Хозяин теней 6 (СИ). Страница 2

— И?

— И всё как прежде. Вскоре сами увидите… поймёте, — Карп Евстратович снова вздохнул и замолчал. А я и не мешался. Ностальгирует человек, очевидно. И даже завидую слегка. — Впрочем, кое-что изменилось. В связи с последними событиями правила для гимназий стали жёстче. Точнее куда серьёзней будут наблюдать за их соблюдением. Так что школьная форма будет обязательна, как и введение некоторых дисциплин. А школьный инспектор, как и представитель Синода, станут постоянными гостями.

Ничего не понял, но кивнул.

Не впечатлило.

— Но нам удалось отыскать… думаю, весьма правильного школьного инспектора. С Синодом сложнее. Они всегда были наособицу, а после того, как ваш добрый знакомый встал рядом с Алексеем Михайловичем, фактически отказавшись исполнить приказ, отношения и вовсе стали натянутыми.

— От синодника держаться подальше, — я умел делать выводы.

— Насколько это выйдет. Но… знаете, я согласен, что они в этом замешаны. Не понимаю, для чего оно им, но вот порой мотивы других людей истолковать сложно. Поэтому прошу быть аккуратней.

Сказал и поморщился.

Карпу Евстратовичу крайне не по вкусу была эта затея. Ну да, отправить подростка туда, где в теории он станет жертвой коварных революционеров — это не по-дворянски. Вот и боролись у человека здравый смысл с совестью.

— Школа может быть и не при чём, — я залез на кровать с ногами, благо, в палате чисто, я знаю, сам полы мыл. Да и тапочки опять же. — Скорее всего руководство вообще не в курсе. Просто… школа ведь непростая, так? И учатся в ней детишки людей тоже непростых. Малышня им не интересна, а вот те, которые постарше. Дети на многое способны.

— Использовать детей — это низко!

— Ваши дети частью с усами уже.[2] И возраст у них самый тот, чтоб и сила была, и дурь, и повышенная восприимчивость к красивым идеям, — хмыкнул я. — Так что не надо.

Я чуть задумался.

— И дети, Карп Евстратович. Для вас их использовать — низко. Но это вопрос времени. Они уже не считаются с жертвами. А скоро вовсе перестанут их замечать. Чем больше погибает, тем легче убить следующего. Представьте, что будет, если они подложат динамит под школу.

Он представил.

По тому как резко посерело лицо, я понял, что представил. И даже не в том дело, что школа эта особая, но… просто дети.

Дети и бомбы.

— Спокойно. Это… это только теория!

Он потёр грудь.

— С вашими теориями я скоро в могилу слягу, — проворчал Карп Евстратович. — Об этом и думать… как такое вообще в голову прийти может⁈ Вы же цивилизованный человек! Несмотря ни на что цивилизованный…

Я — да. Хотя не до такой степени, как ему представляется.

Но есть те, которые нет. И я знаю. Только знание это из другого времени и мира. И хорошо бы, чтобы оно там осталось. А потому промолчу.

— Хватит того, что этого самозванца к детям допустили. Если кто-то узнает, что мы были в курсе подмены, но ничего не предприняли… — Карп Евстратович опустился на кровать.

— Вам бы отдохнуть.

— Жена говорит то же, но… похоже, что я и вправду на том свете отдохну.

— Такими темпами вы там окажетесь до сроку, — буркнул я. — Ладно… смотрите. Там будет этот… Егор Мстиславович. Но не только он. Кто-то уже есть. Кто-то, кто знал, что гимназия ведет переписку с Каравайцевым. Что приглашает его учителем. Туда ведь, если я правильно понял, устроиться непросто?

— Да, — Карпа Евстратовича потихоньку отпускало. Надо будет Николя шепнуть, чтоб в следующий раз осмотрел. А то и вправду помрёт. С кем тогда работать? — Гимназия славится высочайшим уровнем обучения. И в моё время туда приглашали профессоров. Многих — из-за границы. Условия предоставляли отменнейшие. Помимо зарплаты, школа оплачивала и жильё, и выделяла деньги на учебники, книги, обустройство кабинета, если вдруг там чего-то не хватает. Там даже свой музей имеется. Поэтому вакансии появляются крайне редко. И в нынешнем году школа как раз рассталась с одним учителем ввиду… непреодолимых разногласий относительно процесса обучения.

Ага, я так и подумал. Надо будет запомнить. Звучит красиво.

— И претендентов начали отбирать ещё с зимы, когда стало ясно, что расставание с… в общем, не важно, главное, что оно неизбежно. Изначально, как мне сказали, была дюжина кандидатов.

— А затем остался лишь Каравайцев. И чем он заслужил подобную честь?

— Его порекомендовал как раз один из профессоров. Каравайцев — его ученик и весьма способный. Мог бы остаться при университете, однако предпочёл вернуться на родину, чувствовал желание учить детей. Там сперва работал в земской школе, а после был приглашён в гимназию. Но и математические труды не бросил. Опубликовал несколько интересных статей в университетском журнале. В том числе о педагогике. Частью критических. Он весьма неодобрительно относится к тому, что почти любой человек, сдав простенький экзамен, может назвать себя народным учителем и учить детей. Как я понял, он ратует за открытие специального учебного заведения, где обучали бы тому, как учить детей. Чтоб… давно не чувствовал себя столь косноязычным.

— Разумная идея.

— В последней статье Каравайцев выдвинул принципы, о том, что важен гуманизм, что порка и излишние наказания скорее препятствуют развитию, нежели помогают. Что дисциплину можно поддерживать иными методами. В общем, многие не поняли и даже осудили, а вот директору глянулось. Он и связался с Каравайцевым, пригласил прибыть.

И тот прибыл.

Точнее собрался, поехал, но не доехал.

— Кто-то знал. И про приглашение. И про то, что Каравайцев ехал. И про то, как с ним связаться. Вы ж беседовали?

— Да, — Карп Евстратович разлил компот по кружкам. — С ним связывались трижды. Дважды — письмом, и в последний раз — по телефону. Уже перед самым его отъездом. Именно тогда сообщили, что планы меняются, что директор вынужден отбыть, но желает всенепременно встретиться. И проинструктировали, где он должен сойти и куда направится.

То есть, вся эта хрень с гостиницей была ради того, чтоб угробить Каравайцева? Но почему так сложно? Не проще было бы прирезать там, где он жил? Или по дороге? Труп? От него тоже можно избавиться.

Или уж совместили одно с другим?

И новое оружие испытали, и от ненужного человека избавились. Причём ведь документы его не пропали, а оказались в других руках.

Нет, тут точно не обошлось без человека изнутри.

— Вам придётся быть очень осторожным, — Карп Евстратович дёрнул узел галстука. — И если бы вы знали, до чего мне всё это не по вкусу.

Не знаю, но предполагаю.

— Дело даже не в том, что кто-то там… сочувствует революционерам. Сейчас почти все им сочувствуют. Увы, это модно и прогрессивно. А иное мнение крайне непопулярно, и высказав его, вы рискуете прослыть ретроградом. Дело в том, что в гимназии свои правила. И своё братство. И оно не остаётся там, в школе. Отнюдь. Мы клялись помогать друг другу. И помогаем… нет, ничего незаконного, но… понимаете, даже зная всё, осознавая правильность своих поступков, я ощущаю себя предателем. И потому, если вы хотя бы намекнёте, что ваши действия нанесут вред… братству… опорочат как-то школу… даже просто наведут тень подозрений… вы станете отверженным.

Напугал.

Я всегда им был. Но говорить смысла нет. Тот случай, когда Карп Евстратович меня не поймёт точно так, как я не понимал его с этим вот братством и школьной дружбой, пронесённой сквозь года. Хрень это всё.

Полная.

— И поверьте, вас найдут способ убрать. А потому…

— Я постараюсь держаться тихо и незаметно, — заверил я Карпа Евстратовича, вот только взгляд, которым меня одарили, был полон сомнений. — Ну… или наоборот… сделать так, чтобы мной заинтересовались.

— На сей счёт не беспокойтесь, — он снова вздохнул. — Если я хоть что-то понимаю, вами заинтересуются всенепременно. Извините.

[1] Собственно говоря, именно оттуда. 1862 г. До этого в гимназиях помимо латыни учили древнегреческий и старославянский, а ещё немецкий и 1–2 современных языка. И проект, предполагавший разделение гимназий на классические и реальные, вызвала немало критики, поскольку знание древних языков и заучивание текстов считались неотъемлемой частью хорошего образования и правильного духовного развития.