмитриевич докурил папиросу, раздавил окурок в пепельнице. Наклонился вперед, сложил руки на столе, сцепив пальцы.

— Красивые слова, господин Соколов. Искренние, я даже готов в это поверить. — В голосе прозвучала сталь. Он откинулся назад, и солнечный свет упал на его лицо, высветив морщины, шрам над левой бровью, седину в усах. — Я видел много людей, которые приходили к нам с горящими глазами и большими словами о свободе. Половина из них были трусами, которые убежали при первой опасности. Четверть идиоты, которые погибли, потому что не умели думать. Остальные… — Он помолчал. — Остальные оказались агентами австрийской контрразведки.

Молчание. Тяжелое молчание

— Скажите мне, господин Соколов, — продолжил Дмитриевич тихо, — почему я должен верить, что вы не агент? Что русская разведка не прислала вас следить за нами? Что вы не продадите нас австрийцам, когда они предложат достаточно денег?

Вопрос прямой, жесткий, без обиняков.

Я смотрел ему в глаза, не отводя взгляда.

— Потому что я здесь, — сказал я просто. — Если бы я был агентом, я бы не пришел. Я бы собирал информацию издалека, через третьих лиц, оставаясь в тени. Я бы не рисковал встречей с вами лично. — Я положил котелок на стол. — Но я спас Чабриновича. Потому что хочу помогать. И потому что понимаю: без доверия дело не будет.

Дмитриевич не ответил сразу. Просто сидел, изучая меня тем же тяжелым взглядом.

За окном пролетела птица, тень скользнула по полу.

— Хорошо, — наконец произнес он. — Посмотрим.

Он открыл папку, достал несколько листов бумаги, положил передо мной.

— У меня для вас есть поручение, господин Соколов. Проверка, если хотите. Проверка вашей искренности, вашей надежности, вашей готовности служить делу. Еще одна.

Я наклонился вперед, глядя на бумаги. Список имен, написанных четким почерком. Боснийские фамилии.

— Через три дня, — продолжал Дмитриевич, — вы поедете за город. В учебный лагерь. Там группа молодых людей из Боснии готовится к важной миссии. — Он сделал паузу. — Они учатся стрелять. Обращаться с взрывчаткой. Готовятся к действиям против австрийских властей.

Я поднял глаза на него.

— Ваша задача, — сказал Дмитриевич, — сопроводить их туда. Остаться с ними несколько дней. Оценить их готовность. Понять, кто из них надежен, а кто может сломаться под давлением. — Он постучал пальцем по одному из имен. — Особенно вот этот. Гаврило Принцип. Худой, фанатичный юноша. Майор Танкович считает его лучшим. Я не уверен. Хочу, чтобы вы посмотрели на него своими глазами.

Я кивнул медленно.

— Это подготовка к покушению.

— Да.

Прямой ответ, без недомолвок.

— На кого?

— Это вы узнаете позже, если пройдете проверку. — Дмитриевич закрыл папку. — Пока что вам достаточно знать, что эти люди важны для нашего дела. Их нужно подготовить правильно. Они слишком горячие, слишком молодые. Могут наделать глупостей. — Его взгляд стал жестче. — Вы должны стать для них голосом разума. Не остужать их пыл, но направлять в нужное русло. Научить думать, а не только чувствовать.

Он встал, подошел к окну, стал спиной ко мне.

— Если вы справитесь, — сказал он, глядя в окно, — вы станете одним из нас. Полноправным членом организации. Получите доступ к планам, к связям, к ресурсам. — Повернулся, посмотрел на меня. — Но если вы провалитесь или если я пойму, что вам нельзя доверять… — Он не закончил фразу, но смысл был ясен.

Я встал тоже, взял котелок.

— Я понял, господин полковник.

— Хорошо. — Дмитриевич подошел к столу, написал адрес на листке бумаги, протянул мне. — Запомните. Явитесь сюда послезавтра, в шесть утра. Будьте готовы к нескольким дням вне города. Возьмите минимум вещей.

Я взял листок, прочитал, и вернул.

— Есть вопросы? — спросил Дмитриевич.

— Нет.

— Тогда идите. Майор Радович внизу проводит вас.

Я повернулся к двери, но голос Дмитриевича остановил меня:

— Господин Соколов.

Я обернулся.

Дмитриевич стоял у окна, силуэт против света. Лицо в тени, но взгляд различим.

— Мы ведем смертельную игру, — сказал он тихо. — Против империи, у которой тысячи агентов, огромная армия, неограниченные ресурсы. Мы можем победить только если будем умнее, быстрее, беспощаднее. — Пауза. — Если вы с нами, то до конца. Назад дороги нет. Понимаете?

— Понимаю.

Дмитриевич кивнул.

— Тогда идите. И помните: я буду наблюдать за вами. Всегда.

Я вышел из кабинета, спустился по лестнице. Телохранитель в прихожей вернул мне нож, открыл дверь. Я вышел на улицу, где утро уже разогналось, солнце поднялось выше, туман рассеялся.

Я зашагал прочь от дома. Теперь я не просто наблюдатель. Я соучастник. Соучастник подготовки теракта, который может изменить историю.